Единственное, что поддерживало Сигрид, стиснувшей от горя зубы, — это предчувствие, появившееся у нее еще до смерти Эльвира, которое день ото дня все более крепло: она ждала ребенка.

Сигрид сидела в зале, когда король собрал совет и вершил суд над теми, кто, как полагал, принимали участие в жертвоприношениях в Мэрине.

«Суд», — с горечью думала она. Она вспомнила мысли Эльвира о законах: они защищают права каждого человека от притязаний более сильного и обязывают каждого выступать в защиту прав более слабого.

Дело Эльвира должно было рассматриваться первым, но она не пошла на суд. В конце концов, пришел человек и вывел ее: король пожелал, чтобы она услышала приговор.

Он был коротким и беспощадным.

Конунг лишал Эльвира всех прав, несмотря на то, что тот был убит безоружным, а усадьба Эгга и все остальное добро Эльвира стали принадлежать теперь Олаву.

Сигрид попросила о возможности предстать перед королем, ей необходимо было поговорить с ним. Ей было позволено говорить. Она прошла сквозь кольцо людей, окруживших короля. Много глаз следили за ней, пока она подходила к Олаву; лицо ее было таким же белым, как головной платок, а глаза под черными бровями казались огромными.

Многие смотрели на нее с восхищением. Большинство людей короля любовались этой молчаливой женщиной, переносившей горе без слез. Были здесь и такие, которые могли рассказать, что она сестра Турира Собаки, лендмана короля на севере страны в Халогаланде.

Сам король, сидя на почетном месте, наклонился вперед, когда Сигрид подошла к нему, и голос его звучал мягче обычного, когда он заговорил:

— Выскажи все, что у тебя на сердце!

— Дело касается усадьбы в Бейтстадте, — сказала Сигрид. — Вы назвали его в числе тех, что станет принадлежать вам. Эта усадьба принадлежит мне, а не Эльвиру. Это мое приданое.

Король в задумчивости погладил бороду. Мгновение сидел молча, любуясь ее красотой, чувственным лицом, золотистыми волосами, выбившимися из-под платка.

— Ты будешь владеть своей усадьбой, — произнес он, наконец, — если я смогу гостить в ней, как в своей собственной, когда приеду в те края.

Сигрид почувствовала, как кровь прилила к лицу, а затем быстрым потоком отлила обратно. Она потупила глаза. «Нет, — думала она, — видимо, я поняла его неправильно».

Она снова подняла голову. Король продолжал сидеть, нагнувшись вперед, в ожидании ее ответа.

— С радостью приму я конунга, который живет по заветам христианской веры.

Их глаза встретились снова, и на этот раз не она первой отвела взгляд.

— Ты можешь владеть своей усадьбой, — произнес король.

Затем кивком головы показал, что она должна удалиться.

Люди, стоявшие плотным кольцом, расступились, образовав в толпе широкий проход, когда она направилась обратно в зал.

В этот день Сигрид больше никуда не выходила. Сидела в зале и ткала тесьму, а приговоры суда выносились по очереди всем, кто принимал участие в жертвоприношениях в Мэрине.

Вечером приговоры должны были быть приведены в исполнение. Сигрид слышала голоса во дворе. Они казались ей гулом ожидания.

Но вдруг этот гул разрезал пронзительный крик, откликнувшись эхом между домами перед тем, как затихнуть. Спустя мгновение последовал рев, не похожий ни на что, слышанное ею раньше.

В этот момент в зал, шатаясь, вошел Турир и подошел к матери. Лицо его было зеленым. Но она оттолкнула мальчика от себя.

— Будь мужественным, Турир, таким же, как твой отец, — жестко произнесла она. — И расскажи, что случилось.

— Они выкололи глаза Блотульфу из Гьёврана, — дрожащим голосом произнес он. — Кричала Гюда.

— А остальные?

Люди, находившиеся в зале, окружили их.

— У Хакона из Олвесхауга, — ответил он, — отрубили руки и ноги.

В зале наступила тишина. Внезапно Сигрид разразилась диким, пронзительным смехом.

— Агапе, — воскликнула она.

— О чем ты говоришь? — спросила ее одна из женщин. — Ты потеряла разум?

Но Сигрид снова рассмеялась.

— Нет, — сказала она. — Эльвир считал это слово волшебным.

Все приговоры, вынесенные королем Олавом, были приведены в исполнение до вечера. Только нескольким из тех, которых король хотел осудить, удалось избежать наказания. Это были люди из Инндалена, убежавшие в Свею, и король забрал себе все их имущество. Много людей было убито, и все, чем они владели, было отнято у них. Все это коснулось и людей, которые не имели никакого отношения к собраниям в Мэрине.

Перед тем как уехать, король приказал сравнять с землей языческий храм. Распорядился о строительстве христианских церквей и оставил священников, которых привез с собой из Нидароса.

Корабль Эльвира стоял у пристани в Боргенфьорде; король пожелал забрать его с собой. Запасы продуктов приказал погрузить на корабль, а домашнюю утварь, одежду, привезенную в Мэрин из Эгга на пир, и даже женские украшения раздал в качестве добычи своим людям. Конечно, некоторые не получили ничего, ведь он привел с собой из Нидароса более трехсот человек.

Сигрид попросила разрешения уехать в свою усадьбу в Бейтстадте, но ей в этом было отказано. Она должна плыть со свитой короля на юг. Она удивилась, почему Олав принял такое решение; других женщин он с собой не брал. Но она совсем не хотела думать об этом.

В то утро, когда они отправлялись в путь, произошел случай, открывший Сигрид глаза на то, кто привел короля в Мэрин.

Это был человек, привлекший особое внимание Сигрид среди людей короля; он всегда был в окружении нескольких сильных, хорошо вооруженных мужчин. Сейчас он шел впереди Сигрид в колонне, спускающейся к фьорду.

Когда она с мальчиками проходила по двору, из тени амбара выскочил юноша и вонзил нож в живот этого человека. Юношу тут же зарубили, а мужчина с криком рухнул на тропинку.

Все остановились, к мужчине подошел и опустился на колени священник, а тот начал тихо исповедоваться в своих грехах. Сигрид находилась совсем рядом и могла слышаться тихий голос священника:

— Нет, — сказал он и отрицательно помотал головой. — Нет, Таральде, ты не можешь приравнивать сей грех к тому, что ты ел мясо во время поста. Думаю, что ты и сам не понимаешь, какое грехопадение ты совершил…

Король и его ближайшие соратники тоже остановились, епископ увидел растерянность священника и направился в конец колонны. Но толпа снова начала двигаться. Сигрид вынуждена была пройти мимо, и больше она ничего не услышала.

— Ты узнал этого юношу? — спросила она у Грьетгарда.

— Да, — ответил тот. — Это был Торгильс Бьёрнссон из Саурсхауга. А убитый — это Таральде, управляющий владениями короля в Хауге.

Во время плавания по фьорду Сигрид мало разговаривала с другими людьми, за исключением своих мальчиков; она лишь коротко отвечала на вопросы, обращенные к ней. Мучительно было смотреть на короля Олава, стоявшего у борта, и мысли, которые она пыталась гнать от себя, постепенно терзали ее.

Она ушла на нос корабля, как можно дальше от короля, и брызги морской воды летели ей в лицо. Дул встречный ветер, и корабли выходили из фьорда на веслах.

Сигрид, глядя, как весла сталкиваются с крутыми волнами, внутренне желала королевским прихвостням крепкого встречного ветра и бурной волны.

Взгляд ее переместился на голову дракона, которая возвышалась над штевнем — «голова козла», как в шутку его называл Эльвир. Как он гордился этим судном! Заботился о нем. Даже сейчас, когда корабль был не нов, было понятно, почему конунг предпочел его для победного плавания по фьордам.

Победный поход, язвительно думала она. Сигрид бросила взгляд на корму, где выстроились люди короля, и ей трудно было скрыть презрительную улыбку. Славную он одержал победу, король Олав, выступая в Мэрине с дружиной численностью более трехсот человек против небольшого количества людей, собравшихся на пир!