«Привет, Мечтатель! Как дела? Все в порядке?»

«Привет, Грешница! У меня все хорошо, большое спасибо! Как прошел твой день?»

«Более или менее. Я ходила на собеседование в один отель. Как твоя девушка?»

«Она сейчас на работе. Я жду ее с Титусом, нашей собакой. Кем ты собираешься работать в отеле?»

«Надеюсь, что меня возьмут туда администратором. У меня не так много опыта, как хотелось бы управляющему, но мне кажется, что я ему понравилась».

«Тогда я желаю тебе успехов!»

«Спасибо, Мечтатель! Мне очень нравится с тобой общаться. Это большое удовольствие — говорить по-испански!»

«Могу я задать личный вопрос?»

«Ты, наверное, хочешь спросить, за что я себя приговорила?»

«Да. Мы с тобой никогда не увидимся, и ты можешь мне рассказать. Возможно, тебе станет легче, и мы обсудим это».

«Много лет назад я плохо поступила со своим ребенком. Очень плохо. Была молодая и ветреная. За это себя потом и наказала».

«Ты била своего ребенка?»

«Хуже. Мне не было до него вообще никакого дела. Я предпочла беззаботную жизнь».

«А почему же тогда ты в итоге решила бороться с болезнью?»

«Мне показалось, что мой ребенок меня простил».

«Грешница, я очень надеюсь, что ты выздоровеешь. Пусть у тебя и твоего ребенка все будет хорошо».

«Спасибо, дорогой Мечтатель! Хорошо уже не будет. Просто надеюсь, что не станет хуже. Ну что? Сыграем еще один раунд?»

«Непременно!»

Через полчаса пришла Сабрина. Титус пулей метнулся к ней и стал крутиться в ногах, довольно рыча.

— Ого, вино! — улыбнулась Сабрина, целуя Лукаса. — Что за повод?

— Никакого повода. Просто подумал, что мы с тобой давно не проводили тихий вечер под джаз и под сухое красное.

Они сидели до полуночи и болтали, как два друга, которые встретились после долгой разлуки и ударились в воспоминания из детства.

— Лукас…

— Да?

— Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю.

— И я тебя, — улыбнулся Лукас и нагнулся поцеловать лежащую у него на бедрах Сабрину.

Затем она всем телом скользнула с дивана на пол, провела ладонями по ногам оставшегося сидеть перед ней Лукаса и добралась до его ремня. Она стала медленно расстегивать пряжку, не отводя взгляда от глаз своего любимого, который, хищно улыбаясь, поглаживал Сабрину по волосам, глядя, как она нежно кусает бугорок ширинки.

Сабрина проснулась, когда не было еще и шести. Сама, без будильника. Для такой сони, как она, раннее добровольное пробуждение в будний день было чем-то вроде подвига. Взглянув на часы, она закрыла глаза, чтобы доспать свои законные 40 минут, но сон так и не пришел. Сабрина лежала и пыталась сосчитать, сколько же часов ей удалось поспать сегодняшней ночью после того, как Лукас, оставив ее без сил, уснул. Впрочем, какая разница. Если бы ей предложили долгий крепкий сон или еще одну ночь с неутомимым Лукасом, она бы, не колеблясь, выбрала второе. Сейчас он лежал позади нее, крепко обняв Сабрину рукой, и громко сопел. Она поглаживала пальцами его ладонь и целовала ее, наслаждаясь теплом своего любимого. Девушка зевнула, немного потянулась, и вот ее накрыло сладкое ощущение падения в сон… И ведь именно сейчас надо было этому будильнику зазвонить!

Утро было спокойным и дождливым. Сабрина обрабатывала корреспонденцию в кабинете своей начальницы и напевала себе под нос какую-то детскую мелодию.

— Чего это ты сегодня прям светишься? — она поймала на себе острый взгляд Валерии Видау.

— А? Чего? — обернулась к ней девушка.

— Ничего, — улыбнулась в ответ Валерия. — Подготовь мне биопсию той вчерашней пациентки из двести четырнадцатого. Хочу еще раз взглянуть.

— А я уже подготовила.

— Ты меня балуешь, Сабрина! Ведь ты уже на четвертом курсе. Еще немного, и начнешь свою практику, а мне придется искать себе нового ассистента.

— Я вам и с поиском ассистента помогу, — Сабрина по-товарищески погладила Валерию по плечу. — Да, чуть не забыла. Сейчас проверяла корреспонденцию и увидела апелляцию от осужденного на казнь. Из Тбилиси. Там все в порядке и по форме, и по срокам. Я тогда назначаю?

— Назначай. А я сегодня еду разговаривать с детективами.

— Ого… Ваша очередь?

— Да. Они уже пообщались с госпожой Экман и с профессором Мартинезом. А сегодня вот я.

— Волнуетесь?

— За себя-то не волнуюсь, конечно. А вот за ситуацию — весьма. Тебе Лукас ничего не рассказывает о деле?

— Да что вы! Это ж следственная тайна. Я бы даже если захотела, ни за что не смогла его раскрутить на подробности — ни постелью, ни слезами, ни едой! Молчит как сыч. А вообще, это правильно, я считаю. И рада, что он у меня такой!

— Лукас умница, — согласилась с ней Валерия.

После обеда профессор Видау направилась в полицию.

От главного входа на проходной до корпуса, в котором находилось управление, надо было пройти по внутреннему дворику. Дождь усилился, и Валерия, прикрыв голову ладонью, ускорила шаг, думая о том, что дорожку до корпуса могли бы сделать крытой. Свежая утренняя укладка, тем не менее, не пострадала, и когда она вошла в переговорную комнату, капли дождя все еще виднелись у нее в волосах.

— Добрый день, профессор! — поприветствовал ее Лукас, сидевший в переговорной комнате.

— Здравствуй, Лукас. А где Арманду?

В этот момент в переговорную зашел Арманду и поздоровался с Валерией.

— Госпожа Видау! Прекрасно выглядите.

— А что бы мне не выглядеть прекрасно? Давайте сразу приступим, у меня еще водопад дел.

— Хорошо. У нас выработался неплохой формат в ходе беседы с двумя предыдущими высокими судьями: лучше всего в виде свободного рассказа изложить свою биографию, чтобы мы смогли оценить глубину ваших связей с Тимом Кравицем.

— Глубину? Ну вы даете! Ладно. Приступаем?

— Да, — ответил Арманду. — Все в порядке?

— За исключением того, что два моих бывших студента сейчас будут меня экзаменовать — да. Только списать не получится. Да, Арманду?

— Профессор… — смущенно улыбнулся ей детектив.

— А пересдать можно будет, если что? — не унималась Валерия.

— Вам — можно, — засмеялся Тоцци.

— Так! Начинаем! — скомандовала Валерия.

«Меня зовут Валерия Видау, мне 45 лет. Я в разводе. Есть дочь, Лея. Ей 20 лет. Она в настоящий момент живет в Сиднее и учится там на психолога.

Я родилась здесь, в Сан-Паулу, и всю жизнь живу тут. Здесь же живут мои родители, а еще старшая сестра — у нее небольшой японский бар в Пинейросе.

Мне никогда не хотелось стать патологоанатомом. Сложно себе вообразить ребенка, который не наряжает кукол, а представляет их мертвыми, не так ли? Смерть если и не пугала, то, во всяком случае, настораживала меня. Даже сейчас, спустя столько лет практики, и несмотря на выработанный за годы работы цинизм, я с опаской отношусь к идее ухода человека из жизни. Неприятно осознавать, что и меня постигнет эта участь. К телам умерших, с которыми мне пришлось работать, я никогда не относилась и не отношусь как к вещи. Хорошо помню, как, будучи студенткой, посетила свой самый первый практикум в прозекторской кафедры патологической анатомии на медицинском отделении университета, которое я сейчас возглавляю. Тогда я в первый раз увидела мертвого человека. Это была старая женщина. Меня потрясло, с каким пренебрежением профессор, который у нас преподавал, обращался с ее телом — швырял конечности из стороны в сторону, давил пальцами на глазные яблоки. Но вскрытие… Это было не посмертное исследование в моем представлении, а акт потрошения — резкие неровные движения инструментами, грубое бросание органов на весы. Я тогда еще подумала, что, может быть, это простительно — ведь профессор занимался исследованием трупов более двадцати лет. Я теперь тоже занимаюсь этой работой более двадцати лет, но с умершими обращаюсь очень аккуратно — они не перестали быть людьми после смерти, а просто изменили формат своего существования. И своим студентам прививаю этот подход. Мы все рано или поздно окажемся на секционном столе, и я уверена, что никому не захотелось бы знать, что с ним будут обращаться, как с тушей.