Пожалуйста, передай Н.П. наш привет и поделись с ним новостями, которые мы тебе сообщаем, так как он с большим интересом относится к нам.

Меня преследуют ужасные запахи от этих зараженных ран. Один из офицеров волынцев в Большом Дворце показал мне германские пули “дум-дум”, очень длинные, узкие в конце, на вид словно сделанные из красной меди. Я скучаю по тебе, ужасно жажду поцелуя. Милое мое дитя, я стремлюсь к тебе, думаю и молюсь о тебе постоянно.

Дорогой мой, теперь прощай, Бог да благословит и защитит тебя. Нежно прижимаю тебя к моему сердцу, горячо тебя целую, остаюсь твоей на веки, тебя горячо любящей старой женушкой

Солнышком.

Дети все тебя целуют.

Царское Село. 21 ноября 1914 г.

Моя любимая птичка,

Я не хочу, чтобы завтра фельдъегерь уехал без письма от меня. Вот телеграмма, которую я только что получила от нашего Друга: “Ублажишь раненых Бог имя свое прославит за ласкоту и за подвиг твой”. Так трогательно!

Это даст мне силу преодолеть мою застенчивость. Грустно покидать своих малюток. У Изы внезапно температура поднялась до 38, у нее начались боли в боку, и потому Влад. Ник. не позволяет ей ехать. Мы тотчас же телефонировали Настеньке, чтобы она собралась и явилась. Мы везем с собой пакеты и письма от всех морских жен в Ковно. Сейчас мы сидим за столом, дети болтают, как ветряные мельницы, что несколько затрудняет писание.

А теперь, свет души моей, будь здоров. Да благословит тебя Господь, защитит и охранит тебя от всякого зла! Не знаю, когда и где это письмо найдет тебя. Все мы шлем тебе бесконечные благословения и наинежнейшие поцелуи.

Солнышко.

Мы все шлем привет Н.П. и Дм. Шерем.

Царское Село. 21 ноября 1914 г.

Мое ненаглядное сокровище,

Как хорошо, что мы два года тому назад были в Смоленске (с Келлером), а потому я могу себе представить, где ты был. Община Алексея после твоего посещения послала мне телеграмму. Я помню, как они поднесли Бэби образ на тамошнем знаменитом чаепитии. Со дня твоего отъезда все еще нет никаких вестей о войне от толстого Орлова. Говорят втихомолку, будто Иоахим[99] взят в плен нашими войсками, — если так, куда же его отправили, хотела бы я знать. Если это правда, можно было бы известить Дону[100] через Вики Шведскую[101] о том, что он жив и здоров (не говоря о том, где он). Но ты сам это лучше знаешь, не мне давать тебе советы, я говорю, как мать, сочувствующая другой матери.

Я вчера после обеда не выходила из дома, а до обеда пролежала в постели, так как смертельно устала. Девочки отправились в лазарет вместо меня. После обеда я приняла Шуленбурга, его прием продлился довольно долго; в субботу он снова уедет. По ночам над Варшавой и повсюду ежедневно сбрасывались бомбы. Поезд нашего Бэби простоял 1 1/2 часа на мосту (полный раненых, свыше 600 человек), не имея возможности проникнуть на станцию (по пути из Праги) из-за других поездов, — они каждую минуту опасались быть взорванными. Затем я приняла Ресина молодец! — в течение одного часа он составил общий план, и мы выезжаем сегодня вечером в 9, прибываем в Вильно в субботу утром в 10.15 — 1. Затем далее в Ковно 2.50 — 6 — и обратно в Ц.С. в воскресенье утром в 9. Ресин дает знать только Виленскому губернатору, из-за автомобилей или колясок, а последний обязуется не разглашать о нашем приезде, — оттуда он даст знать Ковенскому губернатору (а, может быть, это одно и то же лицо?). Аня протелефонировала частным образом Родионову[102] — мне хотелось бы их хоть мельком где-нибудь повидать. А. очень гордится тем, что удержала меня от посещения госпиталя, так как это утомительно для меня, — но ведь это дело ее рук — это путешествие, столь же утомительное — две ночи в вагоне, 2 города с посещениями госпиталей. Если нам удастся увидеть дорогих наших моряков, то это будет для нас наилучшей наградой. Я рада, что это удается так быстро устроить и что не придется надолго покидать детей.

Прости мне эту грязную страницу, но я сегодня плохо соображаю, голова не работает, я даже попросила дать мне немного вина. Сотни расспросов, докладов начиная с Вильчковского в лазарете — каждое утро расспросы, резолюции и т.п. — а мой мозг не столь силен и свеж, как то было раньше, перед ухудшением моего сердца. Я так понимаю, каково тебе каждое утро, когда все по очереди пристают к тебе с вопросами! В лазарете я приняла одну Ханшу, принесшую в дар m-me Мдивани автомобили и пожелавшую отправить отряд для кавказцев, сражающихся на германском фронте. Сейчас она просит у меня разрешения внести некоторое изменение, а именно — устроить этот отряд на самом Кавказе, где дело санитарной помощи еще менее удовлетворительно поставлено.

Я никак не могла уснуть эту ночь, а потому в 2 часа написала Ане, чтобы она известила морских жен о том, что представляется оказия для верной передачи писем и посылок. Затем я рассортировала книжечки, Евангелия (1 апост.), молитвы специально для моряков, сласти и засахаренные фрукты для офицеров — быть может, еще найду теплых вещей вдобавок. Бесконечно тебе благодарна за твое второе дорогое письмо. Оно доставило мне огромную радость, мой дорогой. Так тягостно думать о наших страшных потерях — многие раненые офицеры, всего с месяц уехавшие от нас, вернулись вновь ранеными. Дал бы Бог скорее конец этой гнусной войне, но что-то ей как будто не предвидится конца! Разумеется, австрийцы взбешены руководством пруссаков. Кто знает, не выйдут ли между ними еще недоразумения? — Я получила письмо от Торы[103], т. Елены и т. Беатрисы[104], все шлют тебе горячий привет и глубоко тебе сочувствуют. Они пишут то же о своих раненых и пленных, ту же ложь повторяют и им. Они говорят, что наибольшей ненавистью пользуется Англия. Судя по телеграммам, Джорджи[105] сейчас во Франции, посещает своих раненых. — Наш Друг надеется, что ты не останешься слишком долго так далеко. — Посылаю тебе газеты и письмо от Ани. Быть может, ты в твоей телеграмме упомянешь о том, что благодаришь ее за газеты, письмо и шлешь ей привет. Надеюсь, что ее письма написаны не в прежнем елейном стиле.

Очень мягкая погода. В 9 1/2 мы пошли к концу обедни в пещер. храм, оттуда в наш лазарет, где у меня была масса дела, у девочек ничего, затем в большой лазарет на операцию. Мы показали наших офицеров Цейдлеру. Ольга и Татьяна отправились с отчаянием в город, на концерт, устроенный в цирке в пользу Ольгиного комитета, — без ее ведома пригласили всех министров и посланников, так что ей тоже пришлось туда идти.

M-me Зизи, Иза и Настенька сопровождают их, я также просила Георгия пойти и помочь им — он сразу согласился, любезный малый. — Я должна еще написать Ольге при пересылке ей съестных припасов. Ее друг недавно поехал туда, так как он, подобно Борису, болен чесоткой и нуждается в основательной чистке. А. говорит, что она просмотрела газету, она весьма скучна, — извиняется, что послала ее, думала, что она более интересна.

Только что вернулась из Большого Дворца, с перевязок. Я только присутствовала при них, а затем посидела с офицерами. Сейчас Малама придет к чаю, чтобы проститься с нами.

Прощай, мой ангел. Благослови и защити тебя Боже! 1000 горячих поцелуев шлет тебе твоя старая

Женушка.

Дети тебя целуют. Мы все шлем привет Н.П. Тоскую по тебе.

Царское Село. 23 ноября 1914 г. Воскресенье.