Но в этот раз шелестел не дождь, шелестели стрелы. И Сокол с большим облегчением заметил, что стреляли не по ним, били в противника. И как! Недруги валились один за другим, даже не успев понять, откуда взялась эта внезапная помощь запертому в ловушке отряду. Все стрелы нашли врагов. Ни одна не задела кого-то из беглецов и ни одна не ушла в песок.

Монах, что уложил Никиту и после этого схватился с Зарубой, упал последним. Он был очень упорен этот монах. В него воткнулось не две и не три стрелы. Он продолжал рубиться, будучи истыкан, словно учебный щит на стрелецком дворе. В набухшей кровью рясе, с диким рёвом, он бросился на Зарубу, то ли желая отдать свою жизнь подороже, то ли пытаясь закрыться воеводой от гибельного дождя. Ни того, ни другого ему сделать не удалось. Заруба ловко уклонился от сшибки, а как только монах пробежал лишний шаг, смерть нашла и его. Враг повалился к ногам воеводы уже бездыханный.

И наступила тишина. Та самая тишина, которую называют звенящей, за гул, что наполняет головы после неимоверного напряжения. Не имея сил даже подумать о причинах столь счастливого избавления от неминуемой смерти, люди в изнеможении опустились на землю. Дуболом бросился к Никите и только Сокол с Зарубой остались стоять, не убирая мечей. Их опыт предостерегал — может случиться всякое.

— Эх, зря его добили, — с досадой сказал Заруба, легонько пнув, лежащий возле ног труп. — Язык бы не помешал, раз уж так всё сложилось.

Коротко взглянув на чернеца, Сокол убедился, что последняя стрела торчала из глазницы. Это укрепило его в предположении, кому именно обязан отряд своим неожиданным спасением.

— Кажется живой, — раздался голос Дуболома, склонившегося над Никитой. — Но плох совсем.

— Куда его? — спросил Заруба

— В брюхо и в голову, — ответил Дуболом. — Боюсь, долго не протянет

Вновь прогудел рог. На этот раз его голос звучал не воинственно, а торжественно. Так играют конец охоты или сражения. И не успел гул утихнуть, как из-за деревьев показались необычные всадники. Вернее, всадницы. Лошади шли мелкой переступью, медленно приближаясь к холмам, что позволило воинам загодя рассмотреть своих спасительниц.

Всего лишь двенадцать девушек направлялись к месту сражения. Не верилось, что дюжина луков смогла устроить такое опустошение. Но никаких признаков больших сил, укрытых где-нибудь в лесу, ни Сокол, ни тем паче кто-то другой не заметили.

Великолепные воины, они ничем не походили на амазонок из эллинских преданий. Ни суровых лиц, ни бугристых мышц, ничего воинственного или мужественного. Девушки не сверкали латами, не потрясали копьями или мечами, а тела их казались хрупкими, даже детскими, если бы не выпирающие самую малость холмики на груди.

Лишь луки в тонких руках, да набросанные всюду трупы врагов, напоминали ошалевшим мужчинам, что перед ними предстали воительницы, каких редко встретишь на этом свете. Это без сомнения были овды.

Девушки были одеты в тонкотканые, без рукавов, туники, словно переливающиеся разными оттенками зелёного цвета. Поверх них спадали потоки светлых волос. В руках овды держали изящные, но от этого не менее грозные, луки. Их точёные талии опоясывали серебряные ленты на которых крепились ножны с длинными и узкими кинжалами. Вышитые золотом тулы со стрелами находились не за спиной, как это принято у людей, а возле плеча.

Короткие туники колыхались от верховой езды, открывая взгляду стройные загорелые ноги. Девушки были прекрасны. Казалось, боги собрали всю красоту всех женщин мира и отдали её овдам. Впрочем, в деревне Тарко, ровно так и считали.

Лошади не уступали всадницам в красоте. Разных мастей, даже пород, все они отличались ухоженностью, а их лёгкая поступь словно дышала волей. Они шли так свободно, точно не несли на себе седоков, а просто гуляли по лесу в своё удовольствие. Животных не помыкали уздой, овды лишь упирались босыми ногами в стремена и изредка придерживались свободной рукой за луку седла.

Даже тот, кто только что валился от усталости, отдав все силы борьбе, теперь поднялся, будучи не в состоянии отвести взгляд от дивного зрелища.

— Лесные девы, — прошептал Заруба, опуская меч.

Сокол, правда, не взялся бы утверждать, на что воевода пялился больше — на девушек или на их лошадей. Сам чародей, да ещё Тарко восприняли появление овд, хоть и с радостью, но как совершенно обычное дело. Что касается двух уцелевших разбойников, Рыжего и Дуболома, то они пожирали девушек глазами ничуть не смущаясь.

Как бы ни были прекрасны всадницы, но даже они уступали неземной красоте своей предводительницы. Она сидела на высоком тёмно-игреневом коне. Животном той шерсти, и той породы, ради которых владыки востока отдают города и царства, начинают войны и предают друзей. Голову овды венчала цветочная плетеница. Не венок из сорванных и потому уже мёртвых цветов, которым часто наряжаются в праздничные дни сельские девушки, а настоящая живая и цветущая корона. В правой руке владычица сжимала рог. Собственно, он не являлся настоящим рогом, украденным у тура или зубра, но был выполнен из серебра. Овды редко убивают людей, животных же почти никогда. И потому ни одежды, ни обуви из кожи звериной не носят. Вместо ремней используют тканые ленты, а на тетиву своих грозных луков, пускают конопляную скрутку. По той же причине не жалуют овды и людских книг.

Двенадцать всадниц достигли холмов. Ни одна из них по пути не уронила и взгляда на убитых врагов. Подъехав к людям, несколько девушек убрали оружие в налучья, легко соскочили с лошадей и подошли к лежащему без сознания Никите. Внимательно осмотрев воина, они принялись ловко чистить и перевязывать раны. Однако прочим пострадавшим, кто держался на ногах, помощь не предлагали. Все остальные воительницы остались в сёдлах и с любопытством поглядывали на людей сверху.

Владычица приблизилась к уцелевшему отряду и едва заметно сморщила нос. Действительно, от разгорячённых битвой мужчин только что пар не шёл. Одежда насквозь промокла от пота, а походная суета последних дней и в особенности бегство через лес, благоухания не прибавляли. В общем, люди смердели, словно прокисшие шкуры и утончённым овдам эта вонь била в нос. Владычица взмахнула рукой. Дух дороги, бегства, сражения и страха, вдруг уступил место свежему ветерку с запахом зелёных яблок и душистой жимолости. Сокол почуял ворожбу. Она определённо была сильной волшебницей, эта владычица.

Некоторые полагают, что овды все сплошь волшебницы. Это не так. Чародеек среди них рождается не больше и не меньше, чем среди прочих народов. Другое дело, что овды не имеют дурной привычки своих волшебников палить на кострах. Напротив, всячески берегут их, помогают обуздать непростую силу. И получают за терпимость сторицей. Впрочем, овды вполне могли обходиться и без волшебства, о чём свидетельствует заваленная телами поляна.

Предводительница первой нарушила молчание.

— Приветствую тебя, Сокол. Поро эр, Тарко. Ты, Малк-воевода, здравствуй. И вам, храбрые воины, добро пожаловать в наши земли.

Все склонили головы перед лесной царицей, а Сокол ответил.

— Привет и тебе, Эрвела, владычица леса. Приветствую также подруг твоих и благодарю от всех нас за своевременную помощь.

— Да без подмоги нам пришлось бы не легко, — добавил воевода.

Овда улыбнулась, и от одной только улыбки у молодых воинов захватило дух.

— Пришлось бы нелегко? — переспросила она. — Скажи уж прямо, что порубили бы вас монахи. В мелкую бы труху покрошили. Все бы вы здесь и остались.

— Ну, все не все… — пробормотал Заруба.

Эрвела соскочила с коня легко, словно птица с ветки спорхнула. Подошла к Зарубе вплотную и спросила, не убирая с лица улыбку.

— А говорили будто ты, Малк-воевода, уже и от дел отошёл. И меч поднять не в силах, и в сторону баб не поглядываешь. Старый, говорили, стал воевода. Вижу, наговаривали на тебя, зря напраслину возводили.

Заруба хоть и смутился, быстро ответил: