— Теперь, — говорит Анубис, — возьми свою мужскую плоть в правую руку и сожги ее. Оаким облизывает губы.

— Хозяин…

— Выполняй!

Он делает это и падает без сознания. Когда он вновь приходит в себя и смотрит вниз, то весь он из мерцающего серебра, бесполый и сильный. Он касается своего лба и слышит звон металла о металл.

— Как ты себя чувствуешь, Оаким? — спрашивает Анубис.

— Я не знаю, — отвечает он, и голос его странен и резок.

Анубис щелкает пальцами, и ближняя сторона хирургической машины становится зеркалом.

— Взгляни на себя.

Оаким смотрит на свою голову — блестящее яйцо, на свои глаза — желтые линзы, на свою грудь — мерцающий бочонок.

— Люди могут начинать и заканчивать существование разными путями, — говорит Анубис — Некоторые могут начинать как машины и понемногу добывать себе человечность. Другие могут заканчивать как машины, теряя человечность понемногу в течение жизни. Потерянное всегда можно вернуть, приобретенное всегда можно потерять. Что ты такое, Оаким, человек или машина?

— Я не знаю.

— Тогда позволь мне запутать тебя еще сильнее. Анубис щелкает пальцами, руки и ноги Оакима отваливаются и падают. Его металлический торс грохочет о камень и катится к подножию трона.

— Теперь ты не можешь двигаться, — говорит Анубис. Он дотрагивается ногой до крошечного выключателя на затылке Оакима.

— Теперь у тебя отсутствуют все чувства, кроме слуха.

— Да, — отвечает Оаким.

— Сейчас к тебе подключается кабель. Ты не чувствуешь ничего, но сознание твое открывается и ты становишься частью машины, которая контролирует и поддерживает весь этот мир. Теперь смотри на него на весь!

— Я смотрю, — отвечает он, проникая мыслью в каждую комнату, коридор и зал этого мертвого, никогда не знавшего жизни мира, который никогда не был миром, — мира, не рожденного из огня творения и звездной материи, а выкованного и сочлененного, склепанного и сплавленного, одетого не в моря и землю, воздух и жизнь, а в масла и металлы, камень и поля энергии, мира, отделенного от всего и подвешенного в ледяной пустоте, которую никогда не согревало солнце; он осознает все расстояния, силы и напряжения, все пространства и переходы, и все бессчетные и безмолвные сонмы мертвых проходят перед ним. Он не чувствует своего тела, механического и разъятого. Он знает только волны энергии, что текут сквозь Дом Мертвых, и он течет вместе с ними и сознает все бесцветные цвета конечностной перцепции… Затем вновь слышит он голос Анубиса:

— Теперь ты знаешь каждую тень в Доме Мертвых…

— Да.

— Взгляни же на то, что лежит за его пределами! Звезды, звезды, рассеянные звезды, и тьма между ними.

Они вздрагивают и искажаются, вспыхивают и изгибаются, и мчатся к нему, и проносятся мимо. Они сияют глазами ангелов, они и близко, и далеко, — в вечности, сквозь которую он движется. Но нет здесь реального времени и реального движения, лишь само пространство меняется вокруг — него. Пылающий жертвенник голубого солнца мгновение парит рядом с ним, и затем опять все вокруг становится тьмой, и снова звезды, звезды, рассеянные звезды…

Он подходит к миру, который никогда не был миром, чьи цвета — лимонный, лазурный и зеленый — о, какой зеленый!.. Изумрудная корона окружает его.

— Смотри, вот Дом Жизни, — говорит откуда-то Анубис.

И он смотрит. Дом Жизни теплый, ярко сияющий и живой. Он ощущает жизненность.

— Осирис правит здесь.

И он смотрит на огромную птичью голову на человеческих плечах, на яркие желтые глаза, живые, такие живые; и создание это стоит перед ним на бесконечной равнине живой зелени и держит Посох Жизни в одной руке и Книгу Жизни в другой. Лучистое тепло исходит от него. И опять доносится откуда-то голос:

— Дом Жизни и Дом Мертвых ограничивают Средние Миры.

…Приходит ощущение полета, головокружительного падения, и Оаким снова смотрит на звезды, но теперь они цепко держат друг друга, опутанные силовыми линиями — блистающими и меркнущими, видимыми и невидимыми, приходящими ниоткуда и уходящими в никуда.

— Теперь ты видишь Средние Миры Жизни… — говорит Анубис.

И миры катятся перед ним как диковинные мраморные шары, все разные, покрытые письменами материков или сверкающе-гладкие и раскаленные.

— …заключенные в пространстве между двумя единственно истинными полюсами…

— Полюсами? — повторяет металлическая голова, которая есть сейчас Оаким.

— Домом Жизни и Домом Мертвых. Средние Миры движутся вокруг своих солнц, но все вместе идут они путями Жизни и Смерти.

— Я не понимаю, — говорит Оаким.

— Конечно, не понимаешь. Что является одновременно величайшим благословением и величайшим проклятием Вселенной?

— Я не знаю.

— Жизнь, — говорит Анубис, — и смерть.

— Не понимаю, — отвечает Оаким — ты сказал «величайшим». Ты требовал одного ответа. Однако назвал две вещи.

— Вот как? — усмехается Анубис — В самом деле? Только потому, что я использовал два слова, получается, что я назвал две различные вещи? Разве вещь не может иметь более одного имени? Возьми, к примеру, себя. Что ты такое?

— Я не знаю.

— Твой ответ может стать началом мудрости. Ты столь же легко можешь быть как машиной, которую я решил на время поместить в человека, а теперь вернул в металлическую оболочку, так и человеком, которого я решил поместить в машину.

— Тогда в чем тут разница?

— Ни в чем. Нет никакой разницы. Да ты и не смог бы ее увидеть. Ты не можешь помнить. Скажи мне, ты жив?

— Да.

— Почему же?

— Я мыслю. Я слышу твой голос. У меня есть воспоминания. Я могу говорить.

— И какое из этих качеств есть жизнь? Вспомни, что ты не дышишь, что твоя нервная система — это металлические нити и что я сжег твое сердце. Вспомни еще, что у меня есть машины, которые умнее тебя, больше помнят, лучше говорят. Что же тогда оправдывает твое утверждение? Ты говоришь, что слышишь мой голос? Хорошо. Я отключу и твой слух. Следи внимательно, перестанешь ли ты существовать.

…Снежинка, опускающаяся в колодец, колодец без воды, без стен, без низа, без верха. Теперь вычтем снежинку и рассмотрим падение…