Варенька, собравшаяся в театр в «Бедных людях» Достоевского, надевает КАНЗУ — легкую кофточку без рукавов, обшитую оборкой ФАЛЬБАЛА, а поверх нее — черную мантильку. Настасья Филипповна в «Идиоте» Достоевского, будучи в лихорадке, спрашивает себе мантилью. «В кокетливой черной мантильке» выступает и Настенька в «Белых ночах».

Длинная безрукавная накидка называлась ТАЛЬМА — по фамилии введшего ее в моду французского артиста. Чаще всего появляются в тальмах чеховские героини — Нина Заречная в «Чайке», Маша в «Трех сестрах». Горничная Дуняша в «Вишневом саде» просит Епиходова принести ей «тальмочку» — сыро.

В случае траура, похорон к рукавам и воротничку женского платья подшивались ПЛЕРЁЗЫ (от французского «плачущие») — особые нашивки, легко затем отпарываемые. В «Детстве» Л. Толстого «Любочка, в черном платьице, обшитом плерезами, вся мокрая от слез, опустила головку». Нигде цвет плерезов не указывается, мы склонны представить их себе черными, на самом же деле они непременно были белыми. Иногда плерезы нашивали на свою одежду мужчины.

Нарядный шарф у женщин в начале XIX века назывался ЭШАРП, не утратив своего французского происхождения, — так пишется и произносится это слово в «Горе от ума».

Из женских головных уборов на страницах классической литературы чаще всего встречается ЧЕПЕЦ, или ЧЕПЧИК. Барыни и жены чиновников носили его и дома, и в гостях, принимая гостей, а также на улице. «…Кричали женщины: ура! /И в воздух чепчики бросали!» — известная фраза у Грибоедова. Показываться посторонним людям без головного убора замужней женщине считалось неприличным. Чепцы носили иногда и молодые девушки, но для замужних дворянок он был совершенно обязателен. Купчихи и мещанки смотрели на него поначалу как на какое-то иноземное новшество. Пелагея Егоровна в комедии Островского «Бедность не порок» решительно отказывается, вопреки настоянию мужа-купца, надеть чепчик. Вместо чепчика замужние горожанки носили головной платок, так требовал национальный обычай.

В виде особой милости барыня жаловала приближенную дворовую крестьянку чепцом. В «Дворянском гнезде» экономку Агафью, впавшую в немилость, перевели в швеи и «велели ей вместо чепца носить на голове платок… Барыня давно ей простила, и опалу сложила с нее, и с своей головы чепец подарила; но она сама не захотела снять свой платок».

Особенно часто мы видим чепцы на степенных пожилых дамах, вдовах — на бабушке в «Обрыве», на Татьяне Борисовне в «Записках охотника», на Пестовой в «Дворянском гнезде», на Лариной в «Евгении Онегине» и т.д. Чепец служил постоянным домашним головным убором. При выезде же надевалась шляпа или мягкий широкий БЕРЕТ. Татьяна в «Евгении Онегине» появляется на великосветском балу «в малиновом берете».

Наиболее распространенным костюмом крестьян был русский КАФТАН. Об отличии западноевропейского кафтана от русского уже говорилось в начале этой главы. Остается добавить, что крестьянский кафтан отличался большим разнообразием. Общим для него был двубортный покрой, длинные полы и рукава, закрытая доверху грудь. Короткий кафтан назывался ПОЛУКАФТАНОМ или ПОЛУКАФТАНЬЕМ. Украинский полукафтан именовался СВИТКОЙ, это слово часто можно встретить у Гоголя. Кафтаны чаще всего были серого или синего цвета и шились из дешевого материала НАНКИ — грубой хлопчатобумажной ткани или ХОЛСТИНКИ — льняной ткани кустарной выделки. Подпоясывали кафтан, как правило, КУШАКОМ — длинным куском ткани обычно другого цвета, застегивался кафтан крючками на левую сторону.

Целый гардероб русских кафтанов проходит перед нами в классической литературе. Мы видим их на мужиках, приказчиках, мещанах, купцах, кучерах, дворниках, изредка даже на провинциальных помещиках («Записки охотника» Тургенева).

Каков был первый кафтан, с которым мы познакомились вскоре после того, как научились читать, — знаменитый «Тришкин кафтан» у Крылова? Тришка явно был бедным, неимущим человеком, иначе вряд ли бы ему понадобилось перекраивать самому свой продравшийся кафтан. Стало быть, речь идет о простом русском кафтане? Отнюдь нет — на Тришкином кафтане были фалды, которых крестьянский кафтан никогда не имел. Следовательно, Тришка перекраивает «немецкий кафтан», подаренный ему барином. И не случайно в этой связи Крылов сравнивает длину переделанного Тришкой кафтана с длиной камзола — тоже типично дворянской одежды.

Любопытно, что для малообразованных женщин всякая одежда, надеваемая в рукава мужчинами, виделась кафтаном. Других слов они и не знали. Гоголевская сваха называет кафтаном фрак Подколесина («Женитьба»), Коробочка — фрак Чичикова («Мертвые души»).

Разновидностью кафтана была ПОДДЁВКА. Лучшую характеристику ее дал блестящий знаток русского быта драматург А.Н. Островский в письме артисту Бурдину: «Если ты называешь поддевкой кафтан со сборками сзади, который застегивается на одну сторону на крючках, то именно так должны быть одеты Восмибратов и Петр». Речь идет о костюмах персонажей комедии «Лес» — купце и его сыне.

Поддевка считалась более благообразным одеянием, нежели простой кафтан. Щеголеватые поддевки без рукавов, сверх полушубков, надевали состоятельные ямщики. Носили поддевку и богатые купцы, и, ради «опрощения», некоторые дворяне, например Константин Левин в своей деревне («Анна Каренина»). Любопытно, что, подчиняясь моде, как некий русский национальный костюмчик, маленькому Сереже в том же романе сшили «сборчатую поддевку».

СИБИРКОЙ назывался короткий кафтан, обычно синего цвета, сшитый в талию, без разреза сзади и с невысоким стоячим воротником. Сибирки носили лавочники и купцы и, как свидетельствует Достоевский в «Записках из Мертвого дома», заводили себе и некоторые арестанты.

АЗЯМ — разновидность кафтана. Шился он из тонкой ткани и носился только летом.

Верхней одеждой крестьян (не только мужчин, но и женщин) служил АРМЯК — тоже разновидность кафтана, сшитая из фабричной материи — толстого сукна или грубой шерсти. Богатые армяки выделывались из верблюжьей шерсти. Это было широкое, долгополое одеяние вольного покроя, напоминающее халат. Темный армяк носил тургеневский «Касьян с Красивой Мечи». Армяки мы часто видим на некрасовских мужиках. Стихотворение Некрасова «Влас» начинается так: «В армяке с открытым воротом, / С обнаженной головой, / Медленно проходит городом / Дядя Влас — старик седой». А вот как выглядят некрасовские мужички, дожидающиеся «у парадного подъезда»: «Загорелые лица и руки, / Армячишко худой на плечах, / По котомке на спинах согнутых, / Крест на шее и кровь на ногах….» Тургеневский Герасим, выполняя волю барыни, «накрыл Муму своим тяжелым армяком».

Армяки часто носили ямщики, надевая их зимой сверх полушубков. Герой повести Л. Толстого «Поликушка» едет за деньгами в город «в армяке и шубе».

Гораздо примитивнее армяка был ЗИПУН, который шили из грубого, обычно домотканого сукна, без воротника, с раскошенными полами. Увидев сегодня зипун, мы сказали бы: «Балахон какой-то». «Ни кола, ни двора, / Зипун — весь прожиток», — читаем в стихотворении Кольцова про бедного мужика.

Зипун был своего рода крестьянским пальто, предохраняющим от стужи и непогоды. Носили его и женщины. Зипун воспринимался как символ бедности. Недаром пьяный портной Меркулов в рассказе Чехова «Капитанский мундир», хвалящийся былыми высокопоставленными заказчиками, восклицает: «Пущай лучше помру, чем зипуны шить!»

В последнем номере своего «Дневника писателя» Достоевский призывал: «Дослушаем серых зипунов, что-то они скажут», имея в виду бедный, трудовой народ.

Разновидностью кафтана была и ЧУЙКА — длинный суконный кафтан халатного покроя. Чаще всего чуйку можно было видеть на купцах и мещанах — трактирщиках, мастеровых, торговцах. У Горького есть фраза: «Пришел какой-то рыжий мужчина, одетый мещанином, в чуйку и высокие сапоги».

В русском быту и в литературе слово «чуйка» иногда употреблялось как синекдоха, то есть обозначение ее носителя по внешнему признаку — недалекого, невежественного человека. В поэме Маяковского «Хорошо!» есть строки: «Салоп говорит чуйке, чуйка салопу». Здесь чуйка и салоп — синонимы заскорузлых обывателей.