- Это было уже двадцать три года назад, - продолжал генерал. - Даже не верится! Да, двадцать три года назад. Я как раз обедал - я это прекрасно помню - в палатке-шатре стоял крепкий дубовый стол на одну персону... мой стол, одним словом. А Феликс тогда приготовил удивительное блюдо - поросячьи ушки в... в каком-то сногсшибательном соусе...

- В апельсиново-спаржевом... - подсказал глухим голосом Феликс.

- Да-да... Ты-то, конечно, помнишь! - генерал на мгновение замолчал, будто сбился с мысли, но тут же, сделав здоровый вдох, продолжил. Феликсу было нелегко работать, ведь в той обстановке он должен был постоянно иметь на плече автомат. А попробуйте приготовить что-нибудь изысканное, когда у вас такая тяжесть болтается и мешает и рукам, и спине! Но он все-таки приготовил эти ушки! Я до сих пор чувствую на языке их вкус... Эта память неистребима! И я сидел за столом и ел их специально медленно, чтобы продлить удовольствие. А запивал я обед настоящим "Шато де Мутон". Это был удивительный букет. И вот в тот момент, когда я только-только принялся за третье ушко - а было их не меньше двенадцати поганый неприятель решил атаковать... не наши, а именно мои позиции. Они не пошли на специально для них построенные укрепления, но покарабкались, черт побери, на тот самый холм, который я облюбовал для своего командного пункта. И вот тогда мой верный Феликс совершил свой подвиг. Он с автоматом в руках оборонял мою палатку, чтобы враг не смог прервать мой обед. Когда бой был уже позади, я специально вышел из палатки, чтобы посмотреть; чем же там все кончилось. И что я увидел?! Это было невероятно: двенадцать вражеских трупов и в двух метрах от палатки истекающий кровью Феликс последний, уже к тому времени смертельно раненный враг бросил гранату... И вот с тех пор мой Феликс уже двадцать три года живет без ноги... Но живет здесь, потому что я не предаю и не бросаю настоящих друзей! Да, Феликс?!

- Так точно, - кивнул слуга.

Мне показалось, что слуга даже улыбнулся - видно ему было приятно, что сам генерал рассказывает о его подвиге. И бледность куда-то пропала с лица Феликса, или, может быть, ее заменил пьяный румянец?!

- А помнишь, я просил тебя отдать мне свою оторванную ногу?! - Казмо повернулся и пристально смотрел на Феликса. - Просил! Но ты отказал! И совершенно зря!..

Уловив после этих слов странные взгляды гостей на себе, генерал поспешил объяснить:

- Я хотел высушить ее и оставить на память, как свидетельство его подвига, но Феликсу взбрело в голову похоронить ее со всеми воинскими почестями... И я пошел у него на поводу. Мы заказали маленький гроб, положили туда его ногу и забили гроб гвоздями, а спецкоманде объявили, что там останки убитого разрывом снаряда офицера... Ну, а действительно, сколько вы найдете останков, если снаряд упал прямо под ноги! Шиш вы найдете, а не останки! Но, во всяком случае, похороны были торжественные, с залпом в небо, как полагается. Феликс плакал, я тоже не удержался от слез... Это было просто невероятно - хоронили часть живого человека! Там теперь памятник безымянному герою и наверно местные жители приносят иногда цветы...

В глазах у Феликса блеснули слезы. Мне стало как-то не по себе. Что-то неладное творилось в желудке, подташнивало, и я стал подозревать в этом тушеночный коктейль.

- Давайте выпьем, друзья! - закончил свой рассказ Казмо. - За президента!

Выпили, хотя я только пригубил. За столом поднялся говорливый шумок. Вацлав спорил о чем-то со своим соседом, Тиберий расспрашивал Феликса о его жизни. Генерал молча жевал тушеное мясо, заедал его хлебом и взгляд его был направлен в сторону горизонта. И был этот взгляд какой-то застывший и холодный.

Я встал из-за стола и подошел к бортику террасы. Внизу на волнах качались две яхты. Низко летали чайки, то и дело ныряя в воду и иногда выныривая с мелкой рыбешкой в клюве.

- А ты мне дашь рецепт поросячьих ушек в том соусе?! - донесся до моих ушей голос Вацлава.

Постояв минут пять, я не почувствовал себя лучше и решил уйти. Слава богу, никто на меня не смотрел и я, спустившись по деревянной лестнице, нашел выход из дома и, перейдя черный мостик, стал подниматься по вырезанным в камне ступенькам. Поднявшись к той тропинке, что бежала по краю обрыва, я посмотрел на виллу генерала - застолье продолжалось, Феликс, выбрасывая вперед свою деревяшку, нес на подносе еще несколько бутылок вина, а генерал так же неподвижно сидел, уставившись в горизонт. Но только с этого расстояния ничего, кроме крика чаек, не было слышно, и поэтому картина казалась более привлекательной и даже соблазнительной в каком-то смысле. Пир над морем...

В город я возвратился, когда солнце уже начало краснеть, наклоняясь все ниже и ниже к земле. Было тихо и спокойно. И голова моя, после того, как нашел я наконец гимн, находилась в состоянии просветления. Брожение в желудке прекратилось, настроение опять приподнялось, а вместе с ним появилась уверенность, твердая уверенность в завтрашнем дне, в том, что с завтрашнего дня жизнь моя станет еще лучше и свободнее. Подумал было зайти к Ирине в кафе, но снова внутри возникло непонятное сопротивление, и поэтому, чтобы не попасть в разлад с самим собой, я отложил встречу с моей "балериной" на завтра, если она, конечно, не придет ко мне ночью, а этим вечером решил погулять вдоль моря по своей излюбленной набережной.

Я шел и смотрел на сгущающиеся воды моря. Сумрак опускался так медленно и мягко, что если смотришь не моргая, то и разницы не замечаешь между светом дня и светом вечера, пока вдруг не ударит тебя по глазам густой южной темнотой.

Уже вернувшись в свой номер, я отгородился от кровати Айвена ширмочкой и, выключив свет, улегся. Первые минут пятнадцать бодрился и заставлял себя не закрывать глаза, ожидая, и в то же время побаиваясь прихода Ирины. Но было так тихо вокруг, что очень скоро мои глаза сомкнулись. Через открытое окошко в комнату струился прохладный и чистый воздух, откуда-то сверху, может быть с неба, доносилось едва различимое жужжание и подумалось мне, что это восходящий морской воздух соприкасается с раскаленными добела звездами.

А в коридоре и на улице было тихо, и тишина эта усыпляла и создавала некую сказочную иллюзию, готовя меня к вступлению в сон, который опустит меня на совершенно другую землю и еще раз докажет, что нет пределов ни мечтам, ни желаниям.