Устанавливали их на склонах холмов, круто спускавшихся к Царскому Селу. Командовал батареями прапорщик запаса, средних лет добродушный, очень подвижный толстяк, избранный на эту должность солдатами за веселый характер, хотя дело свое прапорщик знал.

Едва выехали на позиции, не успели расставить пушки по местам, как одна из батарей была обстреляна орудийным огнем со стороны Царского Села. Спешно отпрягли лошадей с передками, отогнали их подальше в тыл, в небольшой овражек, привели пушки в боевое положение. Казаки били шрапнелью, первые снаряды разорвались далеко позади позиций, затем был недолет. Очевидно, казаки видели батарею, не успевшую окопаться, и брали ее в "вилку". Наконец, ответило одно, затем второе, третье орудия моряков. Огонь казачьей батареи прекратился.

Всю ночь рыли окопы, делали укрытия для орудий. Спали урывками, по очереди, тут же в окопах, благо не было дождя.

Рано утром, только начало светать, послышалась частая ружейная и пулеметная стрельба со стороны Царского Села, на левом фланге кронштадтцев, на участке их соседей, - слева от кронштадтцев оборону держали красногвардейцы. Раскольников выскочил на бруствер окопа. Там, в низине, стоял туман, ничего нельзя было разобрать даже в бинокль. Может быть, казаки пошли в атаку?

- Приготовиться к бою! - закричал он по линии окопов, услышал, как его команду передали дальше несколько раз, налево и направо, по всей длине позиций его отряда.

Подошел прапорщик, артиллерист.

- Похоже, разведка боем. Только чья? Наша? Их? - бормотал он, силясь хоть что-то разглядеть в тумане в свой бинокль. - Ни черта не видно.

Перестрелка стала стихать. Туман понемногу рассеивался. В той стороне, где стреляли, стали видны какие-то постройки, может быть, пристанционные. Правее и дальше была небольшая рощица, за ней деревня и паханые поля. Откуда скорее всего следовало ожидать атаки казаков? Пожалуй, от построек.

- В лоб, от лесочка, они не пойдут, не дураки, - будто прочитав его мысль, подтвердил артиллерист, - пустое пространство и в гору. Может, усилим левый фланг?

- Валяйте, - согласился Раскольников.

Прапорщик что-то еще хотел предложить, но в это время у них над головами затрещали разрывы шрапнельных снарядов, они едва успели вскочить в окоп, вжаться в его стенку. И тут же услышали характерный нарастающий гул движения большой массы конницы.

Подняли головы над бруствером. Снизу, из-за леска, выезжали всадники, сотни две-три казаков, и разворачивались в лаву, направляясь вверх, прямо на позиции кронштадтцев.

- Мать честная! - поразился артиллерист. - Они спятили! Куда прут? Ну мы их сейчас встретим.

Он выскочил из окопа, в два прыжка добрался до своего командного пункта, закричал в рупор:

- Батареи, товсь! Братцы! По Керенскому и Краснову с кронштадтским приветом! Картечью! Прямой наводкой! - командовал весело, не придерживаясь устава. Артиллеристы засуетились возле своих пушек, заряжали, крутили ручки поворотных механизмов, напрягались, ожидая завершающей команды.

Конная лава развернулась на добрые полверсты, казаки скакали коротким галопом, пока не горячили лошадей, покручивали головами налево-направо, выдерживая линию фронта. Как завороженный, следил Раскольников в бинокль за действиями выбранного им казака. Белобрысый, с желтыми усами и хищным оскалом, в мятой фуражке на ремешке, склонившись к шее своей рыжей лошади, казак, как и другие, крутил головой, поглядывая на соседей, шашку он держал опущенной у стремени. Но вот он еще ниже склонился к шее лошади, еще больше оскалился и стал колотить са погами по бокам лошади, разгоняя ее, поднял и завертел над головой шашку. И другие казаки, увидел Раскольников, завертели над головами шашками. До окопов донесся дикий вой и визг сотен мужских глоток.

И в этот миг прапорщик скомандовал:

- Огонь!

Одно за другим забухали трехдюймовые, затрещали винтовочные выстрелы матросов. И сразу изменилась картина боя. Первые орудия ударили по правому флангу наступавших, разрыв снаряда захватывал разом несколько всадников, валил вместе с лошадьми, образовывалась свалка, скакавшие сбоку шарахались от упавших, лава сжималась, и в эту уплотненную массу всадников всаживало снаряд очередное орудие.

- Заряжай! Огонь! Мать их! - увлеченно кричал в медную трубу прапорщик.

Потеряв из виду белобрысого казака, Раскольников схватился за винтовку. Стрелял, как все, почти не целясь, стараясь как можно скорее, перезарядив винтовку, послать пулю навстречу движущейся, опасно приближающейся массе всадников.

И еще раз изменилась картина боя. Не доскакав до позиций кронштадтцев саженей двухсот, казаки не выдержали огневого удара моряков и повернули коней.

- Хорошая работа? - весело прокричал, появляясь у окопа Раскольникова, прапорщик. Он ждал похвалы, и Раскольников ответил:

- Хорошая!

Казаки в беспорядке уносились обратно к рощице, батареи били им вслед, но уже не причиняя им вреда, не успевали менять наводку.

- Прекратить стрельбу! - скомандовал прапорщик.

И в этот момент вновь заработала казачья артиллерия. Один из снарядов, фугас, разорвался совсем близко от окопа Раскольникова и угодил в ездовых лошадей, которых подогнали, чтобы двигать одну из пушек на другую позицию. Раскольникова и прапорщика обдало грязью, смешанною с кровавыми ошметками конского мяса.

Чертыхаясь, прапорщик кинулся к пушке, там ранило или убило кого-то из обслуги, сам встал за наводчика.

- Заряжай! Огонь! Мать их…

Ему, должно быть, удалось накрыть казачью батарею, ее огонь внезапно прекратился.

Послышались стрельба и крики в районе железнодорожных домиков, из-за них выбежало несколько человек с винтовками. Это были красногвардейцы, они бежали вверх по косогору, к красногвардейским позициям.

За ними из-за домов вынеслась группа всадников в бурых папахах и темных черкесках, терские казаки. Один из них, похоже, был офицер, он скакал как бы поодаль от остальных. Казаки догнали двух отставших красногвардейцев и закружились вокруг них, взмахивая шашками. Еще один отставший красногвардеец почему-то бежал не вверх, а вдоль по косогору, за ним погнался офицер. Раскольников направил на него бинокль. Смуглое, с округлыми, как бы размытыми чертами бритое молодое лицо офицера показалось Раскольникову знакомым. И вдруг его даже в пот бросило от догадки: Трофим Божко! Вот так встреча. Офицер между тем догнал рабочего и махнул клинком. Рабочий упал и снова вскочил на ноги, бросился бежать, на этот раз вверх по склону, но опять упал и остался лежать. Офицер сделал вольт налево и, не обращая больше внимания на срубленного, поскакал к своим. Казаки кружились на месте, поджидая офицера, он жестом велел им следовать за собой и понесся назад, к постройкам.

Ах, гад! Срезать бы гада. Но винтовкой его не возьмешь. Разве шрапнелью?

С этой мыслью бросился Раскольников к прапорщику.

Тот еще сидел на месте наводчика, возился с прицелом.

- Можете сбить того… тех… - начал было объяснять задачу Раскольников, и умолк, увидев обращенные на него живые, готовые к услугам глаза толстяка.

Обернувшись, поднял к глазам бинокль. Казаки приближались к укрытию, но еще можно было накрыть их. Однако Раскольников уже знал: он не посмеет отдать этот приказ. Сердце бешено колотилось.

- Кого сбить? - с готовностью смотрел на него прапорщик.

- Поздно, - ответил Раскольников, дождавшись, когда последний из казаков скрылся за постройками.

- Мародеры, - сказал прапорщик. Он показывал вниз по склону, на поле боя. Там суетились матросы, оставившие позиции, добивали штыками раненных казаков, чистили карманы мертвых.

- Я схожу в штаб, - сказал Раскольников.

На душе было смутно. Уже отойдя от окопов на несколько саженей, вдруг подумал о мародерах: непорядок! Вернулся к окопам, приказал прапорщику принять меры.

Других атак красновцев в этот день не было.

А на следующий день утром в штабе сообщили, что казаки оставили Царское Село.