Я позвонила Эми.

– Говорит Тути Ла Мар. Нас нет дома, но если вы хотите оставить сообщение… – пропищал детский голосок.

– Тути, перестань. Простите, кто это?

– Эми? Это Лебедь.

– Ах, здравствуйте. Извините. Мой жених только что купил нам автоответчик, и сестренка никак не наиграется.

– Эми, у тебя, наверное, похмелье?

– Да нет, я же не пью. Послушайте… вы не могли бы сказать хоть пару слов Тути? А то она от нас не отстанет.

– Привет, Лебедь, – опять возник тоненький голосок.

– Привет, Тути. Ты тоже модель?

– Нет, я певица.

– Правда? Тогда спой песенку.

Мне пришлось высунуть трубку в окно – так громко и пронзительно Тути заверещала «Что поделать с любовью». Когда телефоном снова завладела Эми, я быстро объяснила, в чем дело.

– Эти ребята только начинают, и я хочу им помочь. Уверена, что в их одежде ты произведешь фурор. Денег, правда, не заплатят, но реклама будет хорошая. – Я рассказала о Вилли О'Брайене и попросила Эми связаться с ним, чтобы он захватил ее с собой.

– У нас будет замечательная специалистка по гриму, зовут ее Эмбер. Но ты, наверное, возьмешь с собой свою косметику? В Нью-Йорке мне доводилось работать с темнокожими моделями, и они всегда красятся сами, потому что большинство визажистов мало что понимают в черных лицах. Правда, Эмбер можно доверять, она толковая девушка, но на всякий случай лучше подстраховаться.

Я откинулась на спинку сиденья, с наслаждением вглядываясь в деревенские пейзажи за окном. Американцы сняли частную усадьбу где-то совсем неподалеку от Солсбери Плэйн, так что прямо оттуда я и отправлюсь на наши бесплатные съемки. Вилли приедет только на день.

Машина свернула с шоссе на извилистую узкую дорогу. И вдруг я поняла, где мы. Кромка пологих холмов на горизонте… Все вокруг до боли знакомо. Мы подъезжали к деревне, где стоит дом моих родителей – тот самый «коттедж» с семью спальнями, в котором прошли счастливейшие дни моего детства.

Когда мне сказали, что мы остановимся в частном доме, мне и в голову не могло прийти, что хозяевами окажутся мои старые соседи. Машина въехала в усадьбу «Вудбридж Милл». Я сидела, как неживая, ведь Фрэзеры – ближайшие друзья родителей. Но зря я так волновалась.

– Лавиния! Душечка, я счастлива тебя видеть! Как мило, что ты заглянула. Останешься на ужин? Сколько же лет прошло? Я так рада! Вот только… понимаешь, на нас тут обрушились эти ужасные американцы из журнала мод. Каким-то образом они прослышали о нашей мельнице, какая она красивая. Из Нью-Йорка позвонила ужасно важная особа, просила разрешить им сделать несколько фотографий. Со страху я ничего толком не поняла и все время думала, сколько же ей будет стоить наш разговор, наверное, кучу денег, а мы все говорили и говорили. В общем, я не выдержала и сказала: делайте, что хотите! Джоффри страшно разозлился и вот уже несколько дней со мной не разговаривает, но тебе он обрадуется, так что оставайся, поужинай с нами…

Этого следовало ожидать! Люси Фрэзер понятия не имела, что я – супермодель, знаменитая на весь мир. Она так далека от всего этого! Я прервала ее словесный поток и решительно шагнула в прихожую.

– Люси, дорогая, я как раз одна из них. И фотографировать будут меня… и теперь я понимаю, где – на старых качелях в саду. Каменные херувимчики, что в конце аллеи, еще стоят? Ну так они тоже пригодятся.

– Боже правый! – Люси остолбенела.

Надо срочно менять тему. Я набрала побольше воздуха и спросила:

– А как папа с мамой? Давно вы не виделись? – Ответа ждала, не дыша.

– У них все в порядке. Как не стыдно! Ты их совсем забыла, а они так по тебе скучают. Я как раз сегодня получила от них открытку.

– Открытку?

– Они в Шотландии. Где-то в Бордерсе. Забыла, зачем они туда поехали…

Наверное, я должна была почувствовать облегчение от этого известия, но ничего подобного… Я всегда любила родителей и скучала о них. Я подумала, что рано или поздно должна найти выход из этого положения, чтобы видеться с ними почаще. Чтобы снова научиться быть возле них.

Тут в холл ворвалась Мэри Энн де ла Салль, редактор нью-йоркского журнала мод.

– Лебедь, милочка, это такое место! Просто умереть можно… – затараторила со своим ярко выраженным южным акцентом и потащила меня прочь. Бедная Люси ошеломленно смотрела нам вслед.

Съемки «Качелей» оказались сплошным мучением. На картине у девушки слетает туфелька. Мэри Энн хотела, чтобы и на фотографии получилось то же самое. Понадобилось множество попыток, прежде чем я наловчилась вовремя сбрасывать туфельку, а фотограф, пожилой француз-педераст (надеюсь, больше мне с ним работать не придется) – вовремя щелкать затвором. Разумеется, туфелька несколько раз улетала в густые и колючие кусты, и каждый раз худенькая ассистентка, одетая в шорты, лезла за ней в самые заросли и возвращалась исцарапанная до крови. А потом еще Люси… Накануне вечером она пролистала пачку журналов и теперь чувствовала себя большим специалистом по супермоделям.

– По-моему, самая хорошенькая – Клаудиа Шиффер, правда, Лавиния? Ты с ней знакома? – Люси бегала вокруг своих каменных херувимов, смахивая с них пыль и заглядывая в камеру. «Невоспитанная особа!» – не выдержал наконец фотограф. И хоть сказал он это по-французски, Люси немедленно развернулась: «А ты – кретин!» Я не смогла удержаться и рассмеялась. Закончили мы в половине восьмого, и американская команда сразу уехала. Не могу сказать, что я об этом пожалела.

– Родители так огорчатся, когда узнают, что разминулись с тобой, – сказала утром Люси, целуя меня на прощанье. – Почему ты их никогда не предупреждаешь о приезде?

В машине я забилась на заднее сиденье и всю дорогу до Солсбери Плэйн смотрела в окно невидящим взглядом. Меня мучила совесть.

Когда мы приехали, все уже были на месте. Эмбер колдовала над лицом Эми. А Вилли болтал:

– Что за красотка, а? Так бы и съел, клянусь! Нет, Лебедь, ей-Богу, я женюсь на ней!

– Поосторожней, Вилли, ей же всего шестнадцать! Ты вдвое старше. – На самом деле даже больше, чем вдвое. Вилли ужасно похож на Теренса Стампа в фильме «Билли Бадд». Сейчас ему тридцать четыре, и он уже был дважды женат: первый раз в семнадцать лет – на однокласснице, второй – на начинающей актрисе, которая в конце концов сбежала от него с каскадером. Я люблю Вилли. Он из тех немногих первоклассных фотографов, которые не заражаются звездной болезнью.

– Никогда не мог устоять перед чашечкой шоколада, – он кивнул в сторону Эми. – Сладкая, горячая… м-м…

– Вилли, ради Бога!

Но Эми лишь рассмеялась.

– Не волнуйтесь, все в порядке. Мы прекрасно поболтали по дороге сюда, правда, Вилли?

– Еще бы. Лебедь, почему темнокожих моделей так мало? Надо что-то делать!

– Вот и начинай, Вилли. Тебе и карты в руки. И говори об этом клиентам, в агентствах, только не нам. Мы и сами все знаем.

– Ты права. Да. Ты права, – повторил Вилли несколько раз. – Ну и чем мы будем сегодня заниматься?

С самой первой минуты съемок я поняла, что фотографии получатся изумительные. Чтобы подчеркнуть контраст между моей белизной и чернотой Эми, Эмбер загримировала нас в стиле театра «Кабуки». Выбеленный ежик Эми и мои жгуче-черные волосы идеально дополняли общую черно-белую гамму: черное дерево, слоновая кость. Даже небо, как будто специально потемнело: горизонт затянулся, поднялся ветер. Низкие облака бежали прямо над головами. Мы уже давно работали, когда я внезапно сообразила: ведь для Эми эти съемки – первые в жизни! Вилли вел их блестяще.

– Вот так, Эми, дорогая, отлично, замри, не улыбайся, вообще сегодня не улыбайся, ты должна быть серьезна, как никогда, смотри прямо на меня, вот так, подтянись, еще, выше, ВЫШЕ! Поймай эти облака, пока они не ушли из кадра. И ты, Лебедь, не смотри на меня волком… твои руки касаются облаков, подпрыгни, ПРЫГАЙ! Как будто эти облака тебя уносят… Очень хорошо. Теперь встаньте спина к спине, посмотрите на меня, повернитесь, чтобы я поймал профиль…