Он улыбнулся мне, и это была хорошая улыбка, настоящая.

— Никогда не слышал, чтобы меня называли последним, принцесса Мередит. Благодарю за это.

— Я предполагала, что ты заслужил это звание уже очень давно, но до сегодняшнего дня не знала наверняка.

Он обнял Андаис, и она вдруг показалась как-то меньше, слабее, или я просто не замечала раньше, каким крупным мужчиной был Эймон, а может, дело и в том, и другом.

Эймон немного поднял взгляд и проговорил:

— Приветствую, Дойл, носитель пламени боли, Барон Сладкий Язык, Мрак королевы, консорт принцессы Мередит.

— И я тебя, Эймон, со всей любезностью и титулами, заслуженными и достойными тебя.

Он улыбнулся.

— Что же, я не уверен, кого следует приветствовать следующим, принцесса Мередит. Должен ли я выказать свое признание Лорду Шолто, который является полноправным королем, или Убийственному Холоду, который ближе к тебе и Мраку, или Рису, который вновь обрел свой собственный ситхен, и не в обиду Галену Зеленому Рыцарю, но наши регламенты не предполагают стольких консортов или принцев.

— Если это официальное приветствие всех нас, тогда следующим должен быть Шолто, — сказал Холод.

Я потянулась, чтобы коснуться его руки, лежащей на рукояти меча на поясе. Холод всегда трогал свое оружие, когда нервничал. Он наградил меня своей улыбкой, и этого было достаточно.

— Мне ни к чему такие тонкости, — ответил Шолто. — Признания моего титула товарищами-консортами для меня достаточно.

Шолто исполнил неглубокий поклон перед Холодом, отблагодарившего его точно таким же поклоном, но не ниже. Были времена, когда необходимо было точно знать, насколько низко нужно поклониться тому или иному представителю знати, дабы не нанести ему оскорбление. Я рада, что подобное было уже в прошлом. Как кто-то может настолько зацикливаться на таких мелочах?

— Какая невозмутимость, цивилизованное поведение, — отметила Андаис с той отстраненностью в голосе, словно это вообще не было комплиментом.

Эймон обнял ее, нежно прижавшись щекой к ее волосам.

— Ты бы больше предпочла, чтобы они сражались и требовали провозглашения каждого титула, которым мы можем описать их, моя королева?

Андаис проигнорировала его и заговорила казавшимся столь же ослабленным голосом, как и она сама.

— Почему ты не пришла убить меня, Мередит?

Я постаралась сохранить нейтральное выражение лица, заметив, как Эймон взглянул испугано, и первые признаки беспокойства появились на его лице. Что еще хуже, затем его лицо снова обратилось в привлекательную, ничего не выражающую маску, благодаря которой он столь долго и успешно пробыл в постели Андаис. Возможно, вопрос, изобличающий его королеву перед другими, был за гранью дозволенного даже для него.

Я снова обрела дар речи и ответила:

— Я носила внуков моего отца, твоего брата, и не стала рисковать ими из-за мести.

Она кивнула и обняла Эймона за пояс, притягивая ближе.

— Я обезумела, когда ты убила моего сына и отреклась от трона моего двора, чтобы спасти своего любовника, Мередит. Ты понимаешь это?

— Я предполагала, что тебе… нездоровится, — ответила я.

И снова раздался этот жуткий смех, а ее глаза лихорадочно заблестели.

— Нездоровится. Да, мне нездоровилось.

Эймон обнял ее крепче, но его лицо по-прежнему ничего не выражало. Что бы ни произошло, если она вернется к привычной для нее садистской сущности, он это переживет. Эймон не был нам врагом, но и стать нам другом он не мог себе позволить.

— Мередит, Мередит, только взгляни на свое тело, ты так контролируешь себя. Неужели ты не понимаешь, что после всех этих столетий я вижу даже попытку сохранить самообладание?

— Мне известно об этом, тетя Андаис, но самообладание — это все, чем я располагаю.

— Самообладание — это всё, чем мы все располагаем, в конечном итоге, и я свое потеряла, — сказала она.

— Кажется, теперь тебе стало лучше, — отметила я.

Она кивнула.

— Только спустя месяцы я осознала, что пытаюсь вынудить тебя прислать ко мне моего Мрака. Я знала, что если кто-то и способен убить меня, то это он, но шли дни, а его все не было. Почему ты не отправила его ко мне, Мередит?

На самом деле мы обсуждали, не отправить ли Дойла ее уничтожить, но я наложила вето на эту идею.

— Потому что не хочу потерять моего Мрака, — ответила я.

— Твоего Мрака, да, полагаю, теперь он «твой Мрак».

На ее лице отразилась ярость.

Мне не понравилось, как она сказала «полагаю».

— Дойл стал одним из отцов моих детей, что нас окончательно связало.

Она села немного ровнее в изгибе руки Эймона.

— Да, да, он твой консорт, Мередит. И я хотела сказать лишь, что ожидала, что его пришлют избавить меня от боли, но он не пришел, и постепенно безумие и горе отступили. Эймон рискнул привести меня в чувства. Однажды ночью я до смерти замучила Тайлера. Он был мне дорог, и мне его не хватало, и это помогло мне осознать, как низко я пала.

Тайлер был ее едва достигшим возраста согласия любовником-подростком. Он был человеком, которого привели в Неблагой ситхен, чтобы превратить в ее раба, в смысле «бондаж-подчинение», а не «купил-продал». Тайлер был до скуки привлекательным, на мой вкус он был слишком ее питомцем и недостаточно личностью, но Андаис он нравился, отвечал ее настоящим потребностям. Очевидно, он был ей дороже, чем она сама подозревала.

— Сожалею о твоей потере, тетя Андаис.

— Как будто и правда сожалеешь.

— Я никому не пожелала бы умереть от пыток. Между мной и твоим рабом Тайлером не было раздора. Я просто не совсем понимала его и вашего с ним общения.

— Какой осторожный подбор слов, племянница. Тебе никогда не нравился Тайлер.

— Он смущал меня, потому что ты хотела, чтобы он это делал. Я знаю, что это было частью твоей игры, чтобы управлять мной или развлечься самой, но Тайлер никогда не пугал меня и не вредил мне. Если бы я по-своему не ценила его, то не стала бы помогать твоим стражам и Эймону защищать его в ту ночь, когда ты едва не забила его плетьми насмерть.

Той ночью королева в своих личных покоях приковала Тайлера к стене своей спальни, для него эта ночь из наполненной болью игры обернулась опытом близкой смерти. Эймон прикрыл человека собственным телом, пытаясь вовремя вернуть Андаис здравомыслие и не дать ей снять плоть уже и с его костей.

Другие стражи были вынуждены, преклонив колени, наблюдать за пытками, но то, что началось с принуждения соблюдающих целибат стражей смотреть, как она занимается сексом со своим питомцем, обернулось настоящей борьбой не на жизнь, а на смерть. Я видела, как Рис, Дойл, Холод, Гален, Мистраль и многие другие, окровавленные и тяжело раненные, пытались помочь Эймону. В конце концов я выступила вперед, понадеявшись выиграть им время, чтобы они смогли собраться и придумать способ остановить ее, но Богиня благословила меня, и Андаис была остановлена волей Богини через меня. Не моя сила это свершила, я никогда не тешила себя иллюзиями. Максимум, что я могу утверждать: это были вознаграждены моя вера и отвага. Той ночью тетю Андаис специально отравили, чтобы ее кровожадность взяла над ней верх, в надежде представить ее такой безумной, чтобы знать увидела, что принцу Келу, ее сыну, давно пора взойти на престол, но вмешалась я, и этот план потерпел неудачу.

— Но на этот раз тебя рядом не оказалось, Мередит. Тебя не было при дворе, который Богиня и Консорт вверили вам с Дойлом. Если бы ты была здесь, Тайлер мог остаться в живых.

Она всерьез собирается сделать меня виноватой? Это было так похоже на нее, она видела лишь самую малость своей вины и еще меньше вины Кела, своего покойного сына.

Эймон больше не пытался успокоить ее, скованно обнимая ее, как будто больше не был уверен, нужны ли ей все еще эти объятья.

— Разве ты не отказалась бы от трона, лишь бы любимый мужчина снова был с тобой рядом? — спросила я, не уверенная, что стоило об этом спрашивать, но это все, что мне пришло на ум.

Я почувствовала аромат роз и поняла, что Богиня была со мной. Либо она одобрила мои слова, либо собиралась поддержать меня, если королева не станет. Что-то коснулось моей щеки, и я подняла взгляд, увидев падающие прямо из ниоткуда розовые и белые лепестки роз. Лепестки начали собираться на моих коленях цветочным ковром.

Андаис то ли вскрикнула, то ли невнятно выругалась.

— Розовые и белые лепестки, не красные, не цвета нашего двора, а того золотого сброда, что считает себя лучше нас. Почему, Мередит? Почему Богиня Благих, а не Темная Мать?

— Богиня заключает в себе всех женщин, все сущее, или так Она является мне, — я постаралась, чтобы мой голос звучал спокойно, но укутанная запахом роз в летний зной на поляне, под мягко-стелющимся розовым дождем, я не могла расстраиваться. Ее благословение было так близко, даруя ощущение тепла и безопасности, как дома, как и должно быть, но так редко случается.

Андаис выпрямилась, отстранившись от руки Эймона.

— Сады, вернувшиеся в наш ситхен, полны ярких и счастливых красок. Твое благое наследие оскверняет наше царство. Ты бы изменила нас по подобию того мира лжи и иллюзий. Ты же видела, что Таранис считает правдой, Мередит. Как можешь ты желать, чтобы наш двор превратился в сказочную страну, которая не настоящая?

— Я не желала этих изменений твоему двору, тетя Андаис. Богиня вернулась, а вместе с Ней и дикая магия, и она следует своему намеченному пути, изменяя вещи на ходу. Никто из плоти и крови не способен управлять этой дикой магией.

— Ты бы вернула нам прежнюю темную красоту, если бы у тебя был выбор, Мередит?

Лепестковый дождь начал редеть, но их уже было полно на моих коленях.

— Я не знаю, и это правда. У меня нет симпатии ко двору моего дяди, если бы в Фэйри у меня был дом, им бы стал Неблагой двор, и как ты напомнила мне, благодаря дяде, я еще больше опасаюсь его двора. Так что нет, тетя, я бы не стала превращать Неблагой двор в сверкающую обитель лжи.