– Ну же, Рэй, не устраивай сцен. Это счастливый день для всех нас. Если Антонио и Белла захотят, чтобы ты увидела ребенка, они дадут тебе знать. Почему бы тебе не пойти домой, мы свяжемся.

Он осторожно берет ее за руку и направляет в сторону лифтов. Она быстро отходит:

– Отвали от меня, Джордж. Это мои мальчики, а не ваши, и этот новорожденный – мой внук, как и ваш, так что позвольте мне увидеть его.

Тони не такой нежный и понимающий, как Джордж:

– Ни в коем случае, Рэй, может быть, если ты протрезвеешь, мы позволим тебе на него взглянуть, но до тех пор держись подальше от моей семьи и меня.

Она спотыкается и начинает поток оскорблений:

– Вы думали, что можете держать это в секрете от меня. Ну, люди по соседству разговаривают, так будьте прокляты за это, что пытаетесь держать меня подальше. – размахивает руками и чуть не падает говоря свои слова. Звук ее хриплого, прокуренного голоса отзывается в моем позвоночнике. – Да пошли вы все, каждый из вас. Мать вашу! Ты не имеешь права скрывать от меня ребенка, подонок. Нет, недостойный ублюдок! Стоило избавиться от тебя! Черт возьми, от вас обоих, еще в тот день, когда вы родились!

Прежде чем мы с Тони реагируем, охрана спускается по коридору и хватает Рэй, затолкнув в лифт. Все время, находясь в лифте, она ругается и борется с ними. Вскоре двери закрываются на этой сцене, я молюсь, чтобы сегодня подобного не повторилось.

Моя первая мысль: слава Богу, Харлоу этого не видела. Она думает, что моя мать какая-то святая. Какая-то Джун Кливер, которая занимается своими сыновьями. Идеальная жена и мать. Я не должен был лгать ей, но когда дело доходит до любой ситуации с девушкой, это то, что делаю лучше всего. Я заставил Портера и Макса поклясться, что они никогда не расскажут Харлоу или другим девушкам в доме, какова моя мать на самом деле. Полный позор.

Джордж не так взвинчен, как мы с Тони, и мы согласны не говорить Марселле или Белле, что Рэй была здесь. Это должно быть счастливое время, а привлечение Рэй в этот праздник вызовет только напряжение и беспокойство.

Возвращаемся в комнату Беллы. Медсестры отвезли ребенка в детскую, чтобы помыть его и сделать еще кое-что, в чем я не уверен. Марселла и Джордж решают сходить в кафетерий, так что я остаюсь с братом и Беллой.

Ожидание не занимает много времени. Я вижу улыбку Беллы, как только ее родители покидают комнату, и нисколько не сомневаюсь, что меня ждет допрос.

Она садится на кровать, потягивая чашку чая. Делясь новостями по минимуму, Тони отправляет своим друзьям фотографии Маттео, и я чувствую на себе взгляд невестки.

– Черт возьми, скажи Белла, что ты уже думаешь, ради Христа.

Она делает невинные глаза, и я знаю, что это дерьмово.

– Я? О чем ты вообще, шурин? – она подмигивает Тони, когда тот смотрит на экран своего телефона.

– Ты знаешь, я могу убедить этих милых медсестер отказаться от любого обезболивающего лекарства для тебя, так что тебе лучше выплюнуть это.

Тони смеется и Белла хлопает своими ресницами комичным образом.

– Это как? Не везде, куда бы ты ни пошел, нужны жеребчики.

Я знаю, что это так. Истинное утверждение.

– Ладно. Просто дай мне какую-нибудь из этих цып и шкаф, и я покажу тебе жеребчика, как ты это называешь.

– О, да, это то, что я называю чушью!

Белла становится немного громкой. У женщины проявляется характер. Тони называет ее страстной.

Грубовата, но мне все равно.

– Не потрудишься объясниться?

Она немного вертится в постели. Тони летит в ее сторону, чтобы помочь ей подняться, поправляет подушку, чтобы она уселась поудобнее. Нежно целует ее голову.

– Спасибо, любовь моя, – Белла прочищает горло, и взгляд в ее глазах означает, что теперь она взялась за свое дело.

Указательным пальцем она тычет в меня, постукивает ступней под одеялом и поджимает губы:

– Когда ты впервые приехал на берег, все твои мысли были о потрахушках, вечеринках, выигрышах в пивном понге и прочем, – она взволнована, и я думаю, что это истерика. – Но по истечение нескольких недель каждый телефонный звонок начинался с чего-то об этой девушке и заканчивался чем-то об этой девушке. Ты очень много рассказывал нам о ней и ее жизни. Когда она вошла сюда сегодня, я будто знала ее тысячу лет.

Теперь думаю, что она привирает немного.

– И если ты думаешь, что я немного преувеличиваю, тогда ты чертов лжец. Откуда тогда мне знать, что она носит черные очки для чтения, и что у нее веснушки, только на переносице, и они переходят на ее щеки? Что ее жизненная цель – стать учителем? Откуда мне знать, что она застенчивая, но когда она говорит с тобой, то заставляет тебя чувствовать себя самым важным человеком в комнате?

Я пожимаю плечами:

– Черт, откуда мне знать?

Тони шлепает меня по затылку:

– Следи за своим ртом, она теперь мать. Ни одного плохого слова, направленного на нее.

– Раф, я знаю эти вещи, потому что ты сказал их мне. Может, ты рассказывал об этом, не понимая, что на самом деле чувствуешь. Она стояла в том дверном проеме, прежде чем ты представил ее, и я увидела свет в твоих глазах, который видела только один раз, а я знаю тебя с пяти лет.

Понимаю, о чем она говорит.

– Когда ты сошел с самолета в последней поездке и увидел, что мы ждем тебя. Тот же самый взгляд появился, когда эта девушка была в непосредственной близости от тебя. Этот взгляд был все время, пока она не ушла.

Белла, должно быть, все еще принимает эти обезболивающие, потому что я уверен, что моя мимика не изменилась с тех пор.

– У вас проблемы, леди. Она просто друг. Мы ненавидели друг друга в начале лета, но у нас сложилась дружба, между нами все изменилось.

– Ты, черт возьми, изменился. Та девушка, которая только что вышла отсюда, изменила тебя!

Встаю со стула, провожу рукой по щетине на лице и смотрю в окно, вниз. Я, черт возьми, человек, который не собирался меняться. Вот кто я. Тот, кто не позволяет людям изменить себя. Единственный человек, который когда-либо менял меня, это моя мать, и думаю, что это было хорошее изменение. Это сделало меня сильным, построило мою оборону. Это сделало меня менее слабым и дало мне мышление, что единственный, на которого я могу рассчитывать, это я сам. Что ж, это ложь. У меня всегда будут Тони и Белла, а теперь и Маттео.

– Я собираюсь пойти выпить кофе. Кто-нибудь хочет?

Антонио смотрит на меня в замешательстве:

– С каких пор ты пьешь кофе?

– О, он не сказал тебе эту часть, не так ли? – Белла подает звук.

Она двигает коленями и дарит Тони этот «я знаю то, чего ты не знаешь» взгляд.

Раздражающая женщина.

– Ну, он пьет кофе с Харлоу каждое утро на причале дома, который они арендуют. И говорят о всяких вещах, как будто она богата, а он нет, но она этого не знает. Она не знает о Рэй, и где она живет. Он сказал ей, что он из Черри Хилл.

– Какого черта, Рафаэль? Почему ты лжешь ей? Твоя жизнь... Наша жизнь – это то, что есть. Если она твоя подруга, и ты заботишься о ней, зачем врать?

Я действительно не хочу объяснять ему, почему лгу. Это должно быть ясно как день. Зачем мне говорить девушке, которую вырастили двое любящих родителей в большом доме, с первоклассным образованием и большим банковским счетом, что моя мать – наркоманка? Пока она ширялась, мы с братом должны были заботиться о себе большую часть нашей жизни самостоятельно. Возможно, девушка развернется и убежит, больше никогда со мной не заговорив.

И это убьет меня.

– Знаете что, вы двое, я иду в кафетерий, и этот разговор окончен. Харлоу – просто друг. Мне не нужны отношения, – я обращаюсь к ним обоим. – И конечно, не делаю то, что вы двое делаете. Я не хочу этого.

С этими словами выхожу из комнаты.

Я пошел в морскую пехоту, чтобы сбежать от жизни, которая у меня была. Знаю, каково это – голодать, сидеть на морозе, не иметь воды, потому что моя мать не оплачивает счета. И каково это – носить обувь на два размера меньше, потому что нет денег, чтобы купить новые, и носки, которые были каким-то образом съедены мышами посреди ночи. Я знаю, каково это – быть одному.

И научился жить с этим. Харлоу никогда с этим не приходилось иметь дело. Если родители заставили ее устроиться на работу и заплатить за некоторые вещи самостоятельно, это не означает, что она имеет хоть малейшее представление о том, какой была моя жизнь. Она из моей лиги? Да это просто смешно. Она боль в моей заднице со своим большим мозгом и чрезмерным осуждением всего, что я делаю или говорю, вплоть до девушек, которых привожу домой и трахаю. Да, я поцеловал ее, что все еще беспокоит мой разум. Возможно, виноваты все эти пережитые мной сегодня эмоции. Я не спал. Мы приехали сюда после моей двенадцатичасовой смены, потому что я беспокоился о Белле. Держал племянника на руках... А потом Рей явилась вишенкой на вершине сраного мороженого.

Я так устал.

***

Мой телефон жужжит в кармане, и я, вздрогнув, просыпаюсь. Должно быть, задремал в комнате Беллы после того, как вернулся с кофе. Посмотрел на телефон, это сообщение от Харлоу. Американские горки в моем животе снова возвращаются. Тычу и давлю по клавишам, чтобы открыть сообщение так быстро, как эти большие пальцы могут.

«Эй, Членокоп, я дома и в порядке. Как малыш?»

«Если ты подразумеваешь пенис, то думаю, прислала это не тому человеку.»

«Ха-ха. Очень смешно. Как все?»

«Прекрасно. Готова к завтрашнему дню?»

«Как никогда.»

«Хорошо. Мой автобус в восемь, так что я буду после обеда.»

«Окей. Береги себя.»

«Удачи завтра. Уверен, они влюбятся в тебя.»

«Надеюсь :)»

– Посмотри, о чем я говорила, Тони. Взгляни на его лицо. С каких пор он такой довольный после смс? Это было от нее, не так ли?

О, мой Бог! Черт, эта женщина видит меня насквозь, как пару сисек под мокрой футболкой.

– Белла, что ты хочешь, чтобы я рассказал тебе?

– Я хочу, чтобы ты признал, что это не просто дружба.

Засовывая телефон обратно в шорты, скрещиваю руки на груди:

– Ты хочешь, чтобы я признал, что чувствую что-то большее, чем дружба?