Оказывается, у меня глаза отца, и мама говорит, что все мои тощие кости тоже от него.

— Посмотри на мои бёдра! — говорит она, стоя бок о бок со мной напротив зеркала, и она права: мои бёдра совсем не такие, как у неё.

Лусиан весь в отца — вот откуда у него эти веснушки и улыбка. В детстве он был блондином, но теперь его волосы потемнели, как и мои. Лусиан сильный и мускулистый, он выглядит опасным и грубым. Парни не связываются с ним на улице, ибо ходит слух, что Лусиан не боится отделать любого. Но дома мы не можем разговаривать или вести себя так, как на улице. Наши мамы сняли бы нам головы, насадили их на палки и скормили нам наши же ступни на обед, если бы узнали, насколько отличается наше поведение на улице от домашнего, особенно у Лусиана. Тити отправила бы его в военную школу. Дома он сын, но, с другой стороны, он и мужчина. И не просто мужчина, а тот мужчина, который получает всё, что хочет. Лусиан хочет быть как Джейли. Я не тупая, я знаю, что он делает.

Я шлепаюсь задницей на верхней ступеньке крыльца; мне нравится держаться подальше от последних ступенек. Так я могу быстро подскочить и забежать внутрь, если что-то плохое произойдёт. Не то чтобы люди палят из пушек на тротуаре каждый день, но и таких случаев достаточно для меня, чтобы держаться настороже.

Погода жаркая и влажная, даже когда я надеваю топ. Я подхожу к бакалее и покупаю себе апельсиновую содовую.

— Привет, Белен, как ты? — Парень за прилавком вручает мне соломинку и пакет, минуя очередь людей, ждущих, чтобы купить лотерейные билеты, пиво или поштучные сигареты.

Я кладу два четвертака на маленький прилавок перед окном из оргстекла. Улыбаюсь, благодарю, и он протягивает мне пачку жевательной резинки. В этом гастрономе я всегда получаю мелкие вещи бесплатно. Думаю, он втюрился в мою маму; это видно по тому, как он на неё смотрит. Я разрываю бумагу с соломинки и прокалываю ею баночку содовой, но продолжаю держать пакет обернутым вокруг напитка — так делает Лусиан.

Он стоит на углу с друзьями, когда я направляюсь обратно к крыльцу. Я смотрю в пол, так я могу притвориться, будто не вижу его и мне плевать, чем он занят. В основном, они разговаривают на испанском.

Здесь много иммигрантов, или, как мы их называем, деревенщин; они не знают, как ездить на метро, или даже в какой стороне центр города. Мы с Лусианом говорим на английском лучше, чем на испанском. Но Лусиан хорош в разговорах с другими людьми на любом языке.

Мы одновременно поднимаем глаза и встречаемся взглядами. Я быстро опускаю глаза и чувствую, что краснею. Наверное, мне не стоит смущаться — он единственный, кто целовал меня. Но я действительно этого хотела, и, когда он прижимал меня к холодильнику, я практически умоляла его о поцелуе. Во время урока по самообороне я не желала, чтобы он прекратил прикасаться ко мне. Однако я даже не предполагала, как ужасно всё может обернуться после, и что это заставит его ненавидеть меня. Ещё я чувствую вину, но знаю наверняка — многие девушки в школе целовали свои кузенов — а значит, это не может быть так отвратительно, насколько он показывает своим поведением

Ощущаю, как он разговаривает со мной взглядом и хочу продолжать слушать его. Уверена, внутри Лусиана кроется столько всего, и я видела многое ещё с тех пор, как мы были детьми, но подозреваю — он намного глубже; как бы я хотела заглянуть ему внутрь, чтобы осветить все тёмные уголки его души. Знаю, он хотел бы, чтобы у нас было больше денег или чтобы наши отцы были рядом; знаю: он беспокоится о будущем и о своей маме, которая всё так же держится за свою работу. Я слышала их споры о том, чтобы Люк продолжал учёбу в школе, видела слёзы Тити, когда он сказал, что хочет найти работу и поддерживать её.

— Хей, Белен! — зовет меня один из парней, и я поднимаю глаза, чтобы увидеть, как все они пялятся в мою сторону. Я ставлю свой напиток, встаю и медленно иду к ним. Надеюсь, они не разыгрывают меня, не подкалывают, и я совсем не изюминка их шутки. Не знаю, как Яри может шататься с ними — я просто не доверяю парням их возраста. У парней по соседству плохая слава, особенно у тех, кто практически живёт на углу.

— Отцепись от неё, — говорит Лусиан, бросая на меня резкий взгляд и дёргая головой в сторону нашего дома. Этот жест велит мне зайти внутрь и не быть жертвой их забав. Но я хочу показать Лусиану, что крута и могу справиться с этим; показать ему, что могу быть как другие девушки. Хочу, чтобы он увидел: другие парни тоже могут западать на меня.

— Белен, отправляйся наверх, — говорит он, тогда как я всё ближе подхожу к их группе.

— Да пусть остаётся с нами, Лаки, — возражает один из них. — Она выглядит прямо как Ева Мендес.

— Эй, Лаки, твоя кузина сосёт член? — спрашивает другой, и я осознаю, что мне стоит повернуть обратно. Но мои ноги продолжают идти и приближают меня к компании.

Однажды мама сказала мне, что люди могут чуять запах страха, как лошади, поэтому надо притворяться, скрывать его, когда находишься рядом с ними. Покажи им, что ты стойкий и не отступишь ни перед чем. Если только они сумеют уловить аромат твоего страха — они могут сойти с ума и напасть.

Лусиан хватает меня за руку и тянет прямо через центр группы. Я отчасти врезаюсь в его бок, и улыбка проскальзывает на моём лице, хоть я и не хочу этого.

— Даже если бы у меня было что-то с парнем, я бы вряд ли вам сказала, ребята, — вот что приходит мне в голову в отместку. Я хочу быть одной из тех девушек, которые не боятся; хочу быть крутой.

— Святое дерьмо, Белен! — протягивает один парень позади меня.

— О, черт! — говорит другой, и они все смеются.

Я улыбаюсь и краснею, так как не уверена, что их так развеселило. Лусиан хватает мою руку и тянет к нашему дому.

— Пусти! — выговариваю чётко. — Я хочу остаться здесь подольше.

— Нет. Ты. Не. Хочешь. Пошли. Сейчас же, — чеканит Лусиан, и я не могу отказать ему. Он слишком взбешён и, могу поклясться, он не примет мой отказ за ответ.

— И всё-таки о чём они говорят? — спрашиваю, в то время как он снова тащит меня домой.

— Подожди, пока мы не поднимемся, — бросает он, всё так же насильно уводя меня за собой.

— В чём твоя проблема… — восклицаю, внезапно останавливаясь на крыльце, опуская взгляд вниз на содовую и тёмное пятно на цементных ступеньках.

— Нет! — выдыхаю потрясённо и взбегаю прямиком в свою квартиру.

Это не может происходить со мной здесь и сейчас. Не перед теми парнями, не перед моим двоюродным братом. Я издаю звуки похожие на рыдание, наполненное сожалением. Но Лусиан догоняет меня на лестнице и пытается утешить.

— Моя мама на работе, — говорю, отворачивая своё лицо от него.

— Это впервые? — спрашивает он.

— Не хочу об этом разговаривать!

Мы находимся на его лестничной площадке, он ищет ключи. Я просто стою на месте, всхлипывая, желая стереть весь этот чёртов день.

— Входи, Белен, — говорит он, указывая головой на двери своей квартиры. Он вставляет ключ в замок и придерживает её открытой для меня. Я, ссутулившись, следую за ним. У меня такое чувство, что я не имею выбора, хотя даже не понимаю, почему. Мне следовало бы подняться к себе, снять грязную одежду и принять ванну. Он бросает ключи на стол и скрывается в ванной комнате; возвращается с зелёной упаковкой прокладок и протягивает её мне.

Я умираю от смущения; никогда не могла чувствовать себя более униженной. Молча забираю у него упаковку и направляюсь в ванну. Я спускаю штаны, чтобы рассмотреть, но это даже не особенно похоже на кровь; просто тёмное пятно, но, признаться, его вид меня пугает, и я усаживаюсь на унитаз. Лусиан с треском открывает дверь, и я кричу в знак протеста.

— Cálmate[22], Белен! — восклицает он и бросает мне бельё Тити и чёрные леггинсы. Он возвращается через пару секунд и толкает полиэтиленовый пакет в угол.

— Положи грязную одежду сюда. Мы можем отправить её в прачечную.