В 1870 году один англичанин тридцати лет отроду решил попытать счастья в Италии, заодно выучиться там звучному итальянскому языку и эмигрировал из Англии во Флоренцию. Денег у него было немного, осталось небольшое наследство от отца. То был пик и расцвет Викторианской эпохи, и золотой соверен Ее Величества королевы мог открыть немало дверей. По контрасту с Англией Италия в то время пребывала в полном упадке и хаосе.

И вот в течение пяти лет предприимчивый мистер Брайан Фробишер добился четырех очень важных вещей. Во-первых, открыл на холмах Кьянти совершенно изумительные вина и начал бочками экспортировать их в родную Англию, что очень скоро позволило ему сколотить вполне приличное состояние.

Затем он приобрел совершенно прелестный городской дом и обзавелся собственным кучером и лакеем. Женился на дочери небогатого, но титулованного итальянца из местных. И, занимаясь уже с супругой обустройством и украшением семейного гнездышка, приобрел среди прочих предметов маленькую писанную маслом картину. Купил он ее в антикварной лавке неподалеку от Понте Веккио.

И купил вовсе не потому, что то была картина какого-то известного мастера или просто полотно в хорошем состоянии. Нет, она была вся покрыта пылью и завалялась где-то в самом дальнем и темном углу лавки. Он купил ее лишь потому, что она ему понравилась.

Прошло тридцать лет. Он стал британским вице-консулом во Флоренции, сэром Брайаном, рыцарем-бакалавром [Рыцарь-бакалавр — низшая степень рыцарства, пожизненный титул; рыцари-бакалавры титулуются сэрами], и все эти тридцать лет картина провисела у него в кабинете, и каждый вечер он выкуривал под ней послеобеденную сигару.

В 1900 году во Флоренции разразилась эпидемия холеры. Страшная болезнь отняла у него леди Фробишер, и после похорон шестидесятилетний бизнесмен решил вернуться на родину предков. Распродал имущество и вернулся в Англию, где обосновался в Суррее, в красивом особняке, и нанял целый штат слуг из девяти человек. Самой младшей служанкой была местная деревенская девчонка, некая Миллисент Гор. Ее наняли горничной.

Сэр Брайан так никогда снова и не женился и скончался в 1930 году в возрасте девяноста лет. Из Италии он привез почти сотню ящиков с разным добром, часть из них так и осталась нераспакованными. В одном из распакованных находилась маленькая потемневшая картина в позолоченной раме.

Она была его первым подарком леди Люсии и всегда нравилась ей. А потому он снова повесил ее в библиотеке, где сигарный дым и каминная копоть продолжали делать свое черное дело. И еще больше затемнили некогда яркие краски, отчего изображенные на полотне фигуры стали уже почти неразличимыми.

Затем началась и закончилась Первая мировая война, все кругом менялось с непостижимой быстротой. Состояние сэра Брайана изрядно приуменьшилось, поскольку он имел неосторожность вложить деньги в акции Императорских российских железных дорог, которые в 1917 году обесценились и не стоили уже ни гроша. Да и в Британии после 1918 года многое изменилось.

Слуги разбежались, а Миллисент Гор осталась. Превратилась из горничной в экономку и с 1921 года единолично управляла всем хозяйством и вела всю работу по дому. Последние семь лет сэр Брайан совсем сдал, и она ухаживала за ним, как верная сиделка. И только в 1930 году, сразу после его смерти, узнала, что труды ее были вознаграждены.

Он завещал ей пожизненное право пользоваться коттеджем, а также кругленькую сумму в банке, на проценты от которой можно было жить хоть и скромно, но вполне сносно. Остальная часть его имения и имущества пошла с молотка, и лишь один предмет не подлежал продаже с аукциона: маленькая картина маслом. Миллисент страшно гордилась ею; картина явилась из загадочного места под названием Заграница. И повесила ее в крохотной гостиной своего маленького и чистенького коттеджа, в опасной близости от камина, который топился дровами. И картина становилась все грязней и темней.

Мисс Гор так и не вышла замуж. Жила в деревне, помогала приходскому священнику и умерла в 1965 году в возрасте пятидесяти восьми лет. Брат ее был женат и произвел на свет сына, а тот, в свою очередь, стал отцом мальчика, единственного внучатого племянника мисс Гор.

Когда она умерла, оставлять племяннику было особенно нечего. Коттедж и все капиталы были завещаны ее благодетелем церкви. Но она оставила Трампи картину. И вот прошло еще тридцать пять лет, и картина, завернутая в кусок мешковины, вновь увидела свет в маленькой бедной квартирке на задворках Шепард Буш.

На следующий день ее владелец предстал перед столом в вестибюле престижного «Дома Дарси», агентства по проведению аукционов и оценке предметов изящных искусств. К груди он прижимал сверток из мешковины.

— Я так понимаю, здесь у вас проводится оценка предметов искусства, возможно, заслуживающих внимания, — обратился он к юной леди, сидевшей за столиком. Она тоже заметила протертый воротничок рубашки и поношенный макинтош. И указала на дверь с табличкой «Оценка». Обстановка там была куда более скромная, нежели в вестибюле. Стол, за ним еще одна девушка. Актер повторил свою просьбу. Она потянулась за бланком.

— Ваше имя, сэр?

— Мистер Трампингтон Гор. Так вот, эта картина…

— Адрес?

Он продиктовал ей адрес.

— Номер телефона?

— Э-э, у меня нет телефона.

Она окинула его изумленным взором. Можно было подумать, он сказал, что у него нет головы.

— Что за предмет искусства, сэр?

— Картина. Маслом.

Она принялась расспрашивать его, и постепенно на лице ее все отчетливей проступало выражение презрения и скуки. Период написания неизвестен, школа — тоже, художник неизвестен, страна — по всей вероятности, Италия.

Девушка за столиком питала пылкое пристрастие к молодым сухим винам и знала, что близится час ленча, который можно очень приятно провести в итальянском кафе «Уно», что за углом. И если этот утомительный маленький человечек со своей ужасающей мазней наконец уйдет, можно пойти туда с приятельницей и успеть занять столик рядом со статуей Адониса.

— Ну и, наконец, сэр, во сколько вы ее оцениваете?

— Не знаю. Поэтому сюда и принес.

— Любой наш клиент должен указать хотя бы приблизительную стоимость. Для определения суммы страховки. Ну, допустим, сто фунтов?

— Хорошо, согласен. И когда можно ожидать ответа?

— Придется набраться терпения, сэр. Хранилище у нас буквально забито вещами, ожидающими экспертизы. Нужно время для изучения.

Рассчитывать тебе особенно не на что, говорил ее выразительный взгляд. Господи, какой же хлам тащат сюда люди, воображая, что обнаружили у себя в туалете на антресолях блюдо династии Мин.

Пять минут спустя мистер Трампингтон Гор расписался в квитанции, взял себе копию, оставил сверток с картиной и вышел на улицы Найтсбридж. Денег по-прежнему ни шиша. И он побрел домой.

Завернутую в мешковину картину отнесли в хранилище в подвале и снабдили идентификационной биркой: «D 1601».

Прошло двадцать дней, а картина под номером «D 1601» так и стояла прислоненной к стене в подвале хранилища, а Трампинггон Гор все ждал ответа. Объяснение простое: затоваривание.

Подобно большинству других аукционных фирм, свыше девяноста процентов выставляемых на продажу картин, изделий из фарфора, ювелирных украшений, редких вин, спортивных ружей и мебели «Дом Дарси» приобретал из хорошо известных и надежных источников, и оценка их особого труда не представляла. Намек на источник, или «происхождение», как правило, публиковался в каталогах. «Собственность такого-то» — такая подпись тоже часто значилась под снимком выставляемого на аукцион предмета. «Предоставлен наследниками покойного…» — также нередкая приписка.

Находилось немало специалистов, не одобряющих практику выставления на открытые торги произведений искусства, прошедших предварительную оценку — на том основании, что это требует слишком много хлопот и времени и что в результате «Дарси» выставляет на аукцион не так уж и много предметов. Но эта практика была введена еще основателем дома, почтенным сэром Джорджем Дарси, и фирма старалась придерживаться традиций. И лишь изредка какому-нибудь возникшему из ниоткуда счастливчику удавалось узнать, что старая серебряная табакерка дедушки является настоящим сокровищем Георгианской эпохи. Такое здесь случалось нечасто.