– Так, служба! сам ты в той войне

Дрался – тебе и книги в руки,

Да дай сказать словцо и мне:

Мы сами делывали штуки.

Как затесался к нам француз

Да увидал, что проку мало,

Пришел он, помнишь ты, в конфуз

И на попятный тотчас драло.

Поймали мы одну семью,

Отца да мать с тремя щенками.

Тотчас ухлопали мусью,

Не из фузеи – кулаками!

Жена давай вопить, стонать,

Рвет волоса, – глядим да тужим!

Жаль стало: топорищем хвать -

И протянулась рядом с мужем!

Глядь: дети! Нет на них лица:

Ломают руки, воют, скачут,

Лепечут – не поймешь словца -

И в голос, бедненькие, плачут.

Слеза прошибла нас, ей-ей!

Как быть? Мы долго толковали,

Пришибли бедных поскорей

Да вместе всех и закопали…

Так вот что, служба! верь же мне:

Мы не сидели сложа руки,

И хоть не бились на войне,

А сами делывали штуки!

1846

1

Живя согласно с строгой моралью,

Я никому не сделал в жизни зла.

Жена моя, закрыв лицо вуалью,

Под вечерок к любовнику пошла.

Я в дом к нему с полицией прокрался

И уличил… Он вызвал – я не дрался!

Она слегла в постель и умерла,

Истерзана позором и печалью…

Живя согласно с строгою моралью,

Я никому не сделал в жизни зла.

2

Приятель в срок мне долга не представил.

Я, намекнув по-дружески ему,

Закону рассудить нас предоставил;

Закон приговорил его в тюрьму.

В ней умер он, не заплатив алтына,

Но я не злюсь, хоть злиться есть причина!

Я долг ему простил того ж числа,

Почтив его слезами и печалью…

Живя согласно с строгою моралью,

Я никому не сделал в жизни зла.

3

Крестьянина я отдал в повара,

Он удался; хороший повар – счастье!

Но часто отлучался со двора

И званью неприличное пристрастье

Имел: любил читать и рассуждать.

Я, утомясь грозить и распекать,

Отечески посек его, каналью;

Он взял да утопился, дурь нашла!

Живя согласно с строгою моралью,

Я никому не сделал в жизни зла.

4

Имел я дочь; в учителя влюбилась

И с ним бежать хотела сгоряча.

Я погрозил проклятьем ей: смирилась

И вышла за седого богача.

И дом блестящ и полон был как чаша;

Но стала вдруг бледнеть и гаснуть Маша

И через год в чахотке умерла,

Сразив весь дом глубокою печалью…

Живя согласно с строгою моралью,

Я никому не сделал в жизни зла…

Январь или февраль 1847

Если, мучимый страстью мятежной,

Позабылся ревнивый твой друг

И в душе твоей, кроткой и нежной,

Злое чувство проснулося вдруг -

Всё, что вызвано словом ревнивым,

Всё, что подняло бурю в груди,

Переполнена гневом правдивым,

Беспощадно ему возврати.

Отвечай негодующим взором,

Оправданья и слезы осмей,

Порази его жгучим укором -

Всю до капли досаду излей!

Но когда, отдохнув от волненья,

Ты поймешь его грустный недуг

И дождется минуты прощенья

Твой безумный, но любящий друг -

Позабудь ненавистное слово

И упреком своим не буди

Угрызений мучительных снова

У воскресшего друга в груди!

Верь: постыдный порыв подозренья

Без того ему много принес

Полных муки тревог сожаленья

И раскаянья позднего слез…

Первая половина 1847

Еду ли ночью по улице темной,

Бури заслушаюсь в пасмурный день -

Друг беззащитный, больной и бездомный,

Вдруг предо мной промелькнет твоя тень!

Сердце сожмется мучительной думой.

С детства судьба невзлюбила тебя:

Беден и зол был отец твой угрюмый,

Замуж пошла ты – другого любя.

Муж тебе выпал недобрый на долю:

С бешеным нравом, с тяжелой рукой;

Не покорилась – ушла ты на волю,

Да не на радость сошлась и со мной…

Помнишь ли день, как, больной и голодный,

Я унывал, выбивался из сил?

В комнате нашей, пустой и холодной,

Пар от дыханья волнами ходил.

Помнишь ли труб заунывные звуки,

Брызги дождя, полусвет, полутьму?

Плакал твой сын, и холодные руки,

Ты согревала дыханьем ему.

Он не смолкал – и пронзительно звонок

Был его крик… Становилось темней;

Вдоволь поплакал и умер ребенок…

Бедная, слез безрассудных не лей!

С горя да с голоду завтра мы оба

Так же глубоко и сладко заснем;

Купит хозяин, с проклятьем, три гроба -

Вместе свезут и положат рядком…

В разных углах мы сидели угрюмо.

Помню, была ты бледна и слаба,

Зрела в тебе сокровенная дума,

В сердце твоем совершалась борьба.

Я задремал. Ты ушла молчаливо,

Принарядившись, как будто к венцу,

И через час принесла торопливо

Гробик ребенку и ужин отцу.

Голод мучительный мы утолили,

В комнате темной зажгли огонек,

Сына одели и в гроб положили…

Случай нас выручил? Бог ли с помог?

Ты не спешила печальным признаньем,

Я ничего не спросил,

Только мы оба глядели с рыданьем,

Только угрюм и озлоблен я был…

Где ты теперь? С нищетой горемычной

Злая тебя сокрушила борьба?

Или пошла ты дорогой обычной

И роковая свершится судьба?

Кто ж защитит тебя? Все без изъятья

Именем страшным тебе назовут,

Только во мне шевельнутся проклятья -

И бесполезно замрут!..

Август 1847

Ты всегда хороша несравненно,

Но когда я уныл и угрюм,

Оживляется так вдохновенно

Твой веселый, насмешливый ум;

Ты хохочешь так бойко и мило,

Так врагов моих глупых бранишь,

То, понурив головку уныло,

Так лукаво меня ты смешишь;

Так добра ты, скупая на ласки,

Поцелуй твой так полон огня,

И твои ненаглядные глазки

Так голубят и гладят меня,-

Что с тобой настоящее горе

Я разумно и кротко сношу

И вперед – в это темное море -

Без обычного страха гляжу…

1847