Девки Мульку гоняли – то в подклеть сбегай за квасом, то в баньку за теплой водицей, то волоса расчеши гребнем. Мулька все выполняла честно: и за квасом бегала, и в баньку, и волосы девкам чесала. Улыбалась. Ан, нет-нет, да и вздыхала тяжко – это ж надо, какую красу господь Матренке с Христинкой да Феклой дал! Все при всем, дородные все, белокожие, не то что она – смугла, тоща, как веник, аж косточки под кожей прощупываются.

– Ну, хватит чесать, – махнув рукой, лениво молвила Фекла. – Теперь косу заплети, да потолще. Ух! Чего волос дергаешь, козища гунявая?

Не со зла дернула Мулька, нечаянно, а Фекла ка-ак треснет ладонищей по щеке, лениво так, словно надоедливую муху согнала. Мулька и с ног долой! Ну, ничего, поднялась и с улыбкою вышла. Остановилась у крыльца, набежавшую слезу рукавом вытерла – тут как раз и Митька явился, с Онисимом. Ну, Онисим-то девке ни к чему – плохой парень, жадный и злой, вот Митрий – совсем другое дело: по всему видать, добрый, смешной, конфузливый, да и лицом пригож – Мульке нравился.

– Гы-ы, – потрепав отрока по плечу, разулыбалась Мулька, показала жестом, будто пьет, за собой потянула, мол, пойдем, угощу сбитнем.

– Иди-иди, – похабно ухмыльнулся Онисим. – Как раз свое пуло потратишь.

Пуло – монетку медную – Митька к сегодняшнему вечеру заработал, когда дневную добычу на всех делили. Поначалу, после ограбления судебного старца, дела плохо шли – старцевы оружные люди по всему рынку шныряли, пришлось затаиться почти до обедни, а уж потом, к полудню ближе, пошли всей ватагой к кабаку, что на Кабанова улице, пьяниц-питухов щипать. Ничего, медях нащипали. Сказать честно, Митрия от такой жизни мутило – не так он представлял себе служенье Отечеству, совсем не так. А Иванко все наставлял – мол, понравься бабке или кому-нибудь на ее усадьбе влиятельному, стань своим человеком, тогда и будешь все, что в веселой избе творится, знать – глядишь, и к Узкоглазову потянется ниточка и, может быть, еще кой к кому. В общем, «полови рыбку в мутной водице, может, что и вытянешь» – Митрий это так понимал. Действовал, конечно, как мог, старался, только если кому и стал своим человеком, так только Гунявой Мульке. Нечего сказать, нашел влиятельную. Правда, и не искал – Мулька сама к нему вязалась. Ну хоть что-то… Вот и сейчас позвала сбитень пить. Пойти, что ли? Почему нет? Пить и в самом деле хотелось, день-то жаркий выдался.

Митька обернулся – Онисим уже поднимался по крыльцу, на доклад к бабке или, скорей, к Федьке Блину, – вот бы с кем скорешиться для дела. Уж Федька-то наверняка в курсе всех бабкиных дел, не то что Гунявая Мулька. Хотя и та может что-то знать, вот только жаль, сказать ничего не может… Впрочем, как это не может? Митрий задумался. Ведь не дура же она, далеко не дура. Ну и что с того, что говорить не может, да и грамоту вряд ли ведает? Можно ведь и другие способы для общения отыскать. Ай, молодец Митрий, верно размыслил!

– Ладно, – отрок улыбнулся. – Пожалуй, пойду, попью с тобой сбитню. А бабка не узнает?

Мулька засмеялась – гы-гы – обвела подворье рукою, мол, смотри, что тут творится, до нас ли? Митька даже покраснел, заругал себя – вот балда, не заметил, что не так все кругом, ну не так, как всегда. Обычно по вечерам тишь да гладь да Божья благодать, а нынче слуги бабкины так и мелькают, все приодетые, в рубахах вышитых. Кто бочонок с медком в избу тащит, кто окорок лосиный с амбара. Суета. Видать, к бабке нешуточный гость пожаловал. Ну да, не до Мульки теперь, похоже, вон и остальные девки простоволосые по заднему двору ходят. Интересно, что ж они-то не набелились, не нарумянились, брови не подсурьмили? Иль гость не за тем приехал? Ага… А если и правда не за тем?!

Митька насторожился, задумался, а Мулька уже тянула его за руку в свою избенку.

Войдя, отрок перекрестился на висевшую в углу икону и, откинув занавеси, уселся за стол.

– Ну, наливай свой сбитень.

Девчонка юркнула за очаг и появилась не сразу, а через некоторое время, в течение которого Митрий размышлял о необычном госте, – как бы вызнать? А потому и вздрогнул, увидев перед собой Мульку с глиняным горшком в руках. Светлые волосы девчонки были распущены по плечам, вместо платка их украшал сплетенный из ромашек венок. Митрий вдруг покраснел – кроме венка ничего другого на Мульке не было.

– Умм! – Девчонка осторожно налила из горшка в деревянную кружку, кивнула – пей.

Митька выпил, а Мулька, примостившись рядом на лавке, принялась целовать его с таким жаром, что… В общем, Митька сопротивлялся недолго.

– Умм, – довольно приговаривала девчонка. – Умм!

– Да что ты все мычишь да мычишь? – Митрий растянулся на лавке, стыдливо прикрывшись рогожкой. – Давай хоть поговорим, да?

Мулька с готовностью закивала.

– Вот смотри, к вам ведь гость приехал, так?

– Умм.

– И гость непростой, не из Тихвина?

Девчонка кивнула.

– А зачем приехал, не знаешь?

– Гы-ы…

– Не знаешь… Поня-атно. А Платона Узкоглазова с Романицкой улицы знаешь? Он к вам захаживал?

Мулька задумчиво закусила губу, замычала – видать, хотела бы что-то пояснить, да не знала как. Митька встрепенулся, оперся на руку.

– Ладно, попроще. Значит, ты Узкоглазова знаешь?

– Гы-ы…

– Нет? Ну, тогда, про него слышала?

– Умм!

– Молодец, молодец, Мулечка! А вот парня, который у вас на усадьбе раньше жил да куда-то сгинул, ты уж наверняка должна знать, Васька Москва – так ведь его зовут?

Девчонка вдруг задрожала, и в округлившихся светло-серых глазах ее вспыхнул на миг такой ужас, что и самому Митьке стало страшно.

– Да не дрожи ты! Этот Васька, он убийца? Скажи!

Вместо ответа Мулька спрыгнула с лавки и, натянув платье, схватила Митьку за плечи.

– Умм! – девушка повелительно кивнула на дверь. Уходи!

– Да ладно тебе…

– Умм! Умм! Умм!

И ведь выгнала! Митька едва успел порты натянуть, рубаху уже надевал во дворе. Надел, волосы рукой пригладил…

– Митька, забубенная твоя башка!

– Ась?

Отрок оглянулся и увидал бегущего от избы Онисима. И чего разорался, знает ведь, где Митьку искать.

– Давай иди скорей в избу, хозяйка зовет!

Ну, хозяйка так хозяйка. Жаль вот, с Мулькой нехорошо получилось… и все же кое-что вызнал! Васька Москва – точно убивец, вот еще узнать бы, были ли у него самострелы и, самое главное, связан ли он с Узкоглазовым?

– Так, погоди-ка… – На полпути к избе Онисим остановил Митьку и, чуть отойдя, критически осмотрел. – Ой, чушка грязная! Иди хоть к колодцу, морду ополосни. Да быстрее, быстрее.

Пожав плечами, отрок пошел к колодцу, ополоснулся, снова пригладил волосы, длинные, темно-русые, густые.

– Ну, вот, – теперь Онисим вроде бы остался доволен. – Эх, рубаха-то у тебя грязна.

– Ну уж другой нету, – обиделся Митрий. – Да и сапог не припас.

– Эх, голь-шмоль перекатная.

– Эй, вы там скоро? – донесся с крыльца повелительный голос Васьки Блина. – Быстрее, шпыни ненадобные, поспешайте, ежели плетей не хотите отведать!

Плетей не хотелось, а потому поспешили. Да так, что Митька споткнулся на крыльце, расквасив до крови нос. Пришлось Онисиму бежать за водицей, уняли кое-как юшку.

В горнице на широкой лавке, развалившись, сидел богато одетый толстяк с бритым лицом, или, как принято было говорить, – «со скобленым рылом». В левой руке толстяк держал увесистый серебряный кубок, в правой – плетку, коей время от времени похлопывал себя по зеленым сафьяновым сапожкам. В сапожки были небрежно заправлены алые шелковые шаровары, поверх которых была выпущена лазоревая рубаха, тоже шелковая, с узорчатой вышивкой по вороту и подолу, поверх рубахи красовался бархатный ярко-красный зипун с золочеными пуговицами, а сверху внахлест – зеленая суконная чуга – узкий кафтан для верховой езды с короткими, по локоть, рукавами, украшенный тонкой винтообразной проволочкой из черненого серебра – канителью. Под стать чуге и струящийся желтым шелком пояс с позолоченными варварками – шариками на тесьме – и кистями. Рядом с этаким франтом на лавке валялась отороченная беличьим мехом шапка с большим, размером почти что с ладонь, оламом – вызолоченной кованой бляхой с изображением корабля, плывущего по бурному морю под всеми парусами. Корабль этот и привлек в первую очередь внимание Митьки, больно уж был необычен, да и красив. Интересно, сколько вся эта красота могла стоить? Наверное, немало. Значит, незнакомец богат, и весьма. Какой-нибудь заезжий боярин? Скорее всего…