— Я дома, мама, — сказал Трей и протянул к ней руки.

Если существовала некая справедливость в естественном порядке событий, если большие доходы требовали потерь, Хэзэрд и Блэйз заплатили за свое богатство. И если Трей этим стылым зимним вечером умрет из-за того, что враги захотели его крови, то месть Хэзэрда будет ужасна. Джейк Полтрейн не переживет этого дня.

Гнев смягчал острое чувство беспомощности. Хэзэрд, повидавший на своем веку, как умирают люди, и умевший различать облик смерти, понимал, почему доктор слишком долго подбирает ответы на его вопросы. Он знал, как мало шансов у Трея. Вероятность того, что сын выживет, была бесконечно малой.

Хэзэрд повел Блэйз к двери, надеясь, что случится невероятное и его единственный сын выживет.

— Если вам что-нибудь понадобится, мы будем здесь, за дверью, — сказал он Импрес.

— Я не хочу уходить, — резко воскликнула Блэйз, не желая пассивно подчиняться необходимости. Повернувшись, она коротко глянула на Импрес и затем посмотрела наТрея. — Я могу помочь. Вы не сможете делать все сама.

Голос у нее был неожиданно твердый, хотя глаза сверкали от слез.

Импрес мгновенно все обдумала. Красивая женщина с огненно-рыжими волосами, одетая в модное платье, выглядела на первый взгляд легкомысленной, как бабочка. Большие сапфиры сияли в ушах и на шее. Ее роскошное, голубое, как летнее небо, бархатное платье было, несомненно, от Ворта и стоило уйму денег. Ждала ли она гостей или одевалась так каждый день перед обедом? Импрес показалось, что прошла целая вечность с той поры, как ее мать носила платья от лучшего парижского кутюрье. Но она знала, что у матери под ее внешними изяществом и кротостью таился сильный характер, и могла допустить, что в этом мать Трея похожа на ее собственную.

— Может быть, вам будет страшно смотреть, — предупредила она осторожно.

— Четверо моих детей умерли у меня на глазах. Страшнее этого ничего нет. Скажите, что я должна делать, — сказала Блэйз, приподняв подбородок. — Что мы должны делать, — поправилась она, глянув на Хэзэрда.

Пальцы Хэзэрда сжали маленькую руку жены, и он сказал с извиняющейся улыбкой Импрес:

— Он все, что у нас есть.

— Если я смогу сделать что-нибудь для Трея, — объяснила Блэйз, — это будет… — Ее глаза наполнились слезами, и она закончила дрожащим шепотом: — Он будет знать, что мы здесь, и не умрет.

Импрес поняла. Медицина лечит своими средствами, но, как она научилась от матери и бабушки, знавших наизусть все лечебные травы, одни выживают, не имея никаких шансов на выздоровление, а другие, которые могли бы жить, умирают. Разница заключалась или в желании жить, или в воздействии на больного воли другого человека, или же в том, что кому-то удавалось зажечь таинственную искру энергии, существующей между людьми.

— Первое, — сказала Импрес, — сделаем так, чтобы он чувствовал себя более комфортно, устраним боль, чтобы организм начал бороться. Возьмите лед и держите взбитый желток охлажденным. Придется давать его всю ночь.

Импрес размешала небольшую порцию сухих трав со взбитым яйцом. Затем они по очереди стали через небольшую воронку и полую тростинку, помещенную в рот Трея, давать эту смесь. Глотательный рефлекс Трея должен был довершить процесс приема лекарства.

Через час одна чашка опустела.

— Надо поставить компресс на раны, чтобы он успокоился, — объяснила Импрес. — Доктор удалил пули, по крайней мере, те, что нашел, но операция сильно ослабила раненого. Трей потерял много крови.

Импрес взяла сухой тысячелистник из своей седельной сумки и добавила немного горячей воды, приготовив таким образом густую пасту. Хэзэрд помог перевернуть Трея так, чтобы раны на его спине стали доступны. Импрес аккуратно смазала пастой ужасную сукровицу, выступившую на ране, а затем забинтовала.

— Теперь пора дать ему отвар тысячелистника, — сказала она, и Блэйз помогла приготовить снадобье. Хэзэрд, Блэйз и Импрес опять по очереди, наклонившись над бессознательным Треем, стали давать ему через воронку и тростинку маленькие порции отвара. Это нужно было делать очень медленно, чтобы Трей не задохнулся и, чтобы жидкость не попала в легкие.

Всю ночь они не отходили от раненого, отпаивая его отваром из лепестков роз, возвращающим силу, да приготовленным Импрес из своих трав напитком против лихорадки, который необходимо было давать в очень малых дозах из-за его ядовитости. По-прежнему Трею давали взбитые яйца.

— Не спрашивайте меня, как действует это снадобье, — сказала Импрес Хэзэрду и Блэйз, — но моя мать однажды спасла им человека, у которого была гангрена. Оно очищает ткани и лечит от старости.

Затем через полчаса Трею дали отвар тысячелистника, который останавливает кровотечение, успокаивает нервы и оказывает анестезирующее действие. Раны Импрес смазала особым растительным маслом. Еще один отвар, который ему дали, был предназначен для уменьшения опухоли и вероятности инфекции.

И так продолжалось всю ночь.

Усталые, они сменяли друг друга, почти не разговаривали, связанные одним стремлением — не дать Трею провалиться в забытьи.

Хэзэрд часто заговаривал с сыном низким шепотом, иногда переходящим в тихое скандирование, похожее на чтение стихов, дважды вызывавшее легкое движение закрытых век Трея.

Все заметили эту почти незаметную реакцию: знак, что он в сознании. Хэзэрд оба раза посмотрел на Блэйз.

— Это его любимое, — сказал он в первый раз с горькой улыбкой.

А когда это случилось под утро во второй раз, он прошептал:

— Они смотрят на него. Я чувствую.

Хэзэрд поднялся и отошел в дальний темный угол комнаты, сел на пол, закрыл глаза и оставался неподвижным, словно впав в транс.

— Он молился духам, — объяснила Блэйз. — Он видит и слышит их. Я хотела бы иметь его веру. Она дает силы. Он говорит с ними с почтением, и они отвечают ему. Он всегда говорит, что только ум дает человеку власть, а не физическая сила тела.

Когда Хэзэрд вернулся к постели Трея, он снял с шеи золотую цепь, в которую был вделан неотшлифованный, грубый камень, и осторожно положил ее рядом с Треем. Это был его главный амулет, защищавший его жизнь. И сейчас, когда Трей оказался на краю смерти, он отдавал свой талисман, чтобы спасти сына.

— Он в твоих руках, — прошептал Хэзэрд, добавив несколько слов по-индейски, что означало: «В руках того, кто создал все».

Импрес и Блэйз, изможденные до предела, по настоянию Хэзэрда, прилегли на принесенные походные кровати рядом с Треем. Сам Хэзэрд не спал, сидя в глубоком кресле и наблюдая за слабым дыханием Трея. Он уже дал все обещания духам и теперь молчал, надеясь, что сын будет жить.

Импрес проснулась первая, сон у нее был беспокойным, подсознательно мозг перебирал возможные средства и снадобья, напрягая память, для того чтобы вспомнить, что еще может помочь Трею выжить.

«Он должен жить!» — мысленно говорила она. Эмоциональный порыв был столь силен, что она села на кровати, натянутая как стрела, и открыла глаза, моментально избавясь от остатков сна. Ее глаза неожиданно остановились на электрической лампе, которая стояла на столе. Электричество! Удивительно было увидеть такое в прериях. Хотя, почему бы нет?

В Елене гордились техническим прогрессом, первые уличные фонари появились здесь в 1882 году, а рудники имели электрическое освещение еще раньше. У Брэддок-Блэков было все. Почему бы им не иметь электрического освещения? Но в голове у Импрес по-прежнему господствовала одна мысль, что Трей должен жить, и это заставило забыть последнее чудо техники.

Серебристые глаза Трея продолжали преследовать Импрес, несмотря на то что она не могла видеть сейчас ни малейшего движения его плотно закрытых век. Она помнила их мерцающую теплоту и излучаемые ими попеременно юмор и горячую страсть. Сложные чувства обуревали Импрес, когда она боролась за жизнь Трея. Это были эмоции, к которым примешивались воспоминания о мужской нежности, причудливом изгибе рта, когда Трей улыбался, высокомерной уверенности, что он найдет фиалки в эту зимнюю, снежную пору.