Отложив осколки в сторону, я присела на стоящее напротив миссис Свон кресло.

- Ты прости меня, – скрыв лицо в ладонях, проговорила старушка. - Прости. Задела за живое. Но… почему?

- Что почему?

- Не веришь…

Пожав плечами, я отвела взгляд от пристального прищура миссис Свон.

- Подай мне, пожалуйста, вон ту шкатулку, – указала женщина на коричневую, отделанную по краям красным бархатом коробку на самой верхней полке шкафа.

Приподнявшись на носочках, я поспешила исполнить просьбу миссис Свон. Шкатулка оказалась легкой, почти невесомой. На резной поверхности крышки через плотный слой пыли проглядывались очертания елки, снеговика и текста, скорее всего, короткого поздравления с новым годом.

Вложив шкатулку в руки миссис Свон, я вернулась на свое привычное место.

В глазах женщины засеребрились слезы. С минуту она смотрела на неё немигающим взглядом, затем начала открывать крышку шкатулки - медленно, не дыша, словно совершала некое таинство. Когда в руках миссис Свон запестрил ярко-розовый фантик от клубничной конфеты, я услышала начало самой необычной истории, когда-либо рассказанной мне совершенно чужим человеком.

- На восьмое Рождество в моей жизни отец получил первый за последние два года заслуженный отпуск, – повертев в руках обертку, продолжила женщина. - Семейным советом праздник решили встретить за городом. В Вестминфе. Немного южнее от того места, где мы находимся сейчас. В то время бизнес, связанный с отелями и гостиницами, за чертой города был развит не так хорошо как в настоящее время, поэтому кроме небольшого пансионата на берегу озера Вашингтон выбирать было не из чего.

Я помню то ощущение чего-то нового, неизведанного, когда мы ехали по крутым склонам вдоль горного массива. Легкий морозец, сковавший в безветренном воздухе опушенные инеем ветви деревьев, заснеженные шапки елей, искрящиеся в лучах холодного зимнего солнца на фоне бледно-голубого безоблачного неба. Родители включили в салоне старый добрый рок-н-ролл, наконец-то разрешили мне съесть столько любимых конфет с клубничной помадкой, сколько душе было угодно. Шурша обертками от лакомств, я подпевала и покачивалась в такт веселой музыке, в ожидании от поездки чего-то сказочного. Настоящего чуда.

И оно случилось.

Этому чуду несколько лет не могли найти объяснение не только полиция, но и я сама.

Наша машина заглохла на ходу. Отец выбежал из салона на улицу в одном пуловере, открыл капот и громко выругался, отскочив от горячего пара, вырывавшегося из треснувшего радиатора.

- Я же тебе говорила, что нужно было прогреть машину! Чарли! – кричала Рене на отца, взирая на дымящий капот, театрально хватаясь за сердце.

- Ты же сама меня все утро подгоняла. Хотела выехать быстрее. Успеть к ланчу. Вот тебе и результат! Я звоню 911.

Стараясь не обращать внимания на ругань родителей, я достала из мешка очередную конфету и, развернув обертку, с большим удовольствием закинула сладость в рот. Окна машины начали покрываться инеем. Внутри заметно похолодало. Мой взгляд метался от отца, нервно набирающего замерзшими пальцами номер службы спасения, к чуть ли не плачущей от безысходности матери. Естественно, я не понимала, что ситуация была действительно опасной, и на безлюдной трассе мы могли просто замерзнуть. В тот момент меня больше волновало то, что в пакете осталась всего одна-единственная клубничная конфета. Горячим дыханием растопила тонкую ледяную корку и потерла запотевшее стекло ладошкой. На обочине дороги, около бордюра я заметила едва уловимое глазом движение. Маленькая пронырливая белка пыталась утащить в лес брошенный туристами на дорогу пакет с недоеденной картошкой фри. Ноша была раза в два больше самой белки, поэтому протащив пакет на несколько сантиметров, она останавливалась, задирала пышный хвост крючком и опасливо оглядывалась вокруг себя, сверкая черными глазками-бусинками.

Схватив последнюю конфету с сидения, я приоткрыла пассажирскую дверь и незаметно вылезла из салона. Родители были так увлечены спором и выяснением отношений, что даже не заметили внезапно опустевшее заднее сидение.

- Эй, - тихо прошептала я, осторожными шажками подбираясь к миловидному существу все ближе и ближе. Завидев меня, белка начала оборонительно отступать назад, но пакет с картошкой фри не отпустила.

Когда я протянула в руке развернутую конфету, обладательница пушистого хвоста обратилась в бегство. Удрав на безопасное расстояние белка остановилась и, встав на задние лапки, издалека поглядывала на оставленную у бордюра добычу. Вероятно, ожидала того, когда я, наконец, оставлю её в покое и вернусь обратно в машину.

- Посмотри, что у меня есть для тебя. Подожди! – Чем ближе я приближалась, тем дальше в лес убегала белка, уводя меня от дороги и родителей вглубь лесных дебрей. Я чувствовала вину за то, что оставила её без обеда и в праведном порыве пыталась поделиться с пушистохвостой последней конфетой.

«Вот бяка!»

Сугробы доходили до колена, идти стало трудно, но только когда рыжеватый в белую крапинку хвостик метнулся на дерево и пропал из виду, я остановилась.

- Ма-а-ам… - прошептала я испуганно одними губами и огляделась по сторонам.

В глухой дали послышался пронзительный крик какой-то лесной птицы. Стук тетерева и шелестящее завывание холодного северного ветра.

Тихий всхлип вырвался из моего горла.

– Мам! Мамочка! Папочка! - тоненький голосок задрожал от чувства страха, сжимающего ледяными клещами неистово бьющееся в груди маленькое сердечко. Кончики ресниц покрылись льдом и, тая от теплого дыхания, превращались в кристально-чистые слезы.

Утопая в снежном покрывале, я бежала вперед, заглядывая за каждое деревце в надежде, что родители решили меня разыграть и прячутся неподалеку.

- Где же вы? Пожалуйста! Где же вы! Мама, папа!

Все вокруг меня закружилось в безумном снежном хороводе. Творилось что-то поистине ужасное. Начало смеркаться, а я все бежала и бежала, не разбирая дороги. Хваталась за толстые многовековые стволы, царапала об обмерзшую кору пальцы, оступалась, падала, поднималась, снова падала, теряя последние остатки сил, уходила все дальше и дальше.

Ясное утреннее небо к вечеру затянуло хмурой непроглядной пеленой, так и грозящейся в любой момент разразиться обильным снегопадом. Крючковатые ветви низких лиственных деревьев цепляли мою куртку, умоляя остановиться, не убегать туда, откуда уже не будет обратной дороги. Но я рвалась вперед, веря, что где-то там за еще одной пушистой елью меня ждут мои любимые родители и теплый пансионат на берегу сказочно красивого озера.

- Мама! Папа! Я здесь! Мам! – Оступившись о сук, я приземлилась на спину и, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась в полную силу.

Горячие слезы обжигали румяные щеки.

Воцарилась поистине пугающая тишина. Кажется, лес и все его обитатели разом затихли для того, чтобы послушать мои громкие рыдания.

- Пожалуйста… - захрипела я, пытаясь приподняться, но вместо того, чтобы встать, снова плюхнулась в сугроб. Обхватив колени и прижав их к груди, я решила остаться на месте и ждать. Кончики пальцев на руках и ногах начало неприятно покалывать, а прикушенные до крови губы - разъедать от стекающих по щекам соленых слез.

- Мам… пап… где же вы. Я же вас очень жду. Очень…

Выудив окоченевшими пальцами из кармана куртки так и недоставшуюся рыжей виновнице всей этой ситуации конфету, с жадностью откусила от неё маленький кусочек. Второй кусочек я проглотила, почти не прожевывая. На вкус конфета стала похожа на пресный ватный шарик. Безумно хотелось спать и бороться с этим желанием в звенящей тишине становилось все сложнее и сложнее. Положив словно налитую свинцом голову на колени, я тихонечко засопела, растратив последние запасы тепла на глубокий вдох.

- Белла, – послышалось сзади меня и сразу же затерялось в очередном завывании ветра.

Я подняла голову и притихла.

- Белла…

Одновременно далекий, но такой близкий глубокий грудной голос позвал меня вновь.