Справедливость - редкая гостья в истории, но в этот сентябрьский день 1945 года, Леве казалось, что наконец-то она торжествует. Наши - в Берлине, военные преступники - за решеткой. Мы их победили, мы их наказали. Жертвы были не напрасны, мир спасен от фашистского бандитизма. А Ленинград, любимый город, все так же сияет шпилями и дворцами, как и раньше. Он вспомнил, как встречали возвращавшихся с парада Победы гвардейцев Ленинградского фронта. Триумфальные арки в цветах, толпы людей, парад на Дворцовой площади, салют. Два с половиной месяца прошло но ощущение людского братства и собственной причастности к общей победе все ещё горело в груди. Он перевел взгляд на Университетскую набережную, туда, где среди дворцов скромно зеленело вытянутое здание филологического факультета. Именно сюда он направлялся при любой возможности, сюда шел и сейчас.

Лева остановился прямо напротив Исаакия и облокотился на шершавый теплый парапет набережной. "Пост N 1" - так шутил над ним Пручанский, имея в виду, что у остальные курсантов таковым был пост у знамени академии.

Лева не видел, что из окон второго этажа его разглядывают множество женских глаз: "англичанки", "немки" "испанки", будущие преподаватели и переводчицы. На фоне широкой Невы и освещенного солнцем золотого купола Исаакиевского собора стройный флотский офицер с кортиком смотрелся невероятно романтично. Было в этой картине что то неправдоподобное, киношное, почти голливудское.

- Кларка, как тебе повезло, как вообще тебе удалось его приворожить? шептали ей на ухо подруги. 'Повезло - не тот термин, не тот масштаб, она всем подсознанием, всем своим существом чувствовала это.

- Не знаю, - отвечала Клара покачивала головой, сдержанно улыбалась.

Да, парень он ничего. Да, конечно, целовались. У него такие лучистые глаза, притягивают... Да, он нетерпелив, но ничего, пусть немного помучается, подождет, она ждала дольше. У них есть о чем поговорить, не все же целоваться Это было так необыкновенно и фантастично, что ей даже ж завидовали, такого просто не могло быть.

Клара сама удивлялась, даже посмеивалась в душе: ОР такой внушительный, фронтовик, офицер, и в то же время такой уступчивый, мягкий и добродушный.

Клара чувствовала, что они все больше привязываются друг к другу. Они стали друзьями в самом прямом смысле этого слова. Это было и родство душ и их взаимное дополнение Дружба рождает доверие, без неё за спиной любви нередко появляется тень ревности. Нет дружбы - нет и доверия. Они стали друзьями и всю жизнь бесконечно верили друг другу.

На свою родную Петроградскую решили пройти по "большому кругу": через Дворцовую набережную и Кировский мост. "Малым" они называли путь через Стрелку Васильевского острова и Биржевой мост. На Кировском мосту, как на борту корабля: просторы воды и воздуха, все здания вдали, словно уже отчаливаешь от берега. Над отражениями дворцов носились чайки.

- А ты знаешь, где мы стоим? - спросил Лева.

- Догадываюсь.

- Не совсем. Через середину Кировского моста проходит Пулковский меридиан.

- Действительно, не знала, - Клара взяла его под руку и заглянула в глаза, - какие у тебя планы?

- Мне надо зайти к маме на Кронверкскую... Выходи в девять вечера, сможешь?

- Конечно. А завтра?

- Я предлагаю в Пушкин. Мы не были там сто лет.

- Говорят, там все разрушено.

- Посмотрим, что осталось. Побродим по паркам...

Они шли по улицам Пушкина, тоже безлюдным, и Лева мрачнел с каждым шагом. Разрушенные дома, заколоченные окна и двери, искореженные деревья. В парке ни души, среди золотистых кленов и лип как немой укор мрачно громоздились черные от пожаров руины когда-то прекрасного Екатериниского дворца.

- Уйдем отсюда, я не могу на это смотреть, - Лева сжал её руку и потянул в сторону вокзала. - Знаешь, я видел разрушенные города, сметенные с лица земли деревни... Их можно отстроить, трудно, но можно. Даже построить лучше, чем были. Но дворцы, картины, они неповторимы... Они - как послание в вечность... Как мог народ, давший миру Гете, Бетховена, великих философов совершить это варварство... Как легко оболванить даже такой народ... Вот что такое пропаганда.

- Не только пропаганда, но и идеология, - уточнила Клара.

- Какая идеология, Кларочка! - воскликнул он. - Обыкновенный бандитизм. Они разрушили все, что не могли увезти. Знаешь, что сказал Павлов, великий физиолог? "Война по существу есть звериный способ решения жизненных трудностей, способ недостойный человеческого ума".

- Они ещё хотели и в душу наплевать. Разве мешал им тот симпатичный павильон, помнишь, на берегу пруда?

- Грабеж - вот настоящая цель войны, самый обыкновенный грабеж, что бы там ни говорили... Все войны начинались ради этого. Когда Наполеон возвращался из России, он тянул за собой огромный обоз с награбленными драгоценностями.

Лева вдруг вспомнил отца, его библиотеку, ребят-курсантов, оставшихся лежать в сталинградской земле, разрушенные города... Люди гибли, чтобы спасти эти дворцы, спасти культуру. Что осталось бы от Ленинграда, если бы туда ворвались гитлеровцы? Лева содрогнулся. Тема войны после гибели отца стала болевой зоной в его душе. С возвращением в Ленинград она напоминала о себе на каждом шагу, тревожила, вызывала все новые мысли. Он завел себе альбом, чтобы выплеснуть на его страницы часть своей горечи и недоумения. Всю жизнь тема войны будет постоянно присутствовать в глубине его мыслей и чувств. Иногда она будет уходить в тень, растворяя среди новых впечатлений и занятий, но всякий раз будет возвращаться с новой силой. Постепенно, с годами, она захватит его целиком, поглотив все его научные интересы. В сквере недалеко от станции они остановились. Лева посмотрел на часы, до ближайшего пригородного поезда оставалось больше часа. Внезапно ветки густого кустарника раздвинулись, и перед ними предстал седоусый лет под пятьдесят человек в форме старшины. Он весь светился доброжелательностью.

- Привет, молодежь! Компанию не составите до поезда? - он кивнул в сторону своего логова.

- Здравствуйте, - сказала Клара довольно холодно: незнакомец был явно навеселе.

Старшина посмотрел на Леву, на его флотскую, без погон тужурку, из-под которой выглядывала тельняшка, и предложил:

- Ну что, морячок, выпьем за победу над этой... Японией. Лева в нерешительности пожал плечами.

- А что, хорошая мысль, - неожиданно сказала Клара. Не очень-то сейчас ей нравилось удрученное Левине настроение, и она незаметно перехватила инициативу.

Они познакомились, старшина отрекомендовался Степанычем, при этом лихо щелкнул блестящими сапогами. За кустарником оказалась небольшая поляна, на траве темнела расстеленная плащ-накидка. Они присели, Степаныч извлек из рюкзака зеленую флягу, алюминиевую кружку, хлеб, сало, несколько луковиц и газету. Газету он протянул Кларе:

- На-ка, похозяйствуй. Кружка одна, не страшно?

- Нормально, - сказала Клара.

- Воевал? - Степаныч отставил рюкзак в сторону.

- Под Сталинградом, - односложно ответил Лева. Клара молча разорвала газету на салфетки, нарезала хлеб, сало и принялась за лук.

- Дали им там по мозгам, - Степаныч удовлетворенно обвел глазами закуску, плеснул из фляги в кружку и галантно протянул её Кларе:

- Начнем с дам.

- А что это? - спросил Лева.

- Водочка, - ласково сказал Степаныч. Клара пригубила слегка, поморщилась и вернула кружку Степанычу.

Лева выпил полкружки, и с аппетитом принялся за бутерброд с салом и луком. Клара чувствовала, как постепенно спадает в нем напряжение.

- Куда едете? - спросил Степаныч.

- В Ленинград, а вы? - поинтересовался Лева.

- В Павловск, к сестре. Пешком неохота, попуток в выходной мало, вот и сижу. И что вы здесь делали, в этой разрухе? - удивился Степаныч.

- В Екатерининский парк ходили, рядом с дворцом были, - Клара вздохнула, - ничего не осталось.

- Они там на стене, собаки, знаешь что накарябали?