Острова Чатем были заселены около 1100–1200 гг.; материальная культура мориори сходна с культурой жителей о-ва Южный. На о-вах Чатем обнаружены все типы архаических тесел, цилиндрические пронизки, подвески в виде зубов кашалота, ожерелья из акульих зубов, копья и гарпуны. Крючки (цельные и составные) напоминают новозеландские; блесны, по-видимому, полностью отсутствовали. Судя по всему, о-ва Чатем были заселены в архаический период с о-ва Южный, а затем последовало время длительной изоляции, которая, однако, была неполной (на о-вах Чатем найдены классические тесла типа 2В и два орудия из обсидиана с о-ва Мэр [859]). Обнаруженный в одном из памятников двойной ряд вертикально стоящих камней, возможно соотносится с восточнополинезийскими марае[151].

Теперь, когда мы закончили наше путешествие через 2 млн. лет доистории, не стоило бы пренебрегать последней возможностью вернуться к основным проблемам, с которыми мы встретились. Ясно, что предстоит еще изучение многих районов, причем методы исследования будут совершенствоваться. И тогда наши знания о доисторическом периоде обогатятся. Несомненно, произойдет это в ближайшем будущем. Однако некоторые основополагающие проблемы всегда будут возбуждать споры.

Две из этих проблем, взаимосвязанные, касаются распространения монголоидного населения и австронезийских языков на значительной части рассматриваемого региона. Это наиболее яркие страницы доисторического прошлого островной Юго-Восточной Азии и Океании, где оба процесса, хотя и не были идентичными, находились в тесной связи друг с другом. Почему эти процессы не проходили столь же успешно на Новой Гвинее и в Западной Меланезии?

Попробуем построить гипотезу, объясняющую успешное распространение монголоидов и австралоидов. Начнем с того, что было 40 тыс. лет назад. Исходя из данных, изложенных в главе I, можно предполагать, что уже тогда на севере Восточной Азии началась дифференциация предков современных монголоидов, а на юге — дифференциация австралоидов. На территории современной материковой Юго-Восточной Азии эти группы разделялись популяциями промежуточного типа. Судя по археологическим данным из Северной Евразии, люди позднего плейстоцена, в том числе предки монголоидов, были охотниками и собирателями, обитавшими в областях с богатой фауной. Их большая численность и развитие хозяйства обусловили образование крупных сезонных поселений, в которых возникли зачатки ранжированной формы социальной организации. На юге в период оледенения австралоидное население Явы, вероятно, заняло также зоны лесостепи и саванны с высокой плотностью биомассы, но данных о каких-либо приспособлениях, обеспечивавших успешную охоту, пока нет. Видимо, в позднем плейстоцене Индонезию населяли охотники и собиратели; плотность населения была невелика и так же устойчива, как хозяйственная система.

Если, как считают некоторые исследователи, монголоиды Центрального и Северного Китая успешно вели хозяйство и их численность постоянно росла, то монголоидные гены отсюда могли проникнуть в южные популяции. Нет археологических оснований постулировать крупномасштабную миграцию охотников, пользовавшихся метательным оружием, но можно говорить о распространении техники пластин и отщепов из Японии на Филиппины и в Восточную Индонезию. Какое-то движение населения на юг в начале голоцена представляется вполне вероятным. Отдаленным и неизбежным результатом этого передвижения небольших групп населения было сужение ареала клинальной изменчивости, лежавшего между монголоидами и австралоидами, и начало преобладания монголоидов.

В конце плейстоцена вследствие постепенного подъема моря некоторые, расположенные в низких местах области платформы Сунда были затоплены. Мелководье, которое вообще отличается высокой плотностью биомассы (рыба, моллюски), позволило людям, называемым поздними хоабиньцами, перейти к полуоседлому существованию, о чем свидетельствуют немногие сохранившиеся с тех пор раковинные кучи. А рост оседлости, как показал на этнографических данных Д. Хэррис [647], создает тенденцию к росту населения. У охотников и собирателей большие промежутки между родами обусловлены длительностью кормления ребенка грудью, необходимостью переносить младенцев на большие расстояния, детоубийством. Полуоседлое существование на сильно сократившейся территории снижало влияние этих факторов, и дети стали рождаться чаще.

Таким образом, теоретически возможно, что в конце плейстоцена в северной части платформы Сунда стала возрастать численность клинального населения. Население росло, а суша в результате наступления моря сокращалась. 14—7 тыс. лет назад под воду ушло более 3 млн. кв. км платформы Сунда. На первый взгляд кажется, что подъем уровня моря на протяжении 7 тыс. лет происходил слишком медленно, чтобы повлиять на хозяйство древнего человека, однако следует учитывать три важных момента. Во-первых, в некоторых местах ширина шельфа Сунда достигала более 800 км, и даже при равномерном подъеме уровня моря береговая линия могла кое-где сокращаться на 1 км за 6 лет. Во-вторых, этот подъем происходил неравномерно, и в отдельных областях его скорость могла временно значительно увеличиваться. В-третьих, северо-восточные части шельфа могли опуститься примерно на 50 м вследствие тектонических процессов [633, с. 338], хотя неизвестно, насколько эти процессы хронологически совпадали с подъемом уровня моря.

Как бы то ни было, остается несомненным, что из-за наступления моря прибрежное население платформы Сунда должно было двигаться. Некоторые группы, вероятно, на протяжении жизни одного поколения меняли места обитания несколько раз. Не временная ли нехватка земли вызвала относительное перенаселение и вынудила людей приступить к систематической обработке почвы? Возможно, мы никогда не получим ответа на этот вопрос, ведь состояние природных ресурсов и плотность населения в ныне затопленных районах так и останутся неизвестными. Однако гипотеза о влиянии демографического фактора на развитие земледелия во многих районах мира применима, видимо, и к Юго-Восточной Азии (см. [96], а также [55, с. 562]).

Если эта гипотеза верна, то Юго-Восточную Азию следует считать ранним и независимым очагом доместикации растений, по времени совпадающей, вероятно, с доместикацией злаков в Западной Азии. Далее, если земледелие затем широко распространилось по материковой Юго-Восточной Азии и Южному Китаю, вызывая дальнейший рост монголоидного населения, то пространственный промежуток между монголоидами и австралоидами еще более сузился. К 5000 г. до н. э. архипелаги Юго-Восточной Азии обрели свои современные очертания, и австронезийцы, научившиеся строить совершенные лодки, стали проникать через Тайвань на Филиппины и в Восточную Индонезию. Разумеется, преобладание монголоидного фенотипа у австронезийцев вовсе не означает, что можно отождествлять процессы расселения австронезийцев и монголоидов. Последние, несомненно, начали распространяться задолго до того, как сформировалась лингвистическая общность австронезийцев, представляющая хронологически относительно позднее явление.

К концу I тысячелетия до н. э., когда появились железные орудия и заливное рисоводство, монголоиды, видимо, полностью заселили Юго-Восточную Азию, а полинезийцы почти достигли о-ва Пасхи. Однако было бы упрощением объяснить распространение по Океании монголоидных австронезийцев, исходя исключительно из роста населения, связанного с земледелием. Еще недавно на таких крупных островах, как Калимантан и Суматра, была низкая плотность населения. Было бы неверно не принимать в расчет стремление первопоселенцев открывать неведомые края, хотя научно это доказать трудно.

В Индонезии и на Филиппипах австронезийские языки одержали убедительную победу. Ведь даже филиппинские негритосы и недавно обнаруженные на юге Минданао пещерные жители — тасадаи — говорят на австронезийских языках. Но на Новой Гвинее этого не произошло; там папуасы сохранили свою самобытность, австронезийцы же смогли укрепиться лишь кое-где на северном и юго-восточном побережье. На мой взгляд, лучше всего это объясняется тем, что папуасы перешли к земледелию еще до появления австронезийцев. В результате здесь возникло достаточно многочисленное население, способное противостоять проникновению пришельцев. Нагорья Новой Гвинеи — географический изолят, и это тоже, видимо, сыграло свою роль, как и распространенная в прибрежных районах Новой Гвинеи малярия. Необходимо, конечно, объяснить, почему на Новой Гвинее земледелие возникло независимо от Юго-Восточной Азии. Однако при наличии данных о земледелии в Нагорьях Новой Гвинеи с 4000 г. до н. э. мы обязаны считаться с вероятностью независимого развития, даже если это не так просто объяснить.