- Ну, ребята... - сказал мичман, чуть побледнев, и перекрестился.

Матросы последовали его примеру.

Команды застыли у орудий. Комендоры медленно крутили винты, опуская стволы. Враг приближался. Мичман следил за ним в подзорную трубу.

- Первая, огонь! - крикнул он, махнув левой рукой. - Вторая! Третья!

Орудия рявкнули одно за другим. Ядра легли недалеко от кораблей, поднимая белые всплески. Матросы заряжали и быстро накатывали орудия на место. Николка, морщась от боли в ушах, подтаскивал к орудиям из порохового погреба картузы с зарядами. С кораблей прогремели ответные выстрелы, но ядра вонзились в обрыв, намного ниже батареи.

- Не достанет до нас, ваше благородие, слабо! - крикнул комендор второго орудия Бабенко.

Действительно, угол возвышения неприятельских орудий не давал возможности кидать ядра на батарею, расположенную на высоте тринадцати сажен над морем. Матросы повеселели. Мичман скомандовал беглый огонь, и Николка обливался потом, не успевая подтаскивать заряды. Однако, несмотря на беглый огонь третьей батареи и на залпы со второй, корабли подходили все ближе. Наконец "Вираго" отдал буксир. Корабли стали на шпринг17, а пароход развернулся и отошел. На палубах кораблей появились отряды солдат, с баканцев спускали баркасы.

- Десант, - сказал мичман. - Приготовить картечь!

- Есть! - отвечали комендоры.

Мичман тревожно посмотрел в сторону городка. Из-за недостатка в гарнизоне людей батареи не имели пехотного прикрытия. В распоряжении главного командования находились стрелковые партии, которые по мере необходимости можно было посылать в угрожаемые места. Мичман снова повернулся к заливу. Десант быстро рассаживался по шлюпкам, и они во всю силу гребцов шли к берегу. Море запестрело от массы гребных судов. Мичман подсчитал, что в десанте было не менее пятисот человек. На батарее же находилось только тридцать пять артиллеристов, вооруженных старыми кремневыми ружьями без штыков.

Мичман переглянулся с Синицыным. Тот нахмурился.

- Вот когда этот обрыв боком нам вылезет, - пробурчал он, намекая на невозможность действовать картечью по неприятелю в мертвом пространстве под обрывом.

В это время раздался нарастающий свист и взрыв где-то позади батареи. В кустах зазвенели по камням осколки.

- Мортира с парохода! - обернувшись к мичману, сказал Синицын. И увидел Николку, волокущего картуз с порохом. Лицо мальчика пылало воодушевлением. Он, улыбаясь и сверкая глазами, смотрел на Синицына.

- Иди с батареи, малый! Уходи, прошу тебя! - сказал комендор.

Но тут мичман крикнул:

- Первое!

И Синицын бросился к орудию.

- Огонь! Огонь! - то и дело кричал мичман.

Орудия с ревом откатывались назад, море вокруг десанта вскипело от картечи. Но шлюпки набегали быстро, скоро они должны были уйти от огня под прикрытие обрыва. Пьию! Пьию! Пьию! - завыло в воздухе над батареей, и бруствер задымился тонкими струйками. Две шлюпки держались в отдалении и оттуда вели огонь. Дым заволакивал батарею. В грохоте орудий не слышно было, как рвались бомбы из мортиры "Вираго", как звенели в воздухе осколки. Матросов то и дело осыпало землей и камнями, но серьезно раненных пока не было.

- Прекратить огонь! - крикнул мичман.

Картечь уже не доставала. Матросы схватились за ружья.

З-з-з-м-м-м! - рвануло бомбу на площадке. Послышался стон. Один из матросов выронил из рук загремевшее ружье. Его ранило осколком в лопатку. Николка, с восьми лет ходивший на охоту вместе с отцом и бивший пулей птицу влет, подхватил упавшее ружье и лег в амбразуру рядом с Синицыным. Тот не стрелял, ожидая, пока неприятель приблизится. Увидев рядом с собой Николку, комендор ничего не сказал, только покачал головой.

Передовые шлюпки десанта подходили к берегу среди фонтанов пены, поднимаемых ядрами со второй батареи и с русских кораблей. Неприятельские корабли перенесли свой огонь на вторую батарею, и она вынуждена была ослабить стрельбу по шлюпкам, чтобы отвечать противнику. Николка, обуреваемый боевым пылом, успел сделать два выстрела, один из которых достал до большого баркаса и отбил щепу от борта. Николка приподнялся на колене, чтобы зарядить ружье, как вдруг почувствовал сильный удар в руку. Опустив глаза, он увидел, что рукав его парусиновой куртки оплывает черной кровью, и тут же почувствовал жгучую боль. Он вскрикнул, и Синицын оглянулся.

- От-то не слухать старших, чертенок! - встревожено сказал комендор. Иди сюда!

Он отвел Николку за бруствер, быстро оторвал от подола его рубашки длинный лоскут, торопливо заткнул рану куском тряпки, туго стянул руку лоскутом и, подтолкнув Николку в спину, строго сказал:

- Ну, малыш, бог с тобой! Во весь дух беги до лазарета, а то помрешь! - И ласково погладил мальчика по плечу.

Николка хотел что-то сказать, поднял на комендора глаза, наполнившиеся слезами, но Синицын строго погрозил ему пальцем и, нахмурясь, бросился к амбразуре. Пошатываясь и не разбирая от боли дороги, мальчик побрел к батарее.

Подобрав ружье, Синицын глянул вниз и увидал, как солдаты морской пехоты прыгали со шлюпок и, поднимая брызги, бежали на берег по колено в воде. Выстрелы русских моряков трещали непрерывно. То один, то другой солдат спотыкался и, выпустив из рук ружье, падал. Однако наступавших была такая масса, что огонь гладкоствольных ружей не мог остановить их. Одни из них пытались взобраться прямо по обрыву, другие бежали по берегу в обход, чтобы обойти батарею с фланга. Синицын, тщательно целясь, стал стрелять. Мичман, стрелявший лежа, навалившись животом на банкет, положил ружье и глянул в сторону города. Он увидел отряд, быстро двигавшийся к Красному Яру от второй батареи. Это была стрелковая партия в двести человек, бегущая на выручку морякам со штыками наперевес. Мичман прикинул расстояние и увидел, что стрелки не успеют. Красные помпоны на шапках атакующих мелькали в кустах слева от батареи не более как в ста пятидесяти шагах, - прежде чем сибирские линейцы пробегут полдороги, неприятель овладеет батареей и повернет против них орудия...

- Комендоры, бери ерши, заклепывай пушки! - звонко крикнул мичман.