— Решено, — подытожил Наймарк, — это лучший выход. Какая у него скорость?

— Почем мне знать… Хорошая скорость. От крейсера не отстает…

И добавила:

— Я сама на таком еще девчонкой в раздатчицах была, только недолго… Он заметил, забрал к себе. Вот уже пять лет как в женах… Надоел пуще редьки!

Вмешался я:

— Хорошо, но где нам пока быть? Тут же нас любой подметальщик засечет!

— Ох, и верно, — сообразила Мария. — Так вы давайте сразу туда с мешками вашими, вроде как грузчики, а Норма пускай за повариху, колпак натяни поглубже — спьяну не разберут, и сидите себе в машине, пока он речь не закончит… А там уж я за вас еще постою…

— Как это?

— Да так… Он-то ведь приказал, чтоб Норму твою мы ему после торжеств предоставили в лучшем виде… Так вот я и прикинусь как бы ею — пока возится впотьмах, время-то пройдет какое-никакое… Опять за вас пострадаю!

Я подумал, что бывают страдания и похуже, однако ничего не сказал, лишь приобнял красотку в знак благодарности.

— А где прочие супружницы?

— Гуляют, где им еще быть… На карнавале. У нас мужики не мусульмане какие, чтобы жен заковывать!

Пока мы забирались в снегоход, я мысленно благодарил судьбу за то, что ночники и в самом деле оказались не поклонниками ислама. Внутри оказалось вполне просторно и даже по-своему уютно, пахло тестом. Возле кухонной плиты висел табельный автомат, что я с удовольствием отметил (а чего, разные бывают случаи в жизни поваров, — правильно, ночники!). Я забрался на место водителя и начал знакомиться с управлением, а Норма и Эл Наймарк прошли в тыл и там уселись на баулах в напряженном ожидании. С площади доносился многократно усиленный, повторенный эхом громоподобный голос Зденека Кшиша, который то и дело прерывали овации толпы. Слов нельзя было разобрать при всем желании, но мы и так догадывались, что мог поведать любимый диктатор своим любимым подданным.

Речь кончилась, и небо осветилось, как днем, под восторженный рев толпы. Я не знаю, в чем испытывали недостаток ночники — в муке, в мазуте ли, — но вот только не в ракетах для фейерверка, это уж точно. Я пустил двигатель и легонько тронул газ. Мы покатили, плавно так, для начала не быстро. На поворотах слегка заносило, но я скоро приноровился.

Когда мы проезжали боковыми улочками, запрет на движение уже окончательно прекратился, и нас то и дело обгоняли нарты с ряжеными, потешавшимися над нашей черепашьей скоростью. Однако чем дальше от центра, тем меньше встречалось этих лихих наездников, да и число пеших гуляк поуменьшилось, а когда мы проезжали окраины, там уже было совсем темно и одиноко, да еще свистела метель, здесь вышедшая на первый план.

Заставу миновали и вовсе буднично, часовой у шлагбаума спросил только:

— На крейсер ужин, что ли?

Норма что-то ответила, приоткрыв дверцу, — она говорила на славик так бегло, что я иной раз не улавливал смысл.

— А, вот оно что, — отреагировал страж и нажал кнопку — шлагбаум поехал вверх. Мы тут же двинулись вперед, но словоохотливый часовой еще раз нас придержал.

— Слышь, парень, — сказал он мне, — ты там поживей поворачивайся, прогноз плохой. А не то прямо там и заночуйте…

Я кивнул, и мы ринулись очертя голову в ледяную пустоту, заполненную лишь гудящим свирепым ветром и летящим снегом.

Ничего нет хуже, чем вести машину в густой снегопад, — в промороженное ветровое стекло с разводами ледяных узоров видна лишь бешеная круговерть снежинок. Я еле полз, стараясь не сбиться с дороги и, главное, не соскользнуть куда-нибудь под кручу. Мы вовсе не чувствовали себя удачливыми беглецами. В любую минуту громадина патрульного крейсера, которому нипочем никакие метели и заносы, могла возникнуть на нашем пути, в любой момент могла кончиться наша эфемерная свобода. Гигантские отпечатки гусениц крейсера и теперь ясно видны были на обочинах, быстро превращавшихся в сугробы.

Вообще-то, как я успел узнать, крейсеры по дорогам обычно не ходили, они лишь время от времени обновляли, прокладывали путь в трехметровых сугробах и торосах. Дорогами же пользовались грузовые трейлеры-снегоходы, доставлявшие товары и припасы с кордона, с рубежей Терминатора, — в обмен на доступ к драгоценной воде ледника. Я видел их однажды на разгрузке в столице ночников, но сейчас нам не встретился ни один.

— Никакой транспорт не ходит, — как бы вторя моим мыслям, сказала Норма. Она залезла на соседнее сиденье и внимательно присматривалась к моим действиям, чтобы, когда придет черед, сменить у руля. Наймарк же забрался в спальное отделение и, по-видимому, полностью отключился: сказалось переутомление прошлых дней, помноженное на его возраст. И то — наш старичок поработал за молодого!

Вдруг на панели приборов слабенько и будто бы нерешительно мигнула какая-то лампочка. Не сбавляя хода, я крутанул подсветку прибора и обомлел: «Поле радара»! Значит, нас задел луч радара с патрульного крейсера! Я прибавил ходу, не зная, как поступить.

— Что случилось? — Норме сразу же передалось мое настроение. — Чего ты заспешил так?

— Нас засекли… Нужно где-то спрятаться.

Сигнальная лампочка снова мигнула, на этот раз отчетливее, и тут же раздался голос из динамика внешней связи:

— Алло! Алло! Я — патрульный крейсер двадцать один, командир Эйкин! Вы там, беглецы, давайте тормозите немедленно, вы в зоне поражения. Даю вам две минуты, потом — залп, безо всяких! Снегохода жаль только…

Метель вроде слегка поредела, я выжимал предельную скорость, мы взлетали на сугробы в снеговых фонтанах.

— Еще! Еще немножко! — молила Норма. — Вон, впереди что-то темнеет…

— Крейсер! — чуть не брякнул я. Но это был не крейсер, это был огромный валун, а может, и вообще вершина подледного пика, пронизавшая толщу льда; во всяком случае, другого укрытия не было.

Я свернул с полузанесенной трассы и, зарываясь по окна в целине, широкой петлей зарулил за камень.

— Фу-у! А я-то думал, что эти валуны по дороге только для того, чтоб о них мотонарты бить! А вот и пригодилось упрятаться…

— С чего ты взял — упрятаться? А может, они как раз с этой стороны…

— Не может, у меня интуиция…

Почему-то мы говорили шепотом, хотя внешняя связь — я глянул на панель — была отключена. Часы показывали, что наши две минуты давно истекли. Снова захрипел динамик:

— Двадцатый патрульный, двадцатый патрульный! Бегунам: может, вы чего не поняли из прошлого сообщения, так отвечайте. Даю вам еще три минуты форы. Только не надо так мчаться, не поможет… Я вас веду на мушке, прием!

Мчаться? Но ведь мы давно стояли… И тут меня осенило.

— Пошли!

Я рывком вытащил Норму из кабины и поволок за собой, увязая в снегу.

— Куда ты, Петр? Ты что, ошалел?

Я притянул ее к себе — всю в снегу, задыхающуюся, — и мы осторожно выглянули из-за скалы. Тучи не развеялись, они так же неслись над нами темными волокнами, но снегопад почти прошел, и было видно как в поздние сумерки — сумерки условные, разумеется.

— Сейчас ты кое-что увидишь, — сказал я Норме.

И верно, вдали уже обозначился радужный венчик фар — он то нырял вниз, то снова возносился на верхушку очередного сугроба… В шлейфе снеговой пыли по трассе, по нашим еще совсем свежим следам несся боевой малый снегоход, ибо что еще мог угнать несгибаемый майор Португал, а что это был он, я уже не сомневался. Норма посмотрела вопросительно.

— Твой обожатель номер один, — пояснил я и взял на изготовку автомат (когда я его схватил, сам не помню), ибо, если ход мыслей майора был соответствующим, мы имели шанс свидеться через полминуты.

И тут по всей темной окрестности ледового плоскогорья полоснула далекая багровая вспышка, и странный свистящий гул прокатился, перекрывая вой ветра, а вместо летящего на всех парах снегохода по трассе стремительно пронесся пылающий ком, тут же распадаясь на отдельные клочья. Крейсеp немедленно выпустил еще один снаряд, совершенно излишний, и прекратил стрельбу. Все уложилось в какое-то мгновение. У Эйкина была твердая рука и хорошие самонаводящиеся ракеты.