Родной мой, если ты как-нибудь почувствуешь себя не вполне хорошо, ты непременно позови Федорова[3], ты ведь сделаешь это, — а также присматривай за Фредериксом[4].

Мои самые горячие молитвы следуют за тобой денно и нощно. Я молю о Божьей милости для тебя — да сохранит Он, научит и направит и да возвратит тебя сюда здравым и невредимым!

Благословляю тебя — и люблю тебя так, как редко когда-либо кто был любим, — целую каждое дорогое местечко и нежно прижимаю тебя к моему старому сердцу.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Икона эту ночь полежит под моей подушкой перед тем, как я тебе передам ее вместе с моим горячим благословением.

Царское Село. 20 сент. 1914 г.

Мой возлюбленный,

Я отдыхаю в постели перед обедом, девочки ушли в церковь, а Бэби кончает свой обед. У него по временам лишь слабые боли. О, любовь моя, как тяжко было прощаться с тобой и видеть это одинокое бледное лицо, с большими грустными глазами, в окне вагона! Я восклицала мысленно — возьми меня с собою! Хоть бы Н.П.С.[5] или Мордв.[6] были с тобой, — будь какая-нибудь молодая любящая душа около тебя, ты бы чувствовал себя менее одиноко и более “тепло”.

Вернувшись домой, я не выдержала и стала молиться, — затем легла и покурила, чтобы оправиться. Когда глаза мои приняли более приличный вид, я поднялась наверх к Алексею и полежала некоторое время около него на диване в темноте это мне помогло, так как я была утомлена во всех отношениях. В 4 1/4 ч. я сошла вниз, чтобы повидать Лазарева, и передала ему маленькую икону для его полка — я не сказала, что это от тебя, а то бы тебе пришлось раздавать их всем вновь сформированным полкам. Девочки работали на складе. В 4 1/2 ч. Татьяна и я приняли Нейдгарта[7] по делам ее Комитета — первое заседание состоится в Зимнем Дворце в среду, после молебна, я опять не буду присутствовать. Полезно предоставлять девочкам работать самостоятельно, их притом ближе узнают, а они научаются приносить пользу. Во время чая просмотрела доклады, затем получила давно жданное письмо от Виктории[8], датированное 1/13-го сентября — оно долго шло с оказией. Я выписываю из этого письма то, что могло бы иметь интерес для тебя: “Мы провели тревожные дни во время долгого отступления союзнических войск во Франции. Совершенно между нами (а потому, милая, лучше не говори об этом никому) французы сперва предоставили английской армии одной выдерживать весь напор тяжелой германской фланговой атаки, и если бы английские войска были менее упорны, то не только они, но и все французские силы были бы совершенно смяты. Сейчас все это улажено, и два французских генерала, причастных к этому делу, отставлены Жоффром и заменены другими. В кармане у одного из них оказалось 6 невскрытых записок от англ. главнокомандущего Френча, другой воздерживался от посылки войск и ответил на призыв прийти на помощь, что его лошади слишком устали. Сейчас это уже в прошлом, но много хороших офицеров и солдат поплатилось за это жизнью и свободой. К счастью, это держалось втайне, и здесь народ не знает обо всем этом”. “Требуемые 500000 рекрут почти уже набраны и усиленно занимаются, обучаясь в течение всего дня, — множество дворян также стало в ряды и тем подали хороший пример. Поговаривают о призыве еще 500000, включая сюда контингента из колоний. Мне лично не нравится мысль об индийских войсках, пришедших воевать в Европе, но это отборные полки, затем они уже служили в Китае и в Египте и проявили величайшую дисциплинированность, так что те, кому это ближе известно, уверены, что они будут вести себя превосходно (не станут грабить или убивать). Их высшее офицерство сплошь одни англичане. Друг Эрни — магараджа из Биканира приедет с собственным контингентом; в последний раз я видела его, когда он гостил у Эрни в Вольфсгартене. Джорджи[9] написал нам отчет о своем участии в морском бое у Гельголанда. Он командует передней башней и дал ряд залпов, проявив, по словам его капитана, большое хладнокровие и здравый смысл. Д.[10] говорит, что адмиралтейство не оставляет мысли о попытке уничтожения доков в Кильском канале (уничтожение одних только мостов было бы мало полезным) при помощи аэропланов, но это чрезвычайно трудно, так как все это прекрасно защищено, и приходится дожидаться благоприятного случая, иначе попытка не увенчается успехом. Убийственно то обстоятельство, что единственный, могущий быть использованным для войск вход в Балтийское море ведет через Зунд, а он недостаточно глубок для военных кораблей и больших крейсеров. В Северном море немцы разбросали везде кругом мины, безрассудно подвергая опасности нейтральные торговые суда, и теперь при первых же сильных осенних ветрах они поплывут (так как не прикреплены к якорям) к голландским, норвежским и датским берегам, а некоторые обратно к германским, надо надеяться”.

Она шлет сердечный привет. — Сегодня после обеда солнце так ярко светило, но только не в моей комнате — чаепитие прошло как-то грустно и необычно, и кресло глядело печально без моего сокровища — хозяина. — Мария и Дмитрий[11] приглашены к обеду, а потому я прерву свое писание и посижу немного с закрытыми глазами, а письмо закончу вечером. -

Мария и Дмитрий были в хорошем настроении, они ушли в 10 часов, с намерением навестить Павла[12]. Бэби был неугомонен и уснул лишь после 11 ч., но у него не было сильных болей. Девочки пошли спать, а я отправилась нежданно к Ане, которая лежит на своем диване в Большом дворце — у нее сейчас закупорка вен. Княжна Гедройц[13] снова ее навестила и велела ей спокойно полежать в течение нескольких дней, — она ездила в город в автомобиле, чтобы повидать нашего Друга, и это утомило ее ногу. Я вернулась в 11 и пошла спать. По-видимому, инженер-механик[14] близко. Мое лицо обвязано, так как немного ноют зубы и челюсть, глаза все еще болят и припухли, а сердце стремится к самому дорогому существу на земле, принадлежащему старому Солнышку. — Наш Друг рад за тебя, что ты уехал. Он остался очень доволен вчерашним свиданием с тобой. Он постоянно опасается, что Bonheur, т.е. собственно галки[15], хотят, чтобы он[16] добился трона в Польше, либо в Галиции, что это их цель, но я сказала, чтоб она успокоила его, — совершенно немыслимо, чтобы ты когда-либо рискнул сделать подобное. Григорий ревниво любит тебя, и для него невыносимо, чтобы Н. играл какую-либо роль[17]. — Ксения ответила на мою телеграмму. Она очень огорчена, что не повидала тебя перед твоим отъездом, — ее поезд прибыл. Я ошиблась в расчете, Шуленбург[18] не может быть здесь раньше завтрашнего дня или вечера, так что я встану только к выходу в церковь, немного попозже. — Посылаю тебе 6 книжечек для раздачи Иванову, Рузскому или кому ты захочешь. Они составлены Ломаном[19]. Эти солнечные дни избавят тебя от дождя и грязи.

Милый, я должна сейчас кончить и положить письмо за дверью, — его отправят в 8 1/2 ч. утра. Прощай, моя радость, мой солнечный свет, Ники, любимое мое сокровище. Бэби целует тебя, а женушка покрывает тебя нежнейшими поцелуями. Бог да благословит, сохранит и укрепит тебя. Я поцеловала и благословила твою подушку, — ты всегда в моих мыслях и молитвах.