В-пятых: последнее, но не окончательное, перестаньте пытаться. Выглядите, как дерьмо. Даже не стирайте одежду. Как кто-нибудь заинтересуется вами, когда они начнут подозревать что вы бродяга? Вы можете мыться, но без особого энтузиазма. Оставьте тонну кондиционера для волос на голове, и тогда ваши волосы приобретут этот тупой, жирный блеск, как мех Дэйзи, которую вы наконец-то найдете однажды после работы, мяукающую возле общественной бани в шести кварталах от вашего дома.

Это эффективно. Это работает. И это приносит невыносимую боль. Особенно, когда вам приходится каждый раз, зайдя в офис, смотреть на прекрасную картину, созданную им. Вы должны помнить, он считает вас непробиваемой колючей грушей, когда все, что вы хотите, это чтобы он принял и понял вас. Во многом (ох!).

Затем вы решаете пойти домой, потому что вы должны и потому что вы можете сделать это. Пришло время сделать последнюю отчаянную попытку спасти ваш родительский дом и передохнуть от Ланы Финч. Потому что, давайте будем честными, это сука портит вам настроение. Вы можете быть самим собой, неважно кем, с мамой и папой, и со своим чрезвычайно сложным младшим братом. Вы не можете сделать перерыв в попытках спасти мир в целом и сконцентрироваться на спасении своего собственного мира ─ того, откуда вы родом, и откуда вы не можете дождаться, чтобы сбежать. Детройт в феврале ─ это великолепно. Ваша семья подавлена. Суд по жилищным вопросам веселое и полезное место. Эй, ты тратишь на это дни своего отпуска, так что попробуй насладиться этим.

А потом, как назло, однажды в среду вечером, вы задержитесь в офисе, пытаясь проработать наперед следующую неделю, чтобы никто даже не заметил вашего отсутствия. Вы не хотите, чтобы люди сказали, что вы не выполняете свою часть работы. Вы тот, кому придется все закрыть и выключить везде свет. Вы делали это лишь однажды, потому что пересидеть Амира и Педро, работающих за стойкой регистрации практически невозможно. Домой вы возвращаетесь на автобусе, потому что не привезли свою машину и, прислонившись к окну, вы играете в игру «кто ты и откуда» с каждой случайной фигурой мелькающей на улице.

В Лос-Анжелесе так много людей, что вас внезапно начинает напрягать человечество и просто вес бытия. Люди, как песчинки. Их много, даже слишком много. Автобусная остановка лишь в паре кварталов от вашего дома. И вам не страшно пройти их, но вы всегда достаёте ключи и звените ими, как можно громче, словно предупреждая «Я живу так близко, я могу зайти в любой из этих домов. Так что не утруждайтесь грабить меня, потому что следующий подъезд будет моим». Я достаю ключи, уверенно иду ─ ничто не может тронуть меня.

Возможно, кроме фигуры в черных штанах и шапочке, стоящей освещенной уличными фонарями. Теперь нет давящего количества людей, лишь единственный человек. Человек, не песчинка, с рюкзаком, который вы легко узнаете. Если клиент с работы появляется у вашего дома или где-нибудь поблизости, вы должны позвонить в полицию, как вы это сделали с тем парнем с ножом. Это не безопасно в одиночку приближаться к ним или позволять им встречаться с вами там, где нет никакого надзора.  

Но что если вы одержимы им и вы вроде как – случайно – как то поцеловали его?

Вы идете быстрее и крепко сжимаете сумочку, выпрямляя позвоночник. Будь взрослой! Говори правильные вещи! Просто попроси его уйти!

─ Эй, Лана, мы можем поговорить?

─ Не за пределами  Pathways. Это противоречит правилам.

─ Мне действительно необходимо поговорить с тобой. И мне наплевать на правила.

─ Правила важны. Мне придется попросить тебя уйти, ─ но я говорю почти шепотом. Где, черт возьми, мое убеждение? Оно исчезает, как только появляется этот человек.

─ Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой домой? Я имею в виду Детройд? Педро сказал мне, что тебе придется ехать в эти выходные. Прости, знаю, ты хотела бы побыть наедине с собой.

Я открываю рот, чтобы ответить, но у меня ничего не выходит. Я чувствую себя преданной собственным коллегой и персоналом. Моя беда не то, чем бы мне хотелось делиться со всеми.

─ Я хотел предложить поддержку. Я хочу помочь тебе.

Могу я, пожалуйста, броситься в его объятия и станцевать грязный танец? Можно нам слиться в самом восторженном, эпическом и незабываемом поцелуе, под светом уличных фонарей? (Возможно, в сопровождении ракетного ускорителя, фейерверков и филармонии?) Могу ли я забыть, что уже выросла и наконец-то просто обсосать его лицо?

Я стою там, смотрю на него, тяжело дыша, и мой живот скручивается в узел. Чувствуется важность момента. Большого момента. Но я не могу позволить себе этот момент. Единственное, в чем мне  просто необходимо себе отказать.

─ Это невероятно великодушное предложение, мистер Круз, но боюсь, это будет не уместно. Так же, как и ваше появление у моего дома. Я собираюсь притвориться, что этого не было, чтобы у вас не было неприятностей, ─ и с этим я прохожу мимо него.

Я не оборачиваюсь, чтобы увидеть его лицо. 

Мой брат Алексей встретил меня в аэропорту. Он бродил у ленты выдачи багажа, выглядя несчастным и заправляя за уши свои длинные локоны черных волос. Я увидела его до того, как он увидел меня, и я помахала ему, но он смотрел на пол. У Алексея была странная походка, он скрещивал ноги, словно шел по невидимому канату или подиуму. С его достаточно длинными волосами цвета воронова крыла, бледной кожей и его женственной походкой ─ он вполне походил на эмо. Мой маленький братик вырос. 

Я смотрю на него, но он по-прежнему не поднимает головы. Он трет глаза тыльной стороной ладони с силой, с которой можно тереть локти или колени, но не нежные глазные яблоки, через которые мы видим. Но это Алексей с его полной неспособностью по-настоящему уважать что-либо. Он небрежный и ленивый, и относящейся к последствиям как слепой крот. Он любовник, не борец и знает, что такое сильно любить. Мое сердце смягчается глядя на него и когда он поднимает голову и наконец-то видит меня, он улыбается глазами зеленными как морская пена, такими же, как и мои.

Ускоряясь по своему невидимому канату и раскинув руки, он бежит ко мне и на его лице расплывается широкая улыбка, с ямочками на каждой щеке. Мой младший братик, самый милый, странный и обескураживающей человек из всех, кого я знаю. 

─ Привет, Лана, ─ говорит он, обнимая меня. На нем свитер с гладкой вязкой, который ему слишком большой, куртка с открытой молнией и не зашнурованные кроссовки.

─ Привет, Лекси, спасибо, что приехал забрать меня!

─ Да уж, ну,  мама заставила меня. В машине у меня есть для тебя куртка. Здесь холодно и начинает идти снег. Папа сделал тушенное мясо, чтобы отпраздновать твой приезд домой. Я попробовал. Оно достаточно жесткое. Вероятно, нам следует остановиться и что-нибудь перехватить.

─ Ты прекрасно выглядишь! ─ говорю я ему.

─ А ты выглядишь, как жительница Лос-Анжелеса. С каких пор ты носишь пиджаки?

─ Как дела в школе?

─ Дерьмово, но я стараюсь.

Автоматические двери открылись у подъездной дороге для транспорта, и воздух был просто ледяной. Таков Средний запад в феврале. Я приехала неподготовленной к этому и мои зубы сразу застучали. Лекси остановился, неся мой багаж, и предложил мне свою куртку.

─ Все в порядке. На мне два свитера.

─ Ты нарушаешь смысл существования братства. Берегись, очень скоро я приглашу тебя в гости.

Лекси улыбается и обхватывает меня руками. Боже, я почти забыла, как сильно я обожаю своего брата. Раньше я думала, что он гей и поэтому стесняется появляться на людях, но к несчастью все гораздо сложнее. Лекси странный и есть в этом что-то тревожное. Он смеется над вещами, над которыми никто не смеется и ему неимоверно сложно заводить друзей. Я считала, что проблема в культурном различии, родители моего отца эмигрировали из России, а семья моей матери приехала сюда, когда ей было шестнадцать лет. Но наша диаспора разрослась здесь достаточно давно, чтобы культурно ассимилироваться. Пока он учился в школе, его совсем не беспокоил его статус чудака. Это больше беспокоило меня. Я всегда истерически защищала его. Его высмеивали, и что еще хуже он всех избегал. Лекс на все это просто пожимал плечами, в то время как я постоянно бежала на школьный двор, готовая к драке.