Коннахт был человек незлобивый и часто прощал подданным их проступки. Вот и на этот раз, проклиная горские суеверия и способность дворецкого паниковать по каждому поводу, а чаще и вовсе без повода, он вылез из теплой постели, поспешно оделся и неторопливо направился в приемную. То, что поведал ему там рыжий крепкий парнишка Кондла Морниган, повергло наместника в такое смятение, что он немедля потребовал подать ему пергамент и чернила и сел за письмо не куда-нибудь, а в столицу, королю Конану, да велел хоть под землей найти и привести к нему Бриана Майлдафа, личного своего гонца.

Наутро Септимий поведал Юнию продолжение легенды. Примерно с середины их беседу и подслушал Морниган.

...Очнулся Люций в каком-то вовсе незнакомом месте. Было темно, хоть глаз выколи, однако рядом раздавался знакомый храп. Сердце офицера быстро-быстро забилось от радости: не узнать храп пуантенца мог только глухой и полностью лишенный памяти. Он растолкал сотоварища. Сначала крестьянин ничего не понял. А затем вспомнил все, что случилось до того момента, когда драконий хвост опрокинул его на землю. Люций подробно рассказал ему обо всем, что произошло потом в ту страшную ночь. Собственно, была ли именно эта ночь или совсем другая и сколько вообще прошло времени, никто из них не знал.

Совершенно непонятно было также, куда они все-таки попали. Поверхность, которую надо было бы называть полом, устилал мягкий и толстый ковер то ли мхов, то ли лишайников. Потолок находился на высоте не более десяти локтей — это они выяснили, когда крикнули, задрав головы вверх. Эха, которое непременно должно было возникнуть в столь высоком помещении, не последовало. Стали обшаривать стены. Стены комнаты, как, впрочем, и пол, явно были обработаны каменотесным инструментом, но очень грубо, как будто наспех. Когда все стены и пол были тщательно осмотрены, бедолаги поняли, что они заперты в комнате двенадцать на двадцать локтей и ни окон, ни дверей тут и в помине нету. Они уселись на пол и задумались, пытаясь решить, как же все-таки попали сюда.

Выводы напрашивались малоутешительные: либо в потолке есть люк, до которого им никогда не добраться, либо их заживо замуровали.

Пуантенец почему-то сразу решил, что второе предположение гораздо более вероятно, и принялся что-то бормотать себе под нос — не то жалея себя, не то молясь каким-то богам. Люций же был настроен не так мрачно. В конце концов, только им удалось уцелеть в неравной схватке с драконом, а это уже знак того, что Митра их не оставил. Правда, это еще не значило, что Податель Жизни и впредь будет одаривать их своим милостивым вниманием.

Но как же все-таки они попали сюда? Без посторонней помощи явно не обошлось. А кто это был? Неужели сам дракон? В это мало верилось: драконы не умеют строить, это известно каждому. Конечно, дракон мог воспользоваться старыми пещерами, но из головы у офицера не шли мрачные рассказы пастухов о маленьких обитателях подземелий с миндалевидными глазами. В самом деле, кто-то ведь обрабатывал эти камни?

Никогда он не слышал, чтобы в этих местах существовали поселения. Если и было что-то, то очень давно, в дохайборийскую эру. А вдруг и в самом деле они попали в крошечные мерзкие лапки тех, кто обитал под холмами? Люцию казалось, что их ладони непременно должны быть липкими и противными. Но как, откуда появился здесь дракон? Не могла же эта тварь существовать не столь уж далеко от Фрогхамока долгие годы незамеченной! Значит, дракон явился недавно из иных мест. Вот уж повезло так повезло! Не хватало еще, чтобы ящер столковался с этими, маленькими и злобными.

Офицер приказал пуантенцу заткнуться. В гробовом молчании сидели они в темноте, и ни единый звук не доносился до них ни сверху, ни снизу, ни сбоку. Утомленный ожиданием, волнениями и голодом, который совершенно нечем было утолить, Люций заснул.

Пробудился он от дикого скрипа, как будто открывалась сто лет не смазываемая дверь, и, открыв глаза, он увидел нечто подобное: громадная каменная плита в стене отползала в сторону, открывая узкий лаз в освещенную тусклым красноватым светом факелов пещеру. Откуда-то издалека послышался топот тысяч маленьких ног, будто стадо коз шло по каменистой дороге, только не коз даже, а козлят. Плита, проскрежетав так, что у Люция заболели все в общем-то здоровые зубы, наконец остановилась, и в щель, которая едва пропустила бы средней комплекции человека, без труда вошло (или вошел, а может, вошла?) создание ростом в два локтя.

Это был человечек с узким длинным лицом с мелкими чертами, на первый взгляд тщедушный, закутанный в некое бесформенное одеяние из грубой неокрашенной шерстяной ткани. Ноги его были обуты в кожаные сандалии. На Люция злобно и хитро смотрели два огромных, очень чувствительных к свету миндалевидных глаза. Значит, пастухи не врали: в глубине холмов действительно обитала древняя раса, представители тупиковой, отверженной, загнанной еще задолго до хайборийской эры под землю и оттого особенно страшной ветви человечества.

В коридоре, пытаясь заглянуть через плечо первого, толпились еще сотни таких же, и их лица не выражали - ничего, кроме злобы, ненависти и коварства. Они подняли страшный галдеж, так что отдельных слов было не разобрать. Первый, не обращая внимания на вопли напиравшей сзади толпы, не приближаясь к людям, поднял левую руку и сделал весьма замысловатый жест. Люций и не заметил, как его товарищ по несчастью тоже очнулся и встал во весь свой немалый, около четырех локтей, рост за спиной командира. Почувствовав, что тут пахнет черным колдовством, пуантенец воспротивился тьме всей силой своей простой души.

Прорычав что-то нелестное в адрес всех колдунов и ведьм, увалень, внезапно превратившийся в свирепого медведя, бросился на врага. Карлик не отступил ни на шаг, уверенный в себе.

Его самоуверенность была оправданна. Человек, ходивший за тяжелым плугом у себя на родине и без труда ворочавший длинные бревна при постройке укреплений, вдруг, словно муха, запутался в невидимой прочной паутине, с трудом двигая руками и ногами. Сам воздух, казалось, сопротивлялся ему. Наконец, обессиленный бесполезной борьбой, он повис недвижно, выпучив горевшие яростью глаза. Сказать он ничего не мог: колдун сковал его так прочно, что пуантенец не мог даже раскрыть рта, и только сдавленный негодующий хрип вырывался у него из горла да слюна прямо-таки закипала в углах рта.

Люций содрогнулся, предвидя, что ему предстоит то же самое, и инстинктивно начал пятиться в угол камеры. Оступившись, он повалился назад, подставил руки, чтобы опереться на них при падении, и... провалился в пустоту.

Падение его длилось недолго. Через пару мгновений он приземлился, больно ударившись обо что-то. К счастью, пол пещеры устилали все те же лишайники, и десятник отделался лишь ушибами. Отверстие люка зияло над ним на высоте восьми локтей. То ли в механике карликов что-то сработало не так, то ли нижний люк и должен был открываться вместе с боковой плитой, но офицер вырвался из ловушки!

Он очутился в длинной галерее. Выбирать направление, куда бежать, нужды не было: справа пещеру закрывала глухая стена. Впрочем, оказалось, и глухие стены здесь могут быть просто раздвижными дверьми, но Люция не интересовали секреты уродцев-колдунов, ему нужно было поскорее уносить ноги. Он быстро огляделся по сторонам. На стене был укреплен почти сгоревший факел, пламя которого бросало тусклый отсвет. Дальше же коридор тонул во мраке. Сверху в люке показались мерзкие большеглазые физиономии. Не дожидаясь, пока колдун сообразит, какую бы пакость сотворить над ним, чтобы вытащить обратно наверх, как рыбу на крючке, Люций, несмотря на дурное самочувствие, недостаток свежего воздуха, голод и жажду, опрометью бросился прочь, в темноту.

Сначала галерея шла ровно. Иногда в сторону уходили боковые туннели: время от времени он чувствовал то справа, то слева сквозняк. Но поворачивать боялся, ибо в широком главном проходе чувствовал себя увереннее, чем в лабиринте узких коридорчиков. Затем пещера свернула вправо, и последний свет факела, до сих пор еле видного позади дотлевающей искрой, исчез. Но раз факел здесь был, значит, кто-то ходил по этой галерее, при этом совсем недавно. Забежав за поворот, офицер остановился перевести дух и прислушался, нет ли погони. Высота в восемь локтей не могла стать серьезным препятствием для преследователей.