Конан взглянул на груду доспехов у костра, рядом с тем местом, где только что сидел черноусый командир.

– А вы откуда – из Кхитая или Иранистана?

– Слушай внимательно, – голубые глаза степняка пристально смотрели на Конана, – мы гирканийцы. Мы – воины из славной орды ашкузов. Идем навстречу верховному вождю Бартатуе. Он собирает кланы и малые отряды для похода, которого свет еще не видел. Бартатуя разослал приказы: всем, кто придет для похода, привести с собой пленников из низших народов. Уж не знаю зачем. Может, он дарует им жизнь – тогда и ты выживешь. Но если будешь вести себя так, как сегодня, – точно не выживешь.

Конан пожал плечами и сказал, как будто делая одолжение:

– Ну хорошо, я пойду с вами. Я воин, это мое ремесло. Может, ваш Бартатуя найдет мне применение получше, чем рабский труд.

Гирканийцы разразились резким, пронзительным смехом.

– Ты держишься в седле хуже десятилетнего ребенка, – проговорил тот, кому досталось от Конана. – А стреляешь и того хуже.

Конан чуть не зарычал от обиды, вспомнив, как легко эти разбойники догнали и пленили его.

– Если б мы схватились на мечах, я изрубил бы вас на корм шакалам, процедил он. – Есть и другие приемы боя, кроме стрельбы из лука в конном строго.

– Нам эти глупости ни к чему, – ответил степняк, – мы это уже проходили. Против нас выступали целые армии городских псов. Они строились прямыми рядами или колоннами и пытались подобраться поближе, чтобы достать нас копьями и мечами. Мы только смеялись им в лицо и стреляли, а потом подходили, чтобы вынуть стрелы из мертвых тел.

– Но если вы такие могучие и непобедимые, отчего вы до сих пор не завоевали весь мир?

Кочевник пожал плечами:

– Зачем нам мир? У нас есть безбрежная степь и Предвечное Небо, – Он молитвенно сложил руки, и все остальные кочевники последовали его примеру, Конан понял, что командир только что назвал имя их божества.

– Города? – продолжал черноусый. – Их хорошо грабить. Какая еще от них польза? Мы – свободные люди. Что нам за радость собирать налоги или дни напролет следить за селянами, погоняющими волов, чтобы не дать им обвести нас вокруг пальца? – Он скривился от отвращения. – Ни за что! В страхе и ужасе держат наши непобедимые орды князей мира. Брать с них дань – наше исконное право. Они дают нам золото, шелка, благовония, а мы до них охочи. И это правильно, что презренные городские крысы трудятся, чтобы дать нам все это. Потому что хозяева мира – мы!

Остальные гирканийцы встретили слова командира одобрительным гулом.

– Дайте мне коня, – прервал восторги степняков Конан, – луна не успеет смениться, как я стану лучшим наездником, чем любой из вас. Дайте мне ваш лук, и я за то же время заткну за пояс любого гирканийца. Нет такого воинского искусства, которым бы я не овладел. Не придумали еще!

Кочевник поднялся и холодно глянул на киммерийца:

– Мы прибудем к Бартатуе через несколько дней. У тебя будет время показать свои способности. Как тебя зовут, чужестранец?

– Конан.

– Знай, что я – Бория из клана Голубого Оленя племени ашкузов. Я полусотник, и в пути я тебя испытаю. Если все, что ты здесь наболтал, не пустые слова, я узнаю это прежде, чем мы прибудем к Бартатуе. Я с удовольствием замолвлю за тебя словечко. А уж там – как каган решит, так и будет.

– Глупости, – фыркнул тот, кого называли Торгутом, – какой толк великому Бартатуе от этой городской обезьяны и свиноеда? – Степняк бранился, стараясь при этом держаться подальше от ног Конана.

– Не твоего ума дело, Торгут, – отрезал Бория, – помыслы великого кагана недоступны простому всаднику. Уж не вздумал ли ты оспаривать мое решение?

Торгут коснулся лба тыльной стороной ладони:

– Я не хотел проявить непочтительность, командир. – Он взглянул на Конана с неприкрытой ненавистью.

– Смотри у меня! – Бория повернулся к воинам, сидевшим у огня: – Дайте пленнику сушеного мяса из его седельной сумки.

Затем он вновь обратился к киммерийцу:

– Мы выходим завтра на рассвете. Путь предстоит нелегкий. Ты его, может, и не переживешь. Мне дела нет. Когда мы вернемся в лагерь, я буду знать о тебе больше.

Командир гирканийцев отошел, и один из воинов, от плеч до колен покрытый татуировкой всевозможных страшилищ, бросил Конану несколько полосок сушеного мяса. Киммерийцу пришлось потянуться и ухватить мясо зубами. Бория назвал его пленником, а не рабом. Может, это и добрый знак… Конан отбросил прочь досужие вымыслы и с жадностью принялся рвать жесткое мясо.

– Воды, – попросил он, расправившись с едой, Кочевники не обратили на просьбу никакого внимания. Бория закончил обгладывать кость и что-то проговорил степняку, щеголявшему замысловатой татуировкой. Тот порылся в седельной сумке, вытащил мелкую чашу, плеснул в нее из бурдюка и подал Конану. Киммериец чуть поморщился от мерзкого запаха, но привередничать было не в его правилах. На долю отважного варвара выпадали и не такие испытания.

В чаше оказалась не вода, а кислое молоко, овечье, конское, коровье или козье – Конан не знал, да и не желал знать. Степняки жили в основном за счет своих стад и доили самок любых домашних животных. Киммериец заметил, что чаша сделана из верхней части человеческого черепа. Неуклюже скорчившись, он опустошил этот жуткий сосуд. Стянутые петлей руки нещадно болели, но, когда опустилась ночь, Конан все же попытался уснуть. Его беспокойный сон то и дело прерывали укусы насекомых, но все равно рассвет настал слишком быстро.

– Не будем нагружать коня твоей тушей, – усмехнулся Бория, затягивая аркан вокруг шеи Конана. – Вы, городские и деревенские крысы, привыкли ходить пешком. Так что не зевай, а то упадешь, и тебя поволокут по земле.

Гирканийцы вскочили в седла и рысью пустили коней на восток. Конан бежал рядом с запасными лошадьми и старался не отставать, подстраиваясь к шагу самого медлительного скакуна. Если высокомерные всадники рассчитывают увидеть, как он, задыхаясь, волочится по земле, долго им придется ждать! Как истинный киммериец, Конан был неутомим в беге и легко мог поспеть за лошадью.

Все утро гирканийцы время от времени оборачивались и каждый раз таращили глаза при виде Конана, бегущего рысью вровень с лошадьми: аркан не натянут, дыхание свободное. Для степняков, которые никогда не проходили пешком более нескольких шагов, кроме как по крайней нужде, казалось невероятным, что человек может быть таким неутомимым. Конан же способен был бежать легкой рысью хоть целый день: для киммерийского горца бегать так же естественно, как дышать.

Но когда Торгут сам взял аркан у другого всадника, Конан понял, что его ждут тяжелые минуты.

– Кажись, нашему пленнику наскучило так медленно бежать. Пусть поупражняется – это его развлечет. – С этими словами гирканиец пришпорил коня, и тот перешел на галоп.

Аркан натянулся. Конан побежал во всю мочь. Он был готов к чему-нибудь в таком роде. Рысью он мог бежать, как конь. Но при такой скорости… Когда гирканиец погнал коня быстрым галопом, Конану пришлось напрячь все свои силы, чтобы не упасть. Пот заливал глаза, варвар тяжело дышал. Он еще не выдохся, но это могло случиться в любое мгновение.

Остальные всадники ехали вровень с ними, со смехом и криками одобрения наблюдая за забавным состязанием. Сквозь мелькающую перед лицом высокую траву Конан поймал холодный, оценивающий взгляд Бории… Дотянуться до аркана и попытаться перегрызть его? Вряд ли получится – никогда прежде не встречал киммериец таких тонких и вместе с тем прочных веревок. И потом, тогда ему просто накинут на шею еще одну петлю.

Торгут оглянулся и увидел, что Конан не отстает. Кочевника аж перекосило от злости. Он хлестнул своего коня короткой плетью. Конан сделал глубокий вдох и побежал на пределе сил – лишь бы аркан не натянулся и не повалил его на землю. Со связанными руками трудно поддерживать равновесие, даже при всей невероятной ловкости варвара. Земля здесь неровная; если он упадет – в лучшем случае обдерется, а вернее всего, либо задохнется, либо сломает шею. Бория, возможно, будет недоволен, но Торгут явно воспылал к киммерийцу ненавистью. Что для такого дикаря выволочка от командира в сравнении с радостью мести!