—Чего же, вон в саду...

— Так то ж не настоящие. Мы проскользнули под низкими абрикосовыми ветвями, и я увидел фанерные фигурки, искусно разукрашенные под аистов. — Я сюда недавно перебрался, — заговорил старик. — С шапкой пошел по родичам и выкупил хату-батьковшину. А до того в городе жил — на мартенах ишачил. Там и здоровье загубил. Теперь вот здесь по-трошку хазяйную. Как первое письмо сюда получил, так читаю на конверте: улица Буртяная. Куда это, гадаю себе, это: буртяная-дерьмовая. В буртах тут по весне гниль одна. Несправедливое название. А раньше эта улица называлась Лелечина — Аистиная.

Так, так, лелеки сюда, на этот край села, слетались к Благовещению — почти в каждом дворе их как родных встречали. Вот як было. Жизнь назад, може, и не подвинешь, а улице название стоило бы повернуть. Аистов нет, так я взял и намалевал их. И хату тоже собираюсь писанкой сделать. Ремеслу меня еще батько натаскал. Мы, Рябошапки, ко всякому делу охоту и руки имели...

Эта встреча состоялась на хуторке неподалеку от Петриковки, известной своими мастерами художественной росписи. Когда-то их называли «малярами», «малсвальниками». Впрочем, так называли не только признанных мастеров, но и всех, кто стремился украсить росписью свое жилище. Это давняя традиция украинцев: «Хата — как девка: подмалюй и уже красавица.» «Хоч стара хижка и валится, а от помалевана, то и веселее» — можно было услышать на сельских улицах.

А в веселой хате, как известно, живут веселые люди, считали в народе. Для росписи стен хозяйки использовали цветные глины, уголь, разведенные на молоке и яйцах природные красители. Краски наносили колосками, щеточками из рогоза, лыка, перьев. Были еще штампы из картошки, свеклы, тыквы — писали «мраморный» рисунок кукурузными початками, а то и пальцами.

Чаще всего в верхней части фасада расписывали полосу между окнами и крышей. Иногда и углы строения украшали орнаментом, который спадал от крыши до завалинки. Между окнами рисовали цветочные букеты. В петриковском орнаменте, ставшем символом Приднепровья, рисовали акантовое зеленое опахало, которое в народе называли «папоротником», бутоны, ягоды калины, ажурные листья.

— А еще мы любим «унижаты» малюнок, — мастер художественной росписи  Надежда Ивановна Кондратюк, с которой мы  познакомились в  Петриковке, попыталась нам доступно объяснить технологию.

— Это как?

— По-другому — «петушить».

— А еще по-другому?

— Ну, «пухнарить», то есть делать всякие тонкости, жилочки, пушинки, стебельки. Для такой работы только кошачья кисточка и подходит. Это наше петриковское изобретение.

Надежда Ивановна здешняя, закончила школу художественной росписи. Здесь и работает на местной сувенирной фабрике расписывает подносы, тарелки, вазы, шкатулки, кухонные доски, ложки.

— А хату свою вы как украсили? Можно в гости напроситься?

— Разве что в садок, а в хате пока нечего показывать. Размалевала я детскую от пола до потолка. День хожу, второй — что-то в глазах рябит — поняла, что перебрала, увлеклась, как у нас говорят, «пересыпала». Все стерла. Буду снова малевать...

Полтавская Опошня встретила нас ярмарочной сутолокой, пестротой вывесок и одежек, шашлычными дымками: отпраздновав день Петра и Павла, опошняне веселились на празднике гончаров. В старину тут на левом холмистом берегу Ворсклы возникло довольно уютное защищенное поселение, возле любого двора здесь мирные путники могли «спешиться» — слезть с коня и отдохнуть.

Так, по преданию, произошло название городка, ставшего впоследствие столицей украинского гончарства. Подъехав к музею гончарства, и мы спешились, приткнули велосипеды к дощатому забору. И на несколько часов стали опо-шнянами, сразу окунувшись в атмосферу праздника. Комки глины на гончарном кругу, который был установлен на лужайке перед музеем под знаменем цеха опошнянских гончаров, буквально на глазах превращались в горшки и миски.

Тут работали гончарный мастер Михаил Катриш с художником-керамистом Ниной Дубинкой. Она деревянной «писачкой» наносила узоры на миниатюрные гончарные изделия. И такая спорая работа кипела, и так вкусно глиной пахло, что, вдыхая этот запах, мы убеждались — жив в Опошне дух давних традиций, не поросло травой древнее ремесло.

«Хоть умирай, а в свой горшок заглядай», — настаивали совестливые хозяйки. «Хоть и малый горшок, а мясо варит», — учила мать дочку. И все были уверены, что без этой посуды и многих других гончарных изделий не обойтись в хозяйстве.

Гончаров еще называли «горшколепами», а также «мисочниками», «поливяниками» (все от того, на чем специализировались; поливяники — на изготовлении глазурованной посуды). Земля кормила человека, земля же давала ему все необходимое для того, чтоб приготовить еду и устроить быт.

«Глинищами» издавна на Украине называли места по берегам рек, балкам, оврагам, где добывали глину. Нетрудно было найти глину-мазалку для сооружения хаты, так как лежала она почти на поверхности. А вот залежи гончарной глины часто прятались под землей, и с уверенностью сказать, где именно, мог только опытный человек. К тому же нужно было определить ее качество, хотя бы на глаз прикинуть, как она поведет себя на гончарном кругу.

В принципе ничего сложного в этом не было. Глина-горшовка не растворяется в воде, если ее не болтать. Шары из нее после высушивания не имеют трещин. И все же только специалисты могли разобраться в сортах глины.

Скажем, полтавские гончары различали «песковатку» — песчанистую огнеупорную глину, «сыпец» — сильно песчанистую, «чернуху» — черную жирную, «жоству» крупнозернистую,  «наглинок» желтовато-зеленую глину.

Гончары использовали глину в чистом виде, а также в разнообразных смесях. Если глина была слишком «буйной» (жирной), ее необходимо было усмирить — размешать с песком. «Отмучиванием» назывался процесс разбалтывания глины с водой, чтоб освободить се от примесей, которые оседали на дно.

Глину на телегах привозили из глинищ и сохраняли во дворе под открытым небом. При необходимости ее заносили в мастерскую и заливали водой. Замешанную как тесто глину били веслами, колотили деревянными молотками-долбнями, стругали специальными стругами, сделанными из обломков кос, или резали проволокой. После этого глину раскатывали в колбаски.

От них гончар отщипывал куски и обрабатывал на гончарном кругу. Готовый горшок (на его лепку у опытного мастера уходит минут десять — сам был тому свидетель) срезали натянутой проволокой. Сырые гончарные изделия сушили во дворе или в домашней печи.

Последняя операция — обжиг. Тут требуется гончарная печь, сложенная из кирпичиков. Изделия в печь ставили рядами, между которыми были перегородки. Обжиг иногда продолжался около суток и разделялся на три этапа.

Первый — обжиг «на окур» — на слабом огне, второй — на огне средней силы, а третий — «печкование» — на самом сильном. Не боги находили и добывали глину, тем более не они лепили и обжигали горшки. Общие гончарные формы сложились еще во времена Киевской Руси и даже раньше. Но каждый тип гончарных изделий имел свои особенности. Их обусловили и местные традиции, и мастерство гончаров, и, конечно, качество материала.

В Опошне, скажем, изготавливали миски и полумиски, разные горшки, макитры, ковши, кувшины, детские игрушки и декоративные плитки. Кое-где гончары для молочной посуды использовали «слимаки» — глину, которую собирали с пальцев, когда лепили что-нибудь другое. Мастера говорили, что как хозяйки сметану собирают, так гончар слимаки с пальцев обирает.

Покупая кувшины, селяне старались нащупать на дне «пупец», так как были уверены, что пупец помогает зарождению сметаны.

В предзакатные часы, когда длинные тени перечеркивали дорогу, она особенно вдохновляла и звала. Однако уже и утомляла — не терпелось скорее обрести кров, а еще лучше попасть под какую-нибудь гостеприимную крышу: от ближнего и дальнего жилья тянулись запахи сладковатых дымков, свежего сена, парного молока.