4. Ифианасса. Я совсем не огорчена таким поворотом дела. Разве, в конце концов, виновата девушка перед нами в том, что ее мать в своей гордости считала себя красивее нас?

Дорида. Нет, но ведь в таком случае страдала бы мать, видя несчастие дочери.

Ифианасса. Не будем вспоминать, Дорида, о том, что наболтала о себе не по заслугам эта варварка. Она достаточно наказана всем тем, что перестрадала в страхе за свою дочь. Будем лучше радоваться брачному союзу Персея и Андромеды.

1. Зефир. Нет, никогда еще, с тех пор как я живу и дышу, я не видел более прекрасного шествия на море! А ты, Нот, видел его?

Нот. Нет, Зефир! О каком это шествии ты говоришь и кто принимал в нем участие?

Зефир. Ну, значит, ты пропустил приятнейшее зрелище, какое вряд ли удастся тебе еще когда-нибудь увидеть!

Нот. Я был занят на Черном море и захватил своим дуновением также часть Индии, ту, что ближе к морю, поэтому совершенно не знаю, о чем ты говоришь.

Зефир. Но ты ведь знаешь Агенора из Сидона?

Нот. Как же, отца Европы. Так что же?

Зефир. Вот о ней-то я и хочу рассказать тебе!

Нот. Уж не то ли, что Зевс давно уже любит эту девушку? Это я и сам давно знаю.

Зефир. Раз ты знаешь о любви к ней Зевса, то послушай, что было дальше.

2. Европа прогуливалась по берегу моря, играя со своими сверстницами; Зевс, приняв вид быка, подошел к ним, будто для того, чтобы поиграть с ними. Бык был прекрасен, безукоризненно бел, рога красиво изгибались, и взор был кроток! Он прыгал по берегу и так сладко мычал, что Европа решилась сесть к нему на спину. Как только она это сделала, Зевс бегом устремился с ней к морю, бросился в воду и поплыл. Европа, испуганная таким оборотом дела, хватается левой рукой за рог быка, чтобы не упасть, а правой сдерживает раздуваемую ветром одежду.

3. Нот. О Зефир, что за сладостное и любовное зрелище! Плывущий Зевс, несущий свою возлюбленную!

Зефир. Но то, что последовало за этим, было во много раз приятнее, Нот! Внезапно улеглись волны, и мягкая тишина спустилась на море; мы все, сдерживая дыхание, в качестве простых зрителей сопровождали шествие. Эроты же, едва касаясь воды ногами, летели над самым морем с зажженными факелами в руках и пели свадебные гимны. Нереиды вынырнули из воды, сидя на дельфинах, все наполовину обнаженные, и рукоплескали шествию. А Тритоны и все остальные морские существа, на которых можно смотреть с удовольствием, составили хоровод вокруг девушки. Впереди всех мчался на колеснице Посейдон с Амфитритой, прокладывая дорогу плывшему за ним брату. Наконец, на двух Тритонах, лежа в раковине, ехала Афродита и осыпала всевозможными цветами невесту.

4. В таком порядке шествие двигалось от Финикии до самого Крита. Когда вступили на остров, бык внезапно исчез, и Зевс, взяв Европу за руку, ввел ее, краснеющую и опускающую глаза, в диктейскую пещеру: она уже знала, что ее ожидало. А мы все разбежались в разные стороны и подняли бурю на море.

Нот. Какое счастье было видеть все это, Зефир! А я — то тем временем видел грифов, слонов и чернокожих людей!

Перевод Б. В. Казанского

1. Гликера. Знаешь ли ты, Таис, того воина из Акарнании, который раньше содержал Габротону, а потом увлекся мной? Я говорю про одетого нарядно в плаще — знаешь его или позабыла?

Таис. Нет, не забыла, я его хорошо знаю, милая Гликера. Он пил с нами в прошлом году на празднике Галой. Ну, так что же! Кажется, ты хочешь о нем что-то рассказать?

Гликера. Горгона бессовестная, а я-то считала ее подругой, отняла его у меня, переманив на свою сторону.

Таис. Так он теперь живет не с тобой, а Горгону сделал своей подругой?

Гликера. Да, Таис, и это меня немало печалит.

Таис. Это нехорошо, конечно, милая Гликера, но не удивительно: так постоянно делается между нами, гетерами. Не нужно чересчур горевать и очень бранить Горгону. Габротона в свое время не бранила тебя из-за него, хотя вы и были подругами.

2. Но я удивляюсь, чту в Горгоне понравилось этому воину, если только он не совсем ослеп — как он проглядел, что волосы у Горгоны редкие и оставляют лоб чересчур открытым, губы уже посинелые, как у мертвеца, шея худая и жилы выступают, а нос велик. Одно только, что она высока ростом и стройна, да еще улыбается привлекательно!

Гликера. Так ты думаешь, Таис, что акарнанец увлекся красотой Горгоны? Разве тебе не известно, что ее мать, Хрисария, — колдунья и знает какие-то фессалийские заклинания и сводит луну на землю? Говорят, будто она даже летает по ночам. Горгона свела с ума человека, опоив его зельем, и теперь они обирают его.

Таис. И ты милая Гликера, обирай кого-нибудь другого, а этому скажи "прощай".

1. Миртия. Ты женишься, Памфил, на дочери судовладельца Филона и даже, говорят, уже женился? А все клятвы, которыми ты клялся, и слезы твои — все это сразу исчезло? Ты забыл свою Миртию, Памфил, и это теперь, когда я беременна вот уже на восьмом месяце. Только всего и приобрела я от твоей любви, что ты сделал мне такой живот, и мне скоро придется воспитывать ребенка, самое тяжелое дело для гетеры. Ведь я не подкину его, особенно если родится мальчик. Я назову его Памфилом, чтобы иметь утешение в любви, а он, когда-нибудь встретясь с тобой, будет упрекать тебя за то, что ты не остался верен его несчастной матери.

Не очень-то красивую девушку берешь ты в жены, — я видела ее недавно на празднике Тесмофорий с матерью, не зная еще, что из-за нее я никогда больше не увижу Памфила. Посмотри на нее раньше и погляди на ее лицо и глаза, чтобы не сердиться потом, если у нее окажутся слишком светлые и косые глаза, которые смотрят друг на друга; впрочем, раз ты видел отца невесты, Филона, — незачем видеть дочь.2. Памфил. Долго мне еще придется слушать твои бредни, Миртия, о девушках и свадьбах у владельцев кораблей? Точно я знаю, красива или курноса чья-то невеста? Или что у Филона из Алопеки, — я думаю, ты говоришь о нем, — дочь достигла уже брачного возраста. Ведь он даже не друг моему отцу: я помню, он недавно судился с Филоном из-за какого-то контракта. Филон, кажется, был должен отцу талант и не хотел платить, а отец привлек его к морскому коммерческому суду, и Филон еле заплатил, но, как рассказывал отец, не весь долг.

Если бы я решил жениться, то разве после того как я отказался от дочери Демея, — бывшего в прошлом году стратегом, — вдобавок приходящейся мне двоюродной сестрой со стороны матери, я женился бы на дочери Филона? И откуда ты это слышала? Охота тебе, Миртия, с тенями сражаться, выдумывая себе пустые поводы к ревности?

3. Миртия. Так ты не женишься, Памфил?

Памфил. С ума ты сошла или пьяна, Миртия? А ведь вчера мы не очень много выпили.

Миртия. Это Дорида привела меня в отчаяние. Я ее послала купить мне шерсти на живот и помолиться за меня Родильнице. И встретилась ей, говорит, Лесбия… Но лучше ты сама, Дорида, расскажи, что ты слышала, если только ты не выдумала всего этого.

Дорида. Чтобы я пропала, хозяйка, если в чем-нибудь соврала! Когда я была подле пританея, встретилась мне Лесбия и говорит улыбаясь: "Любовник-то ваш, Памфил, женится на дочери Филона!" А на случай, если я не поверила бы, она послала меня заглянуть в ваш переулок, посмотреть, как все там в венках, флейтистки, шум, кто-то поет гименей.

Памфил. Ну и что же? Ты заглянула, Дорида?

Дорида. Еще бы! И увидела все, как она говорила.

4. Памфил. Я понимаю ошибку. Не все Лесбия тебе наврала, Дорида, и ты сказала Миртии правду. Только напрасно вы обеспокоились: свадьба ведь не у нас. Я теперь припоминаю то, что я слышал от матери вчера, когда вернулся от вас. "Памфил, — сказала она, — вот сверстник твой Хармид, сын Аристенета, соседа, уже стал благоразумен и женится, а ты до каких же пор будешь жить с любовницей!" Не вслушиваясь в ее слова, я крепко заснул. Потом рано поутру я ушел из дому, так что ничего не видел из того, что позднее видела Дорида. Если же ты не веришь, Дорида, пойди сейчас же и осмотри внимательно не переулок, а дверь, которая увенчана венком, — и ты найдешь, что это дверь соседа.