– Пожалуйста, заходите, буду рад, – ответил Сердюк.

После ухода Терещенко он лег в постель, но долго не мог заснуть. Он все думал о новом знакомом. Кто он, этот потомок запорожских казаков? С какой целью явился? Может, действительно истосковался по родине, по землякам? А может быть, он провокатор?

После долгого раздумья Владимир Терентьевич решил, что необходимо навести справки об этом Тарасе Терещенко в советской комендатуре.

В комендатуре Терещенко знали. Сам военный комендант подтвердил, что тот работал некоторое время у них и добавил: «В общем, Терещенко ничего, запутался он в семейных делах и занялся легкой спекуляцией. Нужно же человеку кормить жену и двоих детей».

Владимир Терентьевич успокоился, на следующий день приветливо встретил Терещенко и без колебаний принял предложение пообедать вместе в ресторане при гостинице.

В ресторане кормили скудно и невкусно, это Сердюк знал, обедая там, поэтому он удивился, когда официант поставил на стол салат из свежих овощей, настоящий бифштекс с кровью, графинчик шнапса и две кружки пива.

– Шеф-повар знакомый, иногда я оказываю ему мелкие услуги, привожу кое-что из Западного Берлина, за это он отлично кормит меня и моих знакомых. – объяснил Терещенко.

Вскоре большой зал ресторана заполнился посетителями, главным образом, молодежью. Они скромно заказывали по кружке пива и сидели смирно. Но стоило заиграть оркестру, как они не медля закружились в танце.

– Всегда так, каждую субботу молодежь заполняет рестораны и пивные. Сидят целый вечер за кружкой пива и танцуют до самого закрытия. Видимо, это стало для немцев национальной традицией, – сказал Тарас Иванович, наблюдая за танцующими.

В зале стало душно, джаз играл, не переставая, особенно усердствовал барабанщик. Терещенко подозвал официанта, расплатился, и они вышли на улицу.

Прощаясь, Терещенко передал Владимиру Терентьевичу приглашение тестя пообедать у них на следующий день.

– Вот вам подходящий случай познакомиться со стариком и договориться о дальнейшем, – добавил он.

– Вроде неудобно, – заколебался Сердюк.

– Что тут неудобного? Не беспокойтесь, все будет хорошо, – поспешил успокоить его Терещенко и обещал зайти за ним ровно в два часа, – По воскресеньям старики обедают рано.

– Что же, заходите, – согласился Владимир Терентьевич.

Оставшись один, он не поднялся к себе в номер, а пошел бродить по вечернему Лейпцигу. На каждом шагу руины и руины – результат бессмысленной бомбежки американской авиации в самом конце войны. Мусор и битый кирпич аккуратно собраны на пустырях. Кое-где даже заборы поставлены, чтобы скрыть развалины. В витринах когда-то шикарных магазинов выставлены разноцветные свечки, писчебумажные принадлежности, детские игрушки и цветы. Это в прославленном своими ежегодными ярмарками городе! Несмотря на непоздний еще час, улицы пустынны. Окна уцелевших домов освещены тусклым светом. Всюду тишина. Город словно замер, и только из открытых окон пивных и ресторанов раздавались звуки танцевальной музыки.

Отправляясь на следующий день в сопровождении Терещенко в дом его тестя, Владимир Терентьевич захватил с собой привезенную из дома бутылку горилки и круг копченой колбасы.

Маленькая, трехкомнатная квартирка обер-мастера герра Ганса была обставлена старинной мебелью и отличалась чистотой и каким-то особым уютом, создаваемым домовитыми немками.

Хозяин встретил Сердюка как старого знакомого и предложил ему сесть в кресло-качалку.

– Я говорил Тарасу, что сразу признал в вас меховщика, – сказал он, а Терещенко перевел его слова.

– Да, вы не ошиблись, я техник-меховщик, работаю главным инженером на Львовской меховой фабрике. К сожалению, нашей продукции далеко до вашей, да и красители у нас неважные. Вот приехал к вам учиться, – сказал Владимир Терентьевич.

– Что ж, буду рад поделиться с вами опытом, покажу вам все, что вы захотите, может быть, сумею снабдить вас технологическрши карточками, – пообещал обер-мастер.

Тарас Иванович, переводя слова мастера, подмигнул Сердюку, как бы говоря: «Ну, что я вам говорил?»

– Буду вам весьма признателен, – поблагодарил Владимир Терентьевич.

Появилась хозяйка с дымящимся супником. В отличие от мужа, коренастого, широкоплечего человека, она была миниатюрной женщиной. Изящно одета, с модной прической, несмотря на седые волосы.

Владимир Терентьевич поставил на стол водку, достал колбасу. При виде горилки у Тараса Ивановича загорелись глаза:

– Глянь-ка, настоящая горилка, давно не пил эту благодатную влагу. – Он наполнил рюмки, чокнулся со всеми, залпом опрокинул в рот содержимое своей рюмки, закряхтел и, как заправский пьяница, понюхал хлеб. Видимо, старику тоже понравилась горилка. Он пил ее наравне с зятем.

Старик сдержал слово и в течение целой недели возился с Владимиром Терентьевичем, показывал ему весь технологический процесс, сводил в товарный комбинат – нечто похожее на музей-выставку, где были собраны выпускаемые фабрикой образцы чуть ли не за полвека. Здесь висели дамские манто из кроликового меха, мало чем отличающиеся от натурального котика, шубы «под леопарда», имитации под выдру и соболь. Тарас Иванович Терещенко добровольно взял на себя роль переводчика и всюду сопровождал гостя из Львова, а после работы отвозил его в гостиницу на своем стареньком «оппель-капитане».

Возвращаясь в свой номер, Владимир Терентьевич прежде всего раскрывал толстую тетрадь в коленкоровом переплете и переносил туда сделанные наспех записи. Он был доволен: все складывалось на редкость удачно, и он вернется домой не с пустыми руками.

В конце недели Тарас Иванович предложил гостю проехаться в Западный Берлин.

– Там своими глазами увидите буржуазный рай. Ей-ей, это небезынтересно, тем более вам, никогда не жившему при капитализме.

– Стоит ли? – Владимир Терентьевич пожал плечами. – Еще нарвешься там на неприятности.

– Какие могут быть неприятности? У меня постоянный пропуск для автомашины. Так сказать, все законно. Три с половиной – четыре часа, и мы там. Побродим с вами по городу, посмотрим магазины, пообедаем в дешевеньком ресторанчике и обратно, – уговаривал Терещенко.