И лишь когда Наве поднял вуаль своей невесты, чтобы скрепить их союз поцелуем, в зале раздался удивленный ропот. И громче всех прочих звучал вскрик Эймара. Но никто не сказал и слова. И даже Копен, смертельно побледневший, не осмелился обратиться к Хранителю. Наве же, глядя в счастливые глаза прекрасной Фенелы, склонился к ее устам, она же отвечала, улыбаясь в его твердые и горячие губы…

… что-то тяжелое наваливалось на нее, не давая вздохнуть. Стискивало грудь, мешая биться сердцу. И все в ней горело, не оставляя места жизни, отнимая память о весне. Цепкое, липкое небытие не желало ее отпускать, обволакивая ужасом, увлекая в пропасть. Из последних сил своих Аброн вырвалась из бесконечного мрака, в котором была целую вечность, с единственным именем на устах.

- Наве!

- Ты видела, - отозвался бесконечный мрак страшным и прекрасным голосом. – Ты видела.

- Нет! – вскрикнула Аброн и выставила перед собой руки, словно пытаясь отгородиться от голоса, слышимого отовсюду.

- Ты видела. Видела. Он предал тебя.

- Нет, он не мог! Мой Наве не мог, - твердила Аброн, словно заклятие.

Из мрака вышла женщина, освещенная алым цветом. Она шла медленно, волосы ее развевались, будто от ветра. Венчал ее венок из цветов, горевших пламенем. И из глаз текли кровавые слезы.

- А разве Наве – не мужчина? Мужчины предают и убивают своим предательством. Ты видела, Аброн. И я дам тебе силу жить дальше.

Больно было глазам смотреть на венок из пылающих цветов. Если долго будешь смотреть – то и из твоих глаз потекут кровавые слезы. Аброн спрятала лицо в ладонях, но тут же отняла их. И смело посмотрела в глаза женщины.

- У меня есть эта сила. Любовь моего Наве дает мне ее.

Демоница рассмеялась. Страшным смехом. Прекрасным смехом, подобного которому нет ни на земле, ни на небе. А после взмахнула руками, как крыльями, и в ту же минуту оказалась возле Аброн, и зашептала ей на ухо, касаясь его жаркими губами:

- Он не дает тебе ничего. Он не способен давать. Он может лишь брать. Потому что не любит. Потому что не умеет любить. Приди ко мне, и я научу тебя, что делать.

Аброн отшатнулась, не отводя взгляда.

- Ты ничего не знаешь. Ты не можешь знать.

- Беда в том, что я знаю все. Про тебя. Про него. Про любовь. И про ненависть. Показать?

- Ты знать не можешь! – твердо повторила Аброн, и пустота отозвалась насмешливым эхом: «Можешь, можешь, можешь…»

… покои освещались лишь единственной свечой. Ее неровное тусклое сияние бросало причудливые тени на постель, что была единственным белым пятном в полутьме. Одна из самых удивительных и длинных теней брала свое начало у изогнутой в колене женской ножки. На женщине не было сорочки. Она лежала беззащитно обнаженная среди простыней и покрывал. И тихонько дрожала, прекрасная в своей беззащитности.

И, словно оберегая ее от того, что могло скрываться в ночной тьме, Хранитель, нависнув над ее телом, заслонил собою ей целый мир. Он медленно целовал ее шею, грудь, живот, ноги, спускаясь к самым кончикам пальцев на ее ступнях, исцеловывая каждый. А потом вновь поднимался к ее лицу, завладевая красными воспаленными губами – воспаленными от поцелуев. Женщина глухо стонала и извивалась под ним. Взгляд ее неожиданно яркий, острый пронизывал эту ночь. И не слышала она, как Хранитель шептал ей: «Любовь моя, весна моя, жена моя…»

Они вздрогнули оба, всем телом, превратившись в единое тело, с одним на двоих сердцем, с одним на двоих дыханием, когда он ворвался в нее. Женщина тихо вскрикнула и замерла. И слезы брызнули из ее глаз. Слезы эти казались каплями расплавленного золота на ее щеках – от света свечи. Он целовал ее темные локоны, разметавшиеся по подушке. Светлый лоб. И снова вернулся к губам. И тогда она ожила. И на каждое его движение стала отвечать своим движением. И на каждый его вдох отвечала своим выдохом. И на каждый его стон, отвечала своим стоном…

- … я знаю, - твердил бесконечный мрак, – я все про вас знаю…

Слезы текли по щекам Аброн. Обжигая кожу, капая кровью. Каждый его поцелуй вырывал кусок ее плоти. Каждый его вздох разрывал ее сердце. Хранитель Наве, поклявшийся любить ее до конца своих дней, забыл свою Аброн спустя несколько часов. И сделал другую своей женой.

Слабый крик вырвался из груди Аброн. И заметалась она в пустоте, закрывая руками глаза, закрывая руками уши. Не видеть, не слышать, не помнить…

- Приди ко мне, - шептала тьма, и шепот ее напоминал змеиное шипение. – Приди ко мне. И я дам тебе силы. Ты сумеешь отомстить. Вместе мы сумеем отомстить. Ты – за свое. Я – за свое. Приди ко мне…

Приди ко мне… Поедешь со мной… Приди ко мне… Хочешь быть со мной… Не оставишь меня… Я буду рядом.

Слез больше не было. И боли больше не было. Аброн чувствовала его дыхание, сплетенное со своим, тепло его руки на своей щеке, жар его губ на своих губах.

- Я буду рядом!

Взмыла в воздух. И яркой вспышкой белого света озарилась тьма вокруг нее, сменившись потом мерцанием, подобным мерцанию месяца.

Аброн остановилась и проговорила во тьму:

- Ничего ты не знаешь. Мне не нужна твоя сила. Я не приду к тебе!

Тьма взорвалась алым огнем, опаляющим кожу, сжигающим до самой кости. А после сомкнулась в единой точке. И в самом центре, в сердцевине тьмы была женщина в пылающем венке. Имя ее было Веррье. И под ногами ее увядали пролески.

- Форж-Рон! – закричала она.

И тьму, и свет закрыл собой демон, ускоривший бег времени там, где остались люди, времена года и сама жизнь. В Безвременье же все замерло.

Он шел навстречу солнцу. Солнце было ярким, оно почти ослепляло. Но он знал, что другого пути у него нет. Это было прекрасно – идти своим путем. И даже если бы он никогда не дошел до солнца – кто до него доходил? – в том было великое счастье.

Наве открыл глаза. И ослепляющий луч едва не лишил его зрения. Наве закрыл рукой глаза и почувствовал, что губы его улыбаются. Он просыпался, и просыпался с душой, исполненной солнечного света.

- Аброн, - шепнул он.

Повернулся, чтобы заключить ее в свои объятия, и вдруг свет погас.

Темные волосы, разметавшиеся по подушке. И тонкая ладонь с рубиновым перстнем на пальце – совсем чужая ладонь.

Ладонь взметнулась к его щеке, ласково коснулась ее. И веселый голосок Фенелы прощебетал:

- Доброе утро, мессир! – она улыбнулась и смущенно добавила: - Наве…

- Что ты здесь делаешь? – прошептал Хранитель, глядя на нее и не понимая. Впрочем, себе он врал – в глубине своей души он понимал. – Где Аброн?

- Аброн? Я не знаю, где она, - удивленно ответила Фенела. – Но где же быть мне, как не здесь? Вчера вы назвали меня своей женой, как того и хотели. Как о том сами просили.

Она отбросила покрывало, призывно улыбнулась и протянула к нему руки. Наве отшатнулся от нее так, словно она была ядовитой змеей. И не знал, что взгляд его в этот момент у самого был змеиный.

- Лжешь! – выдохнул он. – Фенела, ты лжешь мне!

- Я не лгу! – сердито сказала она и, уже через мгновение блаженно улыбнувшись, заговорила: - Разве я бы осмелилась? Разве смела я напомнить вам, что это я должна была стать Хранительницей, как о том все думали в замке? Разве смела я возражать, когда вы объявили лесную ведьму своей невестой? И разве могла я отказать вам, когда в темноте ночи вы пришли ко мне, умоляя стать вашей женой, разделить ваше бремя и продлить ваш род? Теперь мы вместе навечно, - Фенела снова потянулась к нему.

- Нет! – воскликнул Наве и бросился прочь с ложа. – Ты лжешь, Фенела! Это на Аброн я женился, не на тебе! Это ее я просил разделить мое бремя, не тебя! Это ей принадлежит мое сердце, не тебе!

И душа его похолодела – перед ним были счастливые глаза Фенелы, не Аброн. Там, у алтаря, ставшего жертвенным, ему улыбалась и клятву брачную давала Фенела, не Аброн. И ночь, даровавшая ему блаженство, была ночью с Фенелой, не с Аброн.