А после того, как страсти в Тибете улеглись, и стало ясно, что никаких особенных бонусов противники Китая на этом не заработали, в Поднебесной вспыхнула эпидемия энтеровируса-71.

В настоящее время в Китае зарегистрировано более 27,5 тыс заболевших, уже погибло 39 детей. Продолжается дальнейший рост заболеваемости, который по оптимистическим прогнозам, достигнет наивысшей точки в июне-июле текущего года. При этом мировые информационные агентства старатель- но не обращают внимания на то, что эпидемия вспыхнула практически одновременно в трёх отстоящих друг от друга районах. И понятно почему - в обратном случае, с учётом того факта, что заражению подвержены только дети (странная избирательность вируса, не правда ли?), ведущиё мировые ньюсмейкеры рано или поздно вынуждены были бы озвучить версию о биологической атаке.

Но даже самые ушлые из журналистов в середине мая переключились на другую, еще более "горячую" новость из Китая - небывалое землетрясение.

Кроме информационной "своевременности" катастрофы, удивляет и другой факт - эпицентр землетрясения находится в пяти километрах от так называемого "объекта 820", который, согласно утверждениям многих специалистов, является заводом по производству оружейного плутония. Подобные заводы во всём мире выглядят одинаково - по сути, это просто несколько объединённых общей инфраструктурой "обогатительных" ядерных реакторов, в которых нарабатывается плутоний. Разумеется, подобные предприятия размещаются глубоко под землёй, их очень трудно уничтожить не только обычным, но и ядерным оружием.

Насколько уязвим "объект 820" для землятресений мы не знаем. И, надеюсь, неведение наше продлится ещё долго.

Не знаю, как вам, а мне легче допустить существование некоего геофизического оружия, а также горячих голов, готовых для реализации своих далеко идущих планов использовать его наряду со "старым добрым" биологическим, нежели в очередной раз поверить в "слепую игру сил природы" или же в "бракованную" карму китайского правительства, которую, разумеется, не сама Шарон Стоун придумала.

Хотя по большому счёту, мне возразить очаровательной киноблондинке пока нечего. Время покажет.

- Как ты можешь жить без этого? - спрашивал я своего московского товарища. - Без родного Дона, без этого южного говора, без неподражаемого юмора, без их горячности, без готовности к стычке грудь в грудь, без этой отходчивости и веселой хитрости… А солнце там какое жаркое! И напоенный цветением степной ветер…

Я эгоистически расписывал красоты Дона, где побывал по родственным делам, и не замечал, что укорял человека беспричинно, бередил рану. Он и сам, наверное, каждый весенний день в этой политичной, холодной, жесткой Москве спрашивал себя: как можно тут жить, когда там в эти майские дни пир горой, люди "по Дону гуляют"? В городах и станицах улицы полны веселья, откровенного размашистого восторга. Жизнь кипит именно на улицах, где ни одного мента не видать, и никакого беспредела при этом. Потому что там народ жив, и его много, и он сыт "от пуза", а пьян в меру. И вековые стихии движут им, а не указы мэра.

В сравнении с Ростовом, Таганрогом, Сальском, Москва - пустынна и враждебна: полигон, где каждый угол пристрелян и держится на мушке бдительных чинуш. Уличной жизни в Москве нет. Это город на осадном положении. Город власти, защищающей самое себя. И народная жизнь здесь - помеха.

А в Ростове, в Южном парке, только заполдень, а уже пир горой, и молодые русские парни танцуют лезгинку. А народ за столиками бескрайнего шалмана орёт и бьёт в ладони, и сам пускается в пляс.

Лезгинка в славянском исполнении - торжество победителей, поцелуй братской любви к Кавказу.

Таксист, явно не славянской наружности, объясняет, что "в Ростове национализма нет". И потом добавляет: "А обезьян мы быстро выперли". "Обезьянами", оказывается, здесь называют вал кавказцев 90-х годов. И коренные ростовские армяне, чеченцы, азербайджанцы, грузины считали их чужаками, боролись с ними покруче, чем все вместе взятые московские бледнолицые дэпэнэишники. Но в то же время - "национализма у нас нет". А нация, получается, есть. Хотя тут намешано кровей - от печенегов до половцев. Но все - кулаком в грудь - русские! Казачество отсюда. Газыри, кинжалы, папахи, и над всем этим опять же - лезгинка.

А Таганрог - город смешной. На домах развешены таблички: "Здесь жил (подлинное имя, отчество, фамилия) прототип чеховского рассказа "Человек в футляре", или "Ионыч", или "Толстый и тонкий"… В общем, посмертно на конкретных людей навешены ярлыки, на лицо человека бесцеремонно напялен сатирический образ. На моем родном Севере это воспринималось бы как осквернение святыни. Не поздоровилось бы писательскому домику. Лишенная юмора родня прототипа, по крайней мере, окна бы повыбивала, сирень бы заломала у автора - это точно. А здесь - это не обидно. Здесь народ смешливый.

Не мог я без улыбки читать и слова, высеченные в назидание потомкам на мраморной плите старинного железнодорожного вокзала Таганрога. "Красная гвардия в ходе боев с юнкерами, засевшими в здании вокзала, пустила на них паровоз с двумя вагонами, наполненными горючими материалами. После взрыва паровоза красногвардейцы атаковали опешивших юнкеров и на следующий день вынудили их поспешно бежать…" И это при том, что никакого пролома в здании вокзала нет, хоть с лупой осматривай. А тупик рельсовый - в двадцати метрах от стены.

Зато в Сальске уже никакого юмора в памятнике казачьему генералу Маркову. Это политрук Клочков с саблей наголо поднялся на бруствер и ведет в атаку господ офицеров в Ледяном походе. Я бы на постаменте высек слова философа-анархиста Штирнера: "Да, необходимо, чтобы чернь, обезличенная преклонением, научилась брать свое. Но если она зайдет слишком далеко, защищайтесь!"

Да и одного слова "защищайтесь" достаточно было бы на памятнике.

Они - защищались. Как и многие мои здешние родственники по линии матери. (Тетка вышла замуж в Сальске).

В подтверждение тому - история казачьей семьи, написанная ныне живущим ее потомком Андреем Терещенко, знаменитым велопутешественником, африканские очерки которого мы печатали в нашей газете.

Александр Лысков

КАЗАЧЬЯ ФАМИЛИЯ ПРИЙМАК - почти документальное свидетельство тех демократичных нравов, "интернационализма", которые испокон веков присущи казачьему народу. Семейные предания говорят, что назвали так мальчика, совсем ещё ребёнка, которого подобрал казачий разъезд в кавказских предгорьях. Измождённый малыш, видимо, уцелел в какой-то горской междоусобице. Так или нет, здесь ясно одно: найдёныш был неславянских кровей. Случилось это в начальный период борьбы России за Кавказ. Этническая принадлежность, для того, чтобы стать своим в казачьей среде, не играла никакой роли.

Как сложилась жизнь того "приймачка", доподлинно неизвестно. Но можно догадываться, что вышел он в люди, - об этом говорит судьба всего рода. Ещё семьдесят лет назад в одной из кубанских станиц хранился портфель с благодарственными грамотами от военного командования - за подвиги в Отечественной войне 1812-го и последовавшим затем европейском походе, за взятие Парижа в 1814 году. Париж считался венцом всей кампании, потому и стоял в грамотах на особом месте, а отмечены ими были несколько представителей фамилии Приймак. Увы, потомкам не хватило мужества сохранить реликвии из "старого" мира. Потому что свежи ещё были в памяти репрессии против казачества, вызванные большевистской революцией. Скоро грянет гром Великой Отечественной, и только тогда в кабинете генералиссимуса появятся "дворянские" портреты Суворова и Кутузова, а в Красной Армии будут воссозданы казачьи конные корпуса, которые отметятся славными боевыми походами.

Казачий род Приймаков показал себя и в менее славной для России, но столь же героической Крымской войне. Вместе с другими интервентами на русский полуостров высадились французы, опять французы… Видно, пример отцов и дедов в 1812-м ничему не научил. Пусть бы незваные пришельцы выбрались за пределы Крыма! Тогда бы показали себя во всей красе летучие казачьи отряды. Но и в Крыму для них работа нашлась. Одному из Приймаков, Фёдору, в 1854 году было Высочайше пожаловано звание дворянина. "Просто так" его не давали.