— Всегда завидовал военным. Мужчина, это прежде всего — сила и мужество. Не так ли, господин полковник?

Граузе пришелся по душе комплимент немца. Он еще выше поднял подбородок:

— Совершенно с вами согласен. Я всегда считал мужчиной только солдата.

Рихарда покоробила казарменная философия полковника, он брезгливо поморщился. Граузе, видно, и сам сообразил, что сморозил глупость. Попытался неуклюже выпутаться из щекотливого положения.

— О присутствующих, естественно, не говорят. Что касается вас, господин Зингрубер, для меня каждый немец солдат. В какой бы он ни был одежде.

— О-о! Я весьма признателен вам за столь высокую оценку. Сразу чувствуется, что вы знаток своего дела.

Граузе хотел продолжить беседу, но Рихард оттеснил его промышленником Карлсонсом.

— Карлсонс. Пиво, лес, рыба, — представился тот своей дежурной шуткой.

— Зингрубер. Шнапс, закуска, девочки, — в тон ему отрекомендовался Манфред.

Толстяк рассмеялся:

— Шнапс, закуска, девочки!.. Совсем неплохо, покупаю пакет акций. Или это только вывеска фирмы? — и он отодвинулся в сторону, уступая место громадному медлительному человеку с ярко-огненной, почти красной шевелюрой.

— Господин Лоре, — отрекомендовал Рихард. — Судовладелец и золотой человек. В прямом и переносном смысле этого слова.

— К счастью, мое лучшее золото всегда при мне, — тряхнул шевелюрой Лоре. — Его может прибрать только один банк на свете.

— Но и он над вами не властен, — Манфред одарил судовладельца одной из самых лучезарных своих улыбок.

— Кто знает, кто знает… — уклончиво качнул головой Лоре и повернулся к Рихарду. — Мне поручено передать вам приглашение от Регины.

— Какая-нибудь из ее фантастических выдумок?

— Почти угадали — свадьба! Свою вы замотали, ну а мы — не таковские.

— Примите мои поздравления! — смущенно улыбнулся Лосберг. — Кто же избранник вашей дочери? Морган? Рокфеллер?

— И опять угадали, — захохотал Лоре. — Американец. Но без гроша. Ба-альшой прохвост! Далеко пойдет. Послушайте, я вам расскажу…

Он обнял Рихарда за плечи, бесцеремонно оттащил в сторону и громким шепотом спросил:

— Что за гусь? Он каждого так… обнюхивает?

— Манфред? Мой старый друг. Вместе учились в университете.

— М-да… — выпятил губу Лоре. — Тоже — ба-альшой прохвост! Все-таки, если честно, — терпеть не могу немцев!

— Русские вам симпатичнее? — усмехнулся Лосберг.

— Представьте — да. Именно русские, даже — большевики! Нет, ей-богу! Мне нравится их чувство государственного достоинства, фанатизм… Только если бы не их паталогическая ненависть к частной собственности! Понимаете, я не хочу быть бедным. Я просто не умею этого делать. Я никогда не понимал людей, которые не в состоянии заработать гроша на кусок хлеба. В наше время… Поверьте, если б не это — я с удовольствием поддал бы вашему другу… коленом под зад. — Он заметил приближающегося к ним Зингрубера, перешел на немецкий и заговорил громче: — Знаете о чем я говорю, господин Зингрубер? Что мне очень импонирует немецкая деловитость. Я бы с удовольствием ходил под немецким флагом, если бы не ваша страсть больше плавать под водой чем по воде. — Он зычно расхохотался своей шутке.

Манфред тоже рассмеялся, но внимательный Рихард заметил в уголках его глаз злые искорки. И вообще за веселой непринужденностью Манфреда он чувствовал острое, напряженное внимание к каждому из присутствующих на этом деловом ужине.

Прекрасно сервированный стол, вышколенные, специально приглашенные для этого из ресторана официанты, богатый набор вин и закусок — все это создавало и хорошее настроение, и как бы подчеркивало значительность самой встречи. Вниманием компании с самого начала завладел Манфред — он был просто в ударе: сыпал остротами, рассказывал анекдоты, пил сам, потчевал соседей. Тосты, тосты, тосты…

Все шло по задуманному плану, Единственное, о чем жалел Рихард, это то, что приехал тесть. Своим нытьем и плебейским видом он портил всю изысканность встречи.

— Никакого сладу, — взволнованно жаловался он. — Чуть чего — орут, требуют… Совсем от рук отбились.

— Ну орать-то всегда орали, — невозмутимо заметил Граузе. — Не надо распускать.

— В том-то и дело, что не только орут. Действуют — и не так уж глупо. Грамотные стали. Профсоюз помаленьку к рукам прибирают, газетки какие-то появились, листовки. Разговоры такие… Того и гляди, башку оторвут.

— О чем он говорит? — спросил Манфред у Лосберга.

— Да так, жалуется на рыбаков. Плохо работают.

— Их, видите ли, не устраивают наши порядки, — вмешался Граузе. — Стадо почувствовало себя без хозяина.

— О-о! Без хозяина, это плохо. А в принципе… Если люди мечтают о новом порядке, им обязательно надо в этом помочь.

— С вами поможешь… — переходя на латышский, пробурчал себе под нос Граузе и наклонился к Рихарду: — Вы уверены, что он не понимает по-латышски?

— Черт его знает, — неожиданно откровенно признался тот. — Разве можно сейчас быть в чем-то уверенным?

Яркие лучи автомобильных фар вынырнули из-за поворота и заплясали в темноте. Полицейская машина промчалась по ночной дороге. Как и в прошлый раз, она свернула с шоссе к рыбацкому поселку, проскочила крайние домики, резко затормозила у школы. Трое полицейских вышли из автомобиля, быстро поднялись на крыльцо, с силой застучали в дверь:

— Откройте! Полиция!

Лаймон, возвращавшийся от Бируты, чуть не наскочил на полицейских. Заметив их, он на секунду замер, затем бесшумно отступил в тень и, что было мочи, бросился к своему дому — рыбак знал, что Акменьлаукс сейчас находится у них.

Учитель, действительно, был у Калниньша. При свете настольной лампы они вместе с хозяином склонились над какой-то бумагой — рядом стояли забытые стаканы с чаем. Калниньш рассеянно потянулся за своим стаканом, но отхлебнуть не успел: в комнату ворвался Лаймон.

— Полиция! — задыхаясь, выкрикнул он. — Скорее!

— Где? — в один голос спросили оба.

— У школы. Случайно наткнулся… Бегите!

Учитель замер на секунду, жестким усилием воли подавляя растерянность, затем метнулся к столу, начал собирать бумаги.

— Скорее же!

Калниньш накинул на плечи куртку, коротко бросил от порога:

— Жду у лодок.

Акменьлаукс завернул бумаги, протянул Лаймону:

— Это сохранишь, во что бы то ни стало. Передашь в Риге… знаешь кому.

Где-то совсем близко послышался звук автомобильного мотора. Акменьлаукс кинулся к окну, распахнул его. Лаймон помог учителю выбраться наружу, спрыгнул следом. Совсем близко раздались голоса, залаяли потревоженные собаки. Беглецы затаились. Выждали. Затем Акменьлаукс едва слышно прошептал:

— Ну все, разбегаемся!

Калниньш стоял, чутко вслушиваясь в тишину. В нескольких шагах от него покачивалась лодка.

— Сюда! — громким шепотом позвал он, услышав шаги.

Учитель подбежал к берегу, тяжело дыша. Рыбак бросился ему навстречу, подхватил под руку. Хлюпая по мелководью, они добежали до лодки. Калниньш торопливо дернул за шнур — мотор взревел, но тут же заглох.

— А, черт! — Рванул еще раз, еще…

— Не суетись, спокойно!..

И вдруг по воде загуляли отблески света — до них не сразу дошло, что это автомобильные фары. И только когда раздался шум мотора, а в лучах света замелькали тени людей, стало ясно: их настигли. Тишину ночи прорезал грозный оклик:

— Стой! — потом еще: — Стой, стрелять буду!

Калниньш схватил весло, изо всех сил оттолкнулся, но полицейские уже бухали сапогами по воде.

— Стой! Не шевелись! Стрелять буду! Вы Акменьлаукс? Попрошу вас следовать за мной. Вас тоже.

…Конвойные провели его по тюремному коридору и втолкнули в комнату следователя.

— А, господин учитель! — усмехнулся тот. — Все дороги ведут в Рим? Совсем недавно в этой самой комнате я беседовал с одним из ваших учеников. Да и вам, кажется, давал добрые советы. Видите, как заразительны дурные примеры.