Заметив удивленное и протестующее выражение на лице Раскольникова, Каменев сморщился в веселой улыбке:

- Откуда нам это известно? А нам все известно! Ладно, скажу вам без обиняков: вы сделаете большую ошибку в жизни, Федор Федорович, если свяжете свою судьбу с Троцким и компанией. Его звезда закатывается. Теперь, после смерти Ленина, особенно видно, насколько опасен он для дела нашей революции. Он не считается с реалиями сегодняшнего дня. У него одна перманентная революция на уме. Сейчас во всем мире происходит революционный отлив. Что же, нам в таких условиях сдать позиции? Он называет тупоумной и реакционной теорию социализма в отдельной стране. Хочет толкнуть страну на путь международных авантюр. Когда-то и мы с Григорием, грешные, думали так. Но это было до Октября, до победы нашей революции. Теперь нам предлагают отказаться от всех наших побед? Нет, шалишь! История нас поправила. А он остался на прежних, меньшевистских, позициях… - Каменев накрыл свой стакан ладонью, увидев, что Сталин приготовился подлить ему водки, помотал головой. Снова Раскольникову: - Он всюду кричит, что мы растворяемся в кулаке. Глупец! Не умеет понять, что кулак не опасен, когда рычаги политической и экономической власти в наших руках. И потом, где он, кулак? Кулак ликвидирован в гражданскую. Есть средний крестьянин, окрепший в условиях новой экономической политики, крепкий мужик, который дает нам товарное зерно…

- Кулак тоже есть, не надо закрывать на это глаза, - поправил Каменева Сталин. - Но правда то, что кулак под жестким контролем, мы ему не дадим развернуться. А надо будет - сковырнем. Как коросту.

- Так вот, - продолжал Каменев, от выпитой водки он порозовел; положив руки на стол, ладонями вниз, прихлопывал ими в такт речи. - Дискуссия с Троцким не завершена итоговыми документами партконференции. Его деятельность ведет к расколу партии. Этого нельзя допустить. Надо его остановить. И мы его остановим. Большинство партии на нашей стороне. Сейчас в Питере, в Москве, в провинции проводятся предварительные совещания по подготовке нового этапа дискуссии. Советую вам принять в новой дискуссии активное участие. Говорю вам это прямо, потому что знаю вас, уверен, что вы - не на стороне Троцкого. И еще, извините меня, Федор Федорович, но не могу не сказать о том, какую роль сыграл этот человек в вашей личной драме. Он со своим приспешником Радеком. Они сбили с толку вашу жену, вовлекли в берлинскую авантюру, которая могла бы стоить ей головы. Стоила не меньшего: разрыва с вами. Такое, думаю, не прощается… Вижу, вам неприятно об этом говорить. Еще раз прошу меня извинить. Словом, мы предлагаем вам военный союз на время боевых действий с неприятелем, - шутливым тоном проговорил Каменев. - Вы нам нужны. У вас в руках перо, в сердце кипит молодой задор, даром что старый партиец. Послужим вместе делу единства партии.

- Иосиф Виссарионович говорил, что у вас есть замечания к моей книге, - напомнил Раскольников; он чувствовал себя неловко под этим напором Каменева.

- Да, замечания. О достоинствах книги распространяться не буду. Думаю, Коба о них сказал. Замечания касаются, как вы, должно быть, догадываетесь, фигуры Троцкого. Не слишком ли много места ему уделено? Никто не спорит, его заслуги в октябрьские дни неоценимы. Но по вашей книге получается, что он да Ильич были единственными застрельщиками Октября. Если бы не они, то и революции бы не было. А роль масс - разве ничего не значит в истории? Я уже не говорю о роли партии, как коллективного вождя масс. Не думаю, что вы так считаете.

- Я действительно так не считаю, - согласился Раскольников.

- И хорошо. Просмотрите текст, право, книга только выиграет от того, что вы устраните указанный перекос. А теперь я хочу вам сделать официальное предложение от имени Политбюро. В отличие от оппозиции, которая предлагала вам роль второго человека в журнале "Красная новь", мы хотели бы отдать в ваше полное распоряжение такой же литературно-общественный журнал назначить вас ответственным редактором журнала "Молодая гвардия". Возьметесь за это дело? Кроме того, мы подумали, что для дела полезно было бы ввести вас в редколлегию и литературно-критического журнала "На посту". Журнал ведет правильную линию на развитие пролетарского крыла современной литературы, но его молодых и бойких сотрудников иногда заносит, вы могли бы помочь им держать верное направление, подлинно марксистско-ленинское. Что вы на это скажете?

- Спасибо за доверие, Лев Борисович. Но это так неожиданно. Очевидно, мне надо подумать?

- А чего тут думать? О чем думать? Сразу и включайтесь в работу.

- Спасибо. Но мне сначала надо завершить мои отно шения с НКИД. Кроме того, закончить и некоторые другие, кроме книги, литературные дела.

- Ну, завершайте и заканчивайте скорее.

Эти беседы с Троцким, с одной стороны, и Сталиным и Каменевым, с другой, сильно озадачили Раскольникова. Дело было нешуточное. Ему предлагали выбрать одну из двух позиций, отрицавших одна другую. Невозможно было встать над схваткой, как он пытался это сделать в 20-м году, во время профсоюзной дискуссии. Тогда еще достижимо было примирение сторон, сам по себе предмет спора был неважен, отдавал схоластикой, и примирение состоялось на Десятом съезде партии, когда решение перейти к новой экономической политике лишило смысла дискуссию, - в новых экономических и политических условиях выдвигались совсем особые требования к профсоюзам. Теперь предметом спора был коренной вопрос политики: каким путем стране двигаться дальше, а главное, кому стоять у руля, определять этот путь, и дело шло к расколу партии. Но поскольку раскола ни одна из сторон не хотела допустить, следовало ожидать ожесточения борьбы и в итоге - вытеснения одной из сторон с политической сцены. А может быть, и не только политической. Уж очень воинственно были настроены обе стороны.

Конечно, прежде всего он поспешил исполнить просьбу Сталина о записке по Афганистану. Написал много, получилась целая брошюра. Брошюру отдал в печать, а выжимку из нее, на нескольких страничках, представил генсеку. Сталин при нем пробежал глазами текст, поблагодарил, и напомнил ему: "Молодая гвардия" остается пока без главного редактора.

Побывал он, как советовал ему Троцкий, и у Воронского в "Красной нови". Договорился с ним приготовить для журнала серию очерков об Афганистане. Стал набрасывать первый очерк. Но отвлекся, решил съездить в Питер повидать мать.

В Питере встретился с братом, жившим своей семьей, отдельно от матери. Брата тоже пытались привлечь к агитационной работе как троцкисты, так и зиновьевцы. Отказался, с головой ушел в шахматы, в организацию всесоюзных турниров.

- А ты, конечно, сойдешься с Троцким? Или - с аппаратчиками, бюрократами? - спросил Александр.

- Мне бы не хотелось ссориться с Троцким, - ответил Федор. - Но Сталин с Каменевым предложили интересную работу - дают журнал. Редактировать "Молодую гвардию". Как отказаться от такого предложения? Мог бы, кстати, и тебя печатать, если бы ты вздумал что-нибудь сочинить. Что-нибудь из эпохи гражданской войны. Возьму журнал, заведу рубрику: "Бойцы вспоминают…"

- Нет, уволь. Не хочу вспоминать о войне. Разве пришлю как-нибудь шахматный кроссворд.

- Не хотелось бы отказываться от журнала, - повторил Федор в раздумье.

- А ты не отказывайся. Прими подарок. Но и Троцкого не задевай. Постарайся, как Одиссей, проскользнуть между Сциллой и Харибдой, прислушиваясь к песнопениям с той и другой стороны. Печатай тех и других. Когда-нибудь это тебе зачтется.

- Да, но это значило бы все-таки порвать с Троцким. Нет, брат, наверное, ничего с журналом не выйдет.

Свой выбор он сделал со странным, удивившим его самого, равнодушием. На другой день после его возвращения из Питера ему позвонил Каменев, спросил, обдумал ли он предложение взять на себя "Молодую гвардию", и он ответил, что да, обдумал и готов хоть завтра приступить к работе. Хотя за минуту до этого и в мыслях не держал ничего такого, был занят очерком об Афганистане для Воронского, который отложил из-за поездки в Питер и к работе над которым вернулся, приехав из Питера. После разговора с Каменевым он выбросил начатый очерк в корзину: эта работа уже потеряла смысл. А позвонил бы вместо Каменева Воронский и предложил идти оформляться в штат "Красной нови", он принял бы предложение Воронского. Судьбу решило то, что первым позвонил Каменев. Точно так можно было решить дело, подбросив вверх монетку: как ляжет, орлом или решкой.