– Долгих лет жизни, господин! – издалека поприветствовал чародея один из воинов. – Я и мои товарищи прибыли, дабы сопровождать вас к месту назначения…

– Довольно, Буламб, – прервал его Хондемир. – Пусть твои люди присоединятся к нашим достопочтенным союзникам, согарийцам. Мы идем в одно место в глубине засушливой равнины. Это недалеко отсюда.

Человек по имени Буламб взглянул на Джеку и его офицеров; во взгляде его сквозила оскорбительная ирония.

– Всегда рад встретить… союзников. Жду ваших приказаний.

– Отлично. За час до заката мы разобьем лагерь. Зайди сегодня вечером в мою палатку, – ответил Хондемир.

Туранцы отдали салют и повернули коней назад.

Сейчас Ишкале представился случай разглядеть чужестранцев поближе. Одежда, оружие и упряжь действительно были туранскими. В воинском деле княжна понимала немного, но, кажется, чужаки уступали Красным Орлам и выправкой, и дисциплиной. Они не одевались в какую-то определенную военную форму, не носили знаков различия и больше напоминали самых обыкновенных разбойников, чем настоящих солдат. Численностью туранские всадники на первый взгляд не превосходили, их было примерно столько же, сколько и согарийцев.

Чужаки притащили за собой достаточно внушительный обоз. Они предусмотрительно захватили вдоволь провизии, фуража и бурдюков с водой. Но все равно согарийцы смотрели на незваных пришельцев косо, как всегда глядят настоящие воины на ополченцев, особенно если те так сильно похожи на бандитов.

Ишкала вернулась в экипаж. Увидев скачущего мимо капитана Джеку, княжна вновь позвала его:

– А теперь, капитан, что вы думаете про туранского колдуна? Лицо капитана вытянулось. Он пытался побороть рвущийся наружу гнев.

– Это уже что-то невообразимое! Мало того что он затащил нас в эту глухомань, когда наш город в опасности. Так он еще привел в наш лагерь это… туранское отребье! Не беспокойтесь, госпожа, ваш отец обо всем узнает!

Мансур стоял, опершись на копье, и мрачно смотрел, как враги скапливаются у стен Согарии. Осада вызывала у юноши лишь одно всеобъемлющее чувство – скуку. Меч и старую кольчугу Мансур взял в городском арсенале, а шлем выиграл в кости у часового. Заняв свой пост на городской стене, юноша был в боевом настроении. Это случилось две ночи назад. Возбуждение от новизны происходящего прошло в первую же ночь.

Мансур пытался сложить стихи, где слышался бы звон оружия, ржание боевых коней, голоса серебряных горнов и барабанный бой. Только, к сожалению, здесь, под Согарией, ничего подобного не происходило. За день выпало лишь одно происшествие – мимо пролетела вражеская стрела. Степняки забавлялись, стреляя наугад в укрытых за стенами защитников. А по ночам слышно было, как гирканийские рабы-землекопы подкалывают стены.

А из самой крепости доносилось тяжкое зловоние – слишком много людей и животных скопилось в городе. "Об этой стороне войны древние поэты не писали", – уныло подумал юноша. Осада может продлиться недели, а то и месяцы… Эта мысль была невыносима. Мансур был убежден, что он заслуживает лучшего. Он страстно мечтал сразиться с врагами Ишкалы и вызволить ее. Но как ему теперь избежать бесславной смерти от скуки, как догнать и спасти свою любимую?

Внезапный шум внизу привлек внимание юноши. Он приложил ухо к проему между двумя щитами из толстых прутьев, сооруженными на крепостной стене для защиты от стрел. Шум доносился из одного из проходов в заложенных воротах, кажется, сейчас он был открыт. До ушей донесся глухой стук копыт. Потом этот стук растаял где-то вдали, и наконец Мансур услышал, как вновь закрываются створки прохода. Вернувшись на пост, юноша заметил своему напарнику:

– Еще одного гонца послали искать подкрепление. Как ты думаешь, многие ли минуют живыми вражеские рубежи?

– Держу пари, что нет, – ответил старик ветеран, снова призванный князем на службу.

– Но если кочевники перехватывают наших гонцов, – рассуждал Мансур, почему они не приводят их к стенам и не показывают нам – дескать, смотрите, какие вы простофили?

– Эти дикари – не дураки, – ответил старый воин, сжимая узловатыми пальцами копье. – Мы не знаем, кого они пленили, а кого нет. Им это на руку. И потом – если у нас опустятся руки, мы перестанем посылать гонцов, то у степняков не будет пленных. Как же им тогда добывать сведения о положении в городе?

Мансур кивнул. В голове его начал вызревать план.

– Гонцы, должно быть, бравые ребята. Хорошо бы с ними потолковать люблю храбрецов. Не знаешь, где их можно отыскать?

– Парни из Отряда Гонцов обычно торчат в таверне "Усталый всадник", что у кавалерийских казарм, – ответил старик.

В полночь Мансур сменился. Он отправился не домой, а в таверну "Усталый всадник". Улицы были заполнены беженцами, лежавшими вповалку прямо на мостовой. Мансур спотыкался в потемках – масло в городе экономили, горело лишь несколько уличных фонарей.

Найти трактир оказалось нетрудно: у входа стояла наготове дюжина лошадей. Теперь это стало редким зрелищем. Но здесь, у трактира, лошадей не запускали в загон: вестник должен быть готов в любую минуту по срочному приказу вскочить в седло и поскакать куда велят.

Внутри трактира особого веселья не наблюдалось. Посетители что-то ели и пили по углам, тихо переговариваясь между собой. Мрачная обстановка осажденного города не располагала к тому бесшабашному разгулу, каким всегда отличались городские кабаки. Мансур приметил, что на столе в центре зала, за которым сидело несколько мужчин, лежит шлем с желтыми перьями Отряда Гонцов. Эти люди никогда не бывали по-настоящему в увольнении. Даже сейчас они при оружии – том легком оружии, которое необходимо на их требующей скорости и подвижности службе.

Вскоре Мансур нашел то, что искал. В углу он увидел одинокого воина, мрачно глядевшего на дно своей пустой чаши. Мансур хорошо понимал, что это за человек и в каком он положении: парень, видно, пропивает все, что зарабатывает. Деньги кончились, а взаймы ему больше не дают. Мансур прошел к его столику.

– Извините, сударь, – сказал юноша.

Солдат посмотрел на него налитыми кровью глазами:

– Что? Кто ты? Посыльный из дворца с очередным безумным приказом? Дурацким распоряжением для ребят, которые одни только и приносят пользу городу, пока не свернут себе шеи…

Мансур пропустил мимо ушей воркотню усталого солдата. Она означает лишь, что гонец уже прилично нализался, а это только облегчало Мансуру задачу.

– Простите, что нарушаю ваш отдых, – начал Мансур, – но я наслышан о парнях из Отряда Гонцов. Мне доставит честь, если вы позволите мне угостить вас чашей-другой вина. А я буду рад послушать про ваши подвиги. Я поэт и собираюсь сложить эпическую поэму про войну с дикарями.

При упоминании о выпивке гонец заметно оживился.

– Некому будет слушать твои вирши, когда все закончится, ну да ладно садись… Да, мы лучший отряд во всем войске, все как один – крутые ребята на отборных скакунах. И вот это, – он показал на золотой футляр, висевший у него на поясе, – наша защита в любой дружественной стране. Встречаюсь я, к примеру, с каким-нибудь расфуфыренным герцогом… Конь мой устал, жрать охота, да и горло промочить… Я запросто могу потребовать, чтоб он отдал мне свою лошадь! Все, что он сможет, – это пожаловаться потом князю!

На столе появился кувшин крепкого вина; Мансур щедро наполнил чашу гонца и скупо – свою.

– Рассказывай еще, – потребовал он.

Часа два гонец занимал Мансура рассказами о своих подвигах. В конце концов он истощился и стал повторяться. Наконец он начал клониться вперед и точно долбанулся бы лицом о стол. Однако Мансур поддержал его и помог встать на ноги.

– Пора тебе возвращаться в казарму, дружок, – сказал он. – Дай-ка я помогу тебе.

Никто не шевельнулся, видя, как Мансур чуть не на руках вытаскивает пьяного хвастуна из таверны, Видно, другие гонцы не больно любили этого парня. Мансур и не думал вести его в казарму; вместо этого он зашел в проулок, отделяющий таверну от внутренней стены городских укреплений. Здесь он снял с незадачливого гонца форменную одежду Отряда и надел ее на себя. Только меч и кинжал он оставил свои – такое оружие не было форменным, каждый подбирал его себе по вкусу.