А потом было утро. Турнир. Смерть герцога. Похороны. И отъезд графа дю Марто, которому его попросту не успели представить.

- Хозяйка, - тихо ответил трубадур. – Да, хозяйка, друг мой. У меня всегда хозяева. Родители, брат Ансельм, герцог Робер… а теперь герцогиня Катрин.

- А ты, по своему обыкновению, все усложняешь. По-моему, не самый плохой исход, - усмехнулся Паулюс, наполнив кружку вином. Сделал большой глоток и подмигнул: - А как обстоят дела с наследником?

Серж отодвинул свою чашу и еще тише сказал:

- А я почем знаю? Герцог мне ничего не говорил. Предлагаешь у нее спросить?

Монах рассмеялся.

- Да можно и не спрашивать. Скоро и так все станет понятно. Вот интересно, что дальше-то будет… - протянул монах, почесав затылок.

Откровенно говоря, Скрибу было совершенно безразлично, что дальше. Куда больше беспокоило то, что с того часа, как герцог отдал Богу душу, герцогиня совсем перестала выходить из своей опочивальни. Только на похороны пришла, как то и положено скорбящей супруге. Но и тогда он не видал ее – она спрятала лицо свое под вуалью. И Серж, маячивший целыми днями либо у ее спальни, либо под окнами ее башни, мог думать только о том, насколько велико ее горе, как сильно она скорбит о муже. И душа его сжималась при мысли о том, что ее ледяное сердце способно на чувство.

- Дальше? – отозвался Серж. – И без того ясно… Коли она понесла, то станет растить наследника на радость жуайезцев. Коли нет – выйдет замуж снова. Кажется, так обыкновенно делают благородные вдовы. А Жуайез – богатое приданое.

- И что собираешься делать ты?

«Вытащить ее из этой проклятой башни!»

- Жить, как жил, - напустив на себя беззаботный вид, ответил Серж. – Жизнь моя довольно весела, с чего бы мне стремиться к переменам?

- Но перемены могут случиться здесь, - без улыбки сказал святой брат. – Даже наверняка случатся.

- Ну не угробит же она своим управлением Жуайез! – отмахнулся Серж. – Она не глупа.

- Еще недавно, ты, кажется, думал иначе, - с любопытством взглянул на друга Паулюс и отхлебнул вина.

- Я не знал ее в ту пору. Да и месье Бертран поможет. Его Светлость тоже не особенно заботился о хозяйстве. В последние месяцы только увлекся добычей торфа. А так месье Бертран всегда всем заправлял.

- Одно дело – герцог, а другое – его вдова, которая здесь совсем недавно.

Серж пожал плечами. Конечно, Паулюс был прав. Самой большой мечтой монаха были виноградники вокруг Трезмонского замка в Фенелле да вино, которое он станет из него изготавливать. Его не научили мечтать о большем. Но именно потому он часто оказывался прав.

- У герцога ближайшая родня – Ее Светлость да я с любезным старшим братцем, которому, между нами говоря, на все, кроме вина да девок, плевать. И еще граф Салет, но он, как всегда, в походах. Я помогу ей тоже, чем смогу. Уж запугать Бертрана, чтобы он слушался ее, я как-нибудь сумею.

Паулюс ничего не ответил. Снова выпил, довольно крякнул и почесал затылок. Никогда не замечал он раньше за своим другом тяги к хозяйствованию. Спеть веселую песню, погулять в харчевне, отправиться за музой – к этому трубадур был готов всегда.

- А давай навестим твою мельничиху с сестрой! – рассмеялся монах.

Серж опустошил чашу с вином и уныло воззрился на приятеля. Объяснять ему, что даже смотреть на Катрин-мельничиху не мог с тех пор, как появилась Катрин-герцогиня, он не стал – Паулюс, конечно, тотчас поднял бы его на смех. Говорить, что с того апрельского поцелуя, когда она упала с лошади, он будто околдован ею, было нельзя тем паче.

- Бог с тобой, святой брат, - мрачно ответил Скриб, - мы герцога едва похоронили. В доме траур. Я даже думать не могу о плотских утехах. Каждую ночь молюсь о его душе и оплакиваю его…

Глаза святого брата полезли на лоб. И он едва не захлебнулся вином, но Бог уберег его от смерти и в этот раз.

Август 1185 года

- Я вот думаю, Ваша Светлость, решится Жером или не решится… Свадьбу бы сыграть хорошо в сентябре. Но это я себе эдак мечтаю, а он даже не думал еще сговариваться с моим отцом. А если тот откажет? Ведь Жером ему никогда не нравился. Матушка и вовсе говорит, что он слишком красив для мужа. А что же делать мне, Ваша Светлость, коли я красивого полюбила? Нравятся мне красивые. А ведь он еще и конюший! Все девки у нас на него заглядываются. Вы уж простите, Ваша Светлость, я знаю, черная у меня душа… Но не могу я не радоваться тому, что вы теперь одна нам госпожой. Хоть перед свадьбой могу быть спокойна, что попаду к Жерому непорченая. А то ведь при Его Светлости как было… Придет крестьянин в жены кого просить, а Его Светлость сперва сам девку пробует. Прямо после венчания! Вместо мужа! Хоть он при Клодетт и остепенился немного, а все же свадеб не пропускал. Так что, если сподобится Жером, вот ему радость перепадет! Да и мне эдак проще будет. Я ведь только Жерома целовала, других мужчин – никогда не доводилось, к счастью. Вдруг бы чего не так сделала. А Жером едва ли останется недовольным, его я знаю. И если он таки сговорится с отцом, да еще и отец разрешит, то в сентябре венчаться – самое лучшее дело. К тому времени урожай уберут как раз. Коли, конечно, Скриб Бертрана из замка не выгонит – кто ж тогда за сбором урожая проследит, не трубадур же! Иначе совсем дело станет. Вы только вообразите себе, Ваша Светлость! Серж наш уверяет, что месье Бертран слишком рано затеял сбор яблок в западных садах. Дескать, те еще недостаточно налились. Так мы их каждый год в начале августа убираем. И что, что они зеленые? А вдруг сгниют, если их позже снять. А Скриб говорит, никуда не годится! Говорит, в них тогда сахару больше нужно, а это, дескать, нехорошо. Лучше ждать, покуда сами дозреют. А из-за сена на прошлой неделе они с месье Бертраном так кричали, так кричали! Вы только подумайте, месье Бертран вздумал его аббатам Вайссенкройца продавать за сущие гроши. Дело-то богоугодное. А Скриб ему на это…

- Скриб? – отозвалась Катрин, пропустив почти все, о чем болтала Агас, но вдруг услышав, что служанка говорит о трубадуре. – Скриб в замке?

Ее Светлость много дней ничего не знала о нем. Она видела Сержа на похоронах герцога, безотрывно глядя на него из-под своей вуали. И после думала, что он уехал. В замке всегда было тихо. Никто не пел и не играл.

- А где ему быть-то? – удивилась Агас. – Герцог умер, граф дю Марто уехал в свой Париж. А Скриб остался. Вот ведь радость нашим девкам! Очень уж песни его любят, дурынды!

- Так пусть бы и пел. Девкам, - проворчала герцогиня. – И что же Бертран, слушает его?

- Все знают, что Скриб был любимцем Его Светлости. Герцог едва ли собственного сына воспитал бы лучше. Вот и слушают.

- Скриб слишком много себе позволяет. Он не сын герцогу.

Агас кивнула и посмотрела в окно.