И получала ее в той мере, на какую могла бы рассчитывать сестра, но не супруга. Он был нежен и заботлив во всем, чего бы ей ни захотелось. Он бродил за ней тенью, поддерживая ее каждую минуту. Он казался влюбленным и страстным – лишь до той поры, покуда не переступали они порог королевской опочивальни. Там Мишель становился равнодушным и безучастным. Впрочем, если быть совсем уж честной, то Мари пару раз пыталась соблазнить его вне спальни, но потерпела ту же неудачу, что и под балдахином их ложа.

О причинах, превративших его из любовника в друга – близкого, доброго, но друга! – спросила лишь однажды. Ответ ее не удовлетворил, хотя она и убеждала себя десятки раз, что муж у нее не просто муж, а средневековый король, причем «средневековый» - ключевое слово. Но где ей было справиться с мыслью, что беременность делает ее асексуальной, и тогда нужно дождаться родов и попробовать начать сначала? Или что она попросту наскучила ему, и тогда никакой надежды нет?

Первое было предпочтительнее второго. Если только не окажется слишком поздно.

- Барбара сказала… - проговорила Мари и запнулась. Подняла глаза на Мишеля и выдохнула, - что маркиза де Конфьян прекрасна. И что между вами…

Запнулась снова и прикрыла ясные глаза ресницами.

- Выгоню глупую старуху! – проворчал Мишель, глядя на свою королеву. – Мари, посмотри на меня. Не слушай всего, что болтают слуги. О прелестях маркизы тебе лучше расскажет ее супруг. А она сама – о том, почему сбежала, - Его Величество усмехнулся.

Мари коротко хихикнула и подняла голову.

- Обещаю тебе обстоятельно и разносторонне подойти к вопросу расследования взаимосвязи прелестей маркизы де Конфьян с обстоятельствами ее побега. Но Барбару не наказывай. Маркиз много, а кухарка такая у нас одна на все королевство.

- Если ты просишь, я не стану ее наказывать. Но длинный язык старой карги не впервые разносит дурные вести, - Мишель снова поцеловал Ее Величество. – И было бы лучше, если…

Он замолчал на полуслове, поскольку в зал вошел герольд и объявил о прибытии маркиза и маркизы де Конфьян с наследником. Мишель весело глянул на Мари.

- А вот и гости!

- Черт! – воскликнула королева, взглянув на пятна краски на ладонях. – Жирная грязная корова! Встречай их один!

Она вскочила с трона и, проскользнув в проход в углу залы, помчалась в королевские покои – отмываться, причесываться и переодеваться.

22 декабря 1186 года, Фенелла 

Солнце ярко освещало королевскую спальню, куда Мишель заглянул в поисках своей жены. Не обнаружив Мари в комнате, король усмехнулся. Он точно знал, где еще она может быть. Каждое утро в любую погоду Ее Величество обязательно гуляла по саду. Впрочем, именно сегодня погода как нельзя более располагала к прогулке.

Вчерашний вечер прошел весело. Мари, хотя и была привычно уже молчалива при посторонних, выглядела спокойной и, кажется, больше не изводила себя всякой чепухой. Черт бы побрал старую Барбару! С ней он еще обязательно поговорит!

Спать королева ушла рано, но это как раз было неудивительно в ее положении.

Мишель, как умел, развлекал гостей настолько, чтобы это не противоречило королевской чести. И, к его великому изумлению, маркиза Катрин неожиданно выказала живой интерес к оросительным каналам от реки Сэрпан-д’Орэ, строительство которых король завершил в этом году. Она, как оказалось, желает разбить парк перед замком. И Мишель обещал показать, как он все устроил в своем саду. Но это все после. Теперь есть дела много важнее.

Его Величество быстро шел по тропинке, когда за одним из поворотов заметил забавную, но столь приятную его глазу женскую фигуру в зимнем отороченном густым мехом плаще.

- Вот вы где, любовь моя! – радостно окликнул он супругу.

Радуясь солнечному зимнему дню, маркиза де Конфьян неспешно ступала по расчищенной от снега дорожке сада вокруг Трезмонского замка. Прогулка навевала воспоминания, одновременно приятные и мучительные. Всего лишь год назад она бродила здесь же и думала о том, как станет хозяйкой и этому саду, и этому замку. Катрин поежилась, словно ей опять стало холодно. Теперь было ужасно странно, как могла она допускать подобное в своих намерениях. В то время как ее мыслями, сердцем, душой и телом владел совершенно другой мужчина. И он появился здесь в то злополучное утро. В то волшебное утро, когда посреди холодной осени для нее, пусть и на миг, наступило жаркое лето, которое дарили ей руки ее трубадура. Маркиза стыдливо улыбнулась, вспомнив его горячий поцелуй, и нахмурилась, когда подумала о том, что за этим последовало. А если бы она решилась и все же пошла под венец с королем?

Ее Светлость зажмурилась и тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. К счастью, все обошлось.

Но как было бы чудесно, если бы и сегодняшним утром Серж пришел сюда за ней.

Хрустнула ветка, Катрин с надеждой обернулась.

- Вот вы где, любовь моя! – услышала она родной голос. Дыхание перехватило, щеки зарделись и, подхватив юбки, маркиза скорым шагом пошла навстречу возлюбленному мужу.

- Ой! – выдохнула Мари, наткнувшись в коридоре замка на долговязую мужскую фигуру, и едва не потеряла равновесие. Собственная неуклюжесть ее раздражала, хотя она и тщательно скрывала это. Мужчина немедленно подхватил ее под руку и помог удержаться на ногах. Падать с лестницы было не лучшей затеей в ее положении, а ей оставался всего шаг до каменных ступеней винтовой лестницы, что вела к боковому выходу в сад – самая короткая и излюбленная ее дорога.

- Доброе утро, мадам! – отозвался мужчина, и Мари узнала голос маркиза де Конфьяна, склонившегося в почтительном поклоне. – Держитесь крепче, здесь довольно круто. А камни скользкие, будто их веками полировали.

Из-за таких вот гладких камней погибла мать короля Мишеля. Это было известно всему королевству. С тех-то пор все темные углы, коридоры и лестницы были освещены пламенем факелов. Число которых увеличилось с того дня, как она сообщила супругу о своей беременности, будь она неладно!

- Благодарю вас, - растерянно проговорила Мари, торопясь накинуть капюшон плаща на голову – опять забыла эти чертовы покрывало и обруч – и заторопилась спуститься. Беседовать с маркизом ей было неловко. За целый год жизни в Фенелле, куда она угодила в День Змеиный, ей почти не приходилось общаться ни с кем, кроме слуг, и Мари прекрасно знала, что те искренно считают ее блаженной, жалея своего любимого короля. И канцоны, сочиняемые придворными поэтами – всего лишь лесть, предназначенная его ушам. Потому единственным, с кем она не боялась заговорить, был ее собственный муж. Она же всегда умудрялась ляпнуть что-то не то и не тогда. Почти во всех ее словах и действиях находилось такое, что противоречило проклятой королевской чести, которой Мишель придавал так много значения! И, никогда не считавшая себя идиоткой, Мари начинала сомневаться в собственных умственных способностях.