Кузема солидно кивнул:

– Поспрошаю… Книгочеев на посаде не так уж и много.

– Вот-вот, и я про то говорю! – обрадовался свей. – Может быть, и есть у кого эта книга. Запомнил автора? Рабле, Франсуа Рабле.

– Да запомнил, чего уж, – дед усмехнулся в бороду. – Чего не запомнить? Рабле – хранцузский немец.

– Ну, хорошо. – Посетитель достал из кошеля деньгу, протянул деду. – Это тебе задаток. А я наведаюсь дня через три.

Едва странный посетитель ушел, как в лавке наконец появился давно ожидаемый отец Паисий.

– Ой, слава Господу, отче! – не скрывая радости, бросился к нему дед Кузема. – Давненько не захаживал, святой отец. Я уж, грешным делом, подумывал – не случилось ли чего? Вот, новое Евангелие имеется, могилевской печати, с картинками, а из латынных книг – сам смотри, отче, я ведь поганых наречий не ведаю.

– Не стоит хулить чужое, Кузема, – попенял монах. – Латынцы, бывает, и неплохие книжицы пишут. Давай-ка, показывай свои закрома!

Кузема и рад стараться. Про просьбу недавнего свея тоже не забыл – уплачено! – исподволь осведомился насчет Рабле.

– Рабле? – удивился Паисий. – Нет, о такой книжке не слыхивал.

Ну, не слыхивал так не слыхивал, дед пожал плечами. Отобрав для монастыря пару книжиц, Паисий расплатился серебром и, выйдя из лавки, подозвал служку. Тот и протянул уже было за покупками руки… Да вдруг из-под суконного рядка, словно черт, выскочил шпынь – хвать книжицу, и бежать со всех ног, только пятки засверкали.

Паисий на миг дар речи потерял от такой наглости – не кого-нибудь, его, судебного старца, ограбили! Да как нахально-то – оттого и обиднее. Ну, тати поганые, ну, подождите…

Нерасторопный служка повалился в ноги:

– Прости Христа ради, батюшка, не уследил.

А уже по всему рядку заорали:

– Лови татя, держи! Эвон он, эвон, рыжий! К реке побежал.

– Не, к реке – это Игнатка-сбитенщик, уж он красть не станет.

– Лови, лови рыжего!

По всему торжищу вдруг бросились врассыпную мальчишки. Все одновременно, словно бы кто знак подал. А и подал – но об этом те, кто ловил вора, не ведали. Шум, гам, суета, пыль под ногами вьется. Глянь – а в пыли уже и сукна, и серебряного ряда товар.

– Какой же гад рядок-то перевернул, православные?!

– Уж я того гада!..

– Лови, лови, во-он он!

– Да где?

– Да эвон, у паперти! Бежит! А чего честному человеку бежать? Не с чего!

– Так вон и этот бежит! И тот…

Суета. Так никого и не поймали… Не поймали б, если б не красивый юноша, блондин с карими блестящими глазами в полукафтанце зеленого бархата, серебряной плющеной проволочкой – битью – украшенном. Видать, его-то и сбил с ног ворюга! Ничего, встал молодой вьюнош, ноги от пыли отряхнул, в правой руке – книжица. Подошел к Паисию, поклонился в пояс:

– Не твоя ли, святой отец, книжица?

– Моя, моя! – Уж как обрадовался судебный старец, перекрестился. – Ишь, сподобил Господь удержать татя.

– А татя-то я как раз и упустил, – виновато признался юноша. – Вот, книжку только удалось отнять.

– Ничего, ничего, – Таисий замахал руками. – Пес с ним, с татем. Какого, молодой вьюнош, роду-племени? Как звать-величать?

– Иван, приказчик архангельский.

Так и познакомились, разговорились. Слово за слово, Иван старца к себе на постоялый двор пригласил, есть, мол, одна книжица. Правда, обгорелая вся, зато, говорят, редкая. Редкая? Вот тут и запал старче! Хотя какой там старче? В самом соку мужчина. Татя вот только пропустил, ну, так уж это от удивления – кто ж знал, что посмеют вот так, нахально…

Завидев судебного старца, чернец Аристарх – тот, что приглядывал за постоялым двором на Береговой, – сначала удивился, а потом сразу растянул губы в улыбке и, поклоняясь, приветствовал:

– Здрав буди, отче.

– И тебе не хворать, – кивнув чернецу, Паисий важно прошествовал в гостевую горницу. Идущий впереди Иван с удовольствием отметил свой поднявшийся в глазах Аристарха статус. Чернец прямо-таки пожирал постояльца глазами. И правильно – не к каждому приказчику судебные старцы в гости жалуют, далеко не к каждому!

– Ну, показывай твою диковину! – как любой занятый человек, отец Паисий не стал тратить время на предисловия.

Иван улыбнулся, кивнул, вытаскивая из сундучка обгорелую книжицу.

– Угу… – Старец хмыкнул, прочел вслух титульную страницу: – Франсуа Рабле. Э! Да не иначе как про эту книжицу меня сегодня Кузема расспрашивал!

– Кузема? Торговец? – удивился Иванко. – А что именно расспрашивал?

– Да так, – святой отец отмахнулся, жадно пожирая глазами текст. – Неплохо написано, – сказал он несколько погодя. – Смешно и неглупо. Ты чего так смотришь, вьюнош Иван? Нешто дивишься, что знаю французскую речь?

– Дивлюсь, отче, – кивнув, признался Иван. – Уму твоему дивлюсь, любви книжной…

Юноша оборвал речь на полуслове – что-то промелькнуло вдруг на миг в глазах у Паисия, что-то властное, гордое, мирское. Не иноки смиренные так смотрят – князья! Впрочем, кто знает, кем этот Паисий был в мирской жизни? Уж никак не меньше, чем столбовым боярином, а то и из княжат. Может быть, из сосланного Грозным царем рода? Или пострадал не так давно, при Борисе? Хотя… почему именно пострадал? Не только из-за страданий уходят в монастыри, а и для того, чтобы стать ближе к Богу.

– Сколь хочешь за книжицу, вьюнош?

Иванко покачал головой:

– Не могу продать, не моя. Парня одного, приятеля… Почитать вот дам, если нужно.

– Давай! Давненько французских романов не читывал! – Старец расхохотался – тоже не по-монашески, по-мирскому. – Да не только я не читывал, а и инокиня Дарья. Думаю, и ей приятно будет.

– Инокиня Дарья? Так она…

Паисий осадил собеседника вдруг вспыхнувшим огнем взглядом. Словно ожег! Спросил гневно:

– А не слишком ли ты любопытен, чадо?!

Иванко потупился. Он знал, конечно, что настоятельница Введенского женского монастыря Дарья – лицо очень знатного рода, когда-то приближенного к князьям Курбским. А Тимофей Соль, дьяк разбойного приказу и непосредственный Иванкин начальник, намекнул как-то, что инокиня Дарья – бывшая супруга самого Грозного царя, так-то! Много страшных тайн хранили тихвинские монастыри, лучше и не знать.

– А вообще, рад был знакомству, – вполне светски улыбнулся вдруг гость. – Честное слово, рад. Вижу, ты вьюнош начитанный и скромный. Книжку твою прочту с удовольствием и скоро верну.

Иван вдруг улыбнулся:

– А у меня еще кое-что почитать есть.

– Еще? Так что ж ты стоишь? Давай показывай!

Все так же улыбаясь, юноша снял сапог и, поддев ногтем, вытащил грамотку. Протянул с поклоном:

– Прочти, отче.

Усмехнувшись, старец покривил губы:

– Иван Леонтьев, из детей боярских… так-так… разбойного приказа дьяка Тимофея Соли товарищ! Однако! Далеко пойдешь, вьюнош… Если крылья не оборвут. Знавал я когда-то Тимофея Соль – человек страшный.

– Так он, отче, для врагов государевых страшный.

– Для врагов? Ну-ну… Вот и я о том… – Паисий усмехнулся. – А ты не глуп, отроче. Впрочем, что я? В разбойном приказе дураков не держат. Признайся, сегодняшняя кражонка – твоя затея?

– Моя, – кивнул Иван. – Очень нужно было с тобой встретиться, поговорить, а архимандриту я не хотел открываться. Я для него – богатый торговый гость и не более.

– Небось мзду давал настоятелю? – стрельнул взглядом Паисий. – Людишек своих, чай, пристраивал?

Иванко потупился и ничего не ответил.

– И хорошо, что настоятелю не открылся, – строго произнес гость. – Человек-то он неплохой, но… много вокруг сброда разного вертится. С чем послан – спрашивать не буду, догадываюсь, что не с глупостями разными. Чаю – в хлебе дело, а? Не отвечай, не надо, не велик-то и секрет, если подумать. Что от меня нужно? Помощь?

– Угу… – Иван кивнул и твердо посмотрел в глаза старцу. – Смерть таможенного чернеца Ефимия. Узнать хотелось бы.

– Узнать, кого зацепил? – хохотнул Паисий. – Узнаешь. Откуда я только узнаю, что грамота твоя не поддельная? – Темные глаза монаха обдали лютым холодом. – Может, лучше тебя в железа заковать да в Москву? Или в клеть да пытать? А? Что молчишь?