Валлены получали свою ренту и жили припеваючи. Старший их сын отбывал срочную службу, младший умер.

Это вселяло непримиримую злобу в Тювашей, так и не выбившихся из нужды. Шарло, единственный работник в семье, не считая старика отца, из кожи лез, чтобы прокормить мать и двух младших сестер.

Ему доходил двадцать первый год, когда однажды утром к лачугам подкатила щегольская коляска. Из нее вылез молодой господин с золотой часовой цепочкой и помог сойти почтенной седовласой даме.

Дама сказала:

— Здесь, дитя мое. Второй дом.

И приезжий, как к себе, вошел в лачугу Валленов.

Старуха мать стирала свои фартуки, одряхлевший отец дремал у очага. Они подняли головы, и юноша поздоровался:

— Добрый день, папа; добрый день, мама!

Старики вздрогнули и выпрямились. От волнения крестьянка выронила мыло, и оно упало в воду.

— Это ты, сынок? Ты? — выдавила она.

Молодой человек обнял и расцеловал ее, повторяя:

— Здравствуй, мама, здравствуй!

А старик, хотя и дрожал, твердил своим всегдашним невозмутимым тоном, словно они расстались какой-нибудь месяц назад:

— Значит, вернулся, Жан?

Когда первая неловкость прошла, родители потащили сынка по деревне — надо же его показать. Они завернули к мэру, к помощнику мэра, к кюре, к учителю.

Шарло с порога своей лачуги глядел им вслед.

Вечером, за ужином, он сказал отцу:

— И дураки же вы были, что дали взять мальчишку у Валленов!

Мать упрямо возразила:

— Я не хотела продавать свое дитя.

Отец помалкивал. Сын продолжал:

— Экое несчастье знать, что тебя загубили!

Старик Тюваш сердито пробурчал:

— Ты что ж, попрекаешь нас, зачем мы тебя не продали?

Парень начал грубить:

— Да, попрекаю, потому как вы дураки. Такие родители — беда для детей. Вот уйду от вас, — так вам и надо.

Старуха уткнулась в тарелку и расплакалась. Она хлебала суп, расплескивая добрую половину, и причитала:

— Вот после этого и надрывайся, расти детей!

Парень безжалостно гнул свое:

— Лучше вовсе не родиться, чем стать таким, как я! Поглядел я сегодня на того, и вся кровь во мне закипела. Я подумал: вот чем я мог бы теперь быть.

Он встал.

— Знаете, мне лучше отсюда уехать, не то я вас с утра до вечера корить буду и всю вашу жизнь отравлю. Запомните: я вам никогда не прощу.

Уничтоженные, заплаканные, старики молчали.

— Мне думать-то об этом невмоготу. Пойду, устроюсь где-нибудь в другом месте.

Он распахнул дверь. Ворвался шум голосов: Валлены праздновали возвращение сына.

Шарло топнул ногой, обернулся к родителям, громко бросил:

— Эх, вы, мужичье!

И растаял в темноте.