Два столетия миром руководило единое правительство. Более ста лет в нем не случалось гражданской войны.

Исследования ближайших планет определенно показали, что у человечества нет разумных или сколько-нибудь опасных не имеющих разума врагов. Климат Марса и Венеры оказался слишком суровым. Их условия не допускали быстрой колонизации, а самообеспеченность Земли синтетическими материалами сделала ненужным поиск источников минерального и органического сырья. Новые планеты использовались только для космологических исследований до тех пор, пока постепенное научное изучение их жизни не откроет новые, невиданные раньше перспективы.

Здоровью Норма не угрожали ни болезнетворные микробы, ни опасность вырождения. У него был почти стопроцентный шанс избежать подобных опасностей в течение всей жизни.

Но все же там, в саду, возле вешалки. Норм не был похож на счастливого человека. Когда глаза его были закрыты, лицо выглядело молодым, свежим и здоровым. Но как только он открывал их, смертельный страх искажал каждую черту.

Норм помедлил у вешалки, приглаживая коротко подстриженные волосы, поправляя полосатую ленточку на шее, красная, белая и синяя линии на которой напоминали о галстуках старых времен.

Слегка тряхнув головой, он пошел по тропинке к дому. На полпути Норм остановился, пристально всматриваясь в траву. Носком мокасина он наступил на сорняк, по-прежнему глядя на маленький зеленый мирок вокруг его ног.

Даже в этом огромном куполе были свои районы бурь, темноты и неизвестности.

Какой-то несчастный муравей карабкался вверх по травинке. Недолго думая, Норм наступил на него, тут же отдернул ногу, вздрогнул, будто увидел что-то очень неприятное, и поспешил домой. Открыв дверь, он уже готов был улыбнуться с облегчением. Но улыбка не получилась. Он остановился, наблюдая за семьей.

Его мать возлежала на наполненной воздухом кушетке со страдальческим видом.

Отец сидел возле нее, тупо уставившись в пространство. Он поджал губы, что делало его еще более мрачным.

Элисоун устроилась на эластичном полу, в том месте, где он плавно переходил в стенку. Она выглядела одурманенной. Лицо ее было белым, а веки - красными.

Виллисоун сидел возле нее и как-то странно поглядывал на Норма. Его пальцы играли со срезанным цветком: перегибая лепестки, он время от времени отрывал их.

Норм подошел к панели телеконтактной связи и достал из приемной щели свежевыгравированную на золотой пластине собственную смертную повестку.

Он принялся изучать аккуратную надпись "Вы, Нормсай (следовал его гражданский номер), выбраны судьбой, чтобы заслужить наивысшую честь, которой только может удостоиться человек в этом мире. Вы будете...

Он услышал, как чей-то бессмысленный голос произнес: "Ну что ж, кто-то ведь должен их получать". Тут только он понял, что это его собственный голос.

Его мать первая отреагировала на это. Она стояла и говорила таким хриплым, полным страдания голосом, словно до этого добрых полчаса произносила речи.

- Что ты говоришь, Норм? Это ужасно! Неужели ты не понимаешь, что ты будешь...

- Все, конечно, только на благо человечества и чтобы предотвратить еще худшие разрушения, - вставил отец извиняющимся тоном.

- Все пропало1 Все пропало! - задыхаясь от рыданий, выдохнула Элисоун и обвила его руками.

Норм осторожно посмотрел на них. Мать крепко держала его за руку. Отец выглядывал из-за ее плеча. Мягкие волосы Элисоун прижались к его щеке. Только Виллисоун держался в стороне.

Он снова услышал отстраненный голос: "Это вызов нам, и никто не сможет помочь".

- Не говори так! - умоляла мать. - О, Норм, я не могу представить себе, что они заберут тебя. Почему это должно было случиться именно с нами?

Отец бесцельно уставился в стену. Его губы шептали:

- ...и тогда, когда он такой молодой, только начинает жить.

Он произнес это, словно обвиняя кого-то невидимого.

- Не позволяй им, Норм, - рыдала Элисоун у него на плече.

"Вы ничем не сможете помочь", - произнес все тот же бессмысленный голос.

Норм начинал ненавидеть каждую его ноту. Мать отошла в сторону. Слезы лились по ее щекам.

- Я не позволю им забрать тебя, - сказала она. Остальные лишь секунду глядели на нее, и тут же заразились ее решительностью.

- Мы будем бороться за тебя! - сказал отец, судорожно сжимая свои маленькие кулаки. Он всегда делал это, когда приходил в ярость,

"Вы не сможете..." Но его отстраненный голос уже утонул в хоре: "Мы найдем способ!", "Ты наш, и нам все равно, что они сделают с нами", "Да, клянемся всеми святыми, мы будем бороться с ними!"

Элисоун только кивнула головой и вцепилась в Норма мертвой хваткой. Виллисоун бросил свой несчастный цветок и, волоча ноги, направился к двери.

- У меня температура, - сказал он. - Я не дам тебя в обиду, Норм.

Вдруг голоса умолкли. Норм посмотрел по сторонам. Ему показалось, они ждали, что скажет он. Он снова огляделся.

Они стояли в нерешительности. Но глаза по-прежнему выражали тревожное ожидание. Что-то неловкое было в них.

- Хорошо, - тихо сказал он. - Самое худшее, что они мегут сделать, - это убить меня. Я не позволю им забрать меня.

Сначала он не понял, почему у них отвалились подбородка и вздернулись брови. Не понял, даже когда Элисоун отшатнулась от него, подняв заплаканное, расстроенное лицо. Но чуть позже выражение их глаз поразило его. Он сжал губы.

Было даже смешно наблюдать за тем, как они быстро и обиженно начали отступать, как только он обнаружил их притворство. И отец начал первым.

- Норм, я не буду поступать необдуманно. Мы все за тебя, конечно, мой мальчик, но есть столько вещей, которые нужно обдумать. Я знаю, это ужасно, но у правительства, значит, есть на это свои причины. Причины, которые тяжело понять одному индивиду.

- Причины, чтобы убить меня?

- О, не говори так. Это ужасно! Ты слышал сегодняшнее выступление Директора М'Каслри?

- Нет.

- А следовало бы. Он подчеркнул, что они решились на этот шаг очеяь неохотно, только после того, как взвесили все остальные возможности. Он заметил, что уже 35 лет у нас ие было войны - дольше, чем когда-либо прежде. И само по себе wo очень заметное достижение. Он указал, что мы не смеем больше игнорировать накапливающийся у человечества "инстинкт смерти". Такой инстинкт - явление объективное и естественное. Такое же, как желание чувствовать себя виновным, толкавшее тысячи людей на признание в ужасных преступлениях, которых они никогда не совершали. Такое же, как стремление ненавидеть. Оно сооружало пирамиды из черепов перед покоренными городами и возводило горы человеческого пехгла в побежденных странах. Эти инстинкты были арииной всех войн прошлого со всей их грязью, неэффективностью и ужасной непредсказуемостью, их тенденцией перепрыгивать все границы и вовлекать виновных и невиновных. И такое стремление к смерти, как показывает статистика, неизбежно приведет нынешнее общество к революции или к коллективному самоуничтожению. А если учитывать уровень технического развития, оно coтpeт с лица земли все человечество, если только мы не объявим войну, как делали раньше.