Видимо, что-то в лице Гумилева выдало его состояние, потому что Свиридов осекся и потянулся за бутылкой.

—Прости, Андрей Львович, не хотел тебе раны бередить… У тебя же Маруська единственная была?

—Да, — коротко ответил Гумилев. Он глотнул коньяка и не почувствовал вкуса.

—Проклятая Арктика, — буркнул генерал. — Всех перекалечила. Только Чилингарыч один нормальный и остался, в новую экспедицию вроде бы собирается.

—Ему просто повезло, — сказал Андрей. — Он покинул «Землю-2» до того, как на нас напали.

—Напали… — повторил Свиридов с горечью. — Вот ты, Андрей Львович, теперь у нас государственный человек, президент с премьером к тебе прислушиваются. Скажи мне, собираются они с американцев спросить за то, что их подлодка нашу станцию уничтожила? А за майора Громова, который теперь до конца жизни на протезах ковылять будет? Или мы в очередной раз так им все и простим, как «Курск» простили?

—Никто им ничего не прощал, — хмуро ответил Гумилев. — Только они своей вины не признают. А доказательств у нас, кроме наших с вами слов, никаких.

—А этого мало? — взъярился Свиридов. — Пусть устраивают слушания в Конгрессе, пусть вызывают для дачи показаний! А то как жизни учить, тут они первые, а как за преступления отвечать, так они ни при чем!

Гумилев не ответил. Он знал, что вопрос о нападении на «Землю-2» неоднократно поднимался в приватных беседах Медведева и Обамы. Знал, что американская администрация упорно отрицала даже факт нахождения своих подводных лодок в тех водах, где произошла катастрофа. И уж тем более — уничтожение российской терраформирующей станции и атаку на поисковый вертолет майора Громова.

Но, с другой стороны, майор Громов под присягой свидетельствовал о том, что его К-17 стал жертвой американских «морских котиков», монтировавших во льдах какую-то сложную аппаратуру. Что именно собирали среди торосов американцы, так и осталось для него загадкой: когда он пришел в себя у обломков сбитого ими вертолета, живой, но с обмороженными ступнями, спецназовцы уже скрылись вместе со своей аппаратурой.

—Я ведь прекрасно помню, — продолжал между тем генерал, — как они прикинулись канадской субмариной «Да Винчи» и заманили нас в это чертово ущелье! Помню, как начали рваться мины… Никакие это были не канадцы, американская атомная подлодка типа «Огайо». Своими глазами видел этих уродов! Я, пусть и в отставке, всю спецификацию ВМС США помню, как «Отче наш»! Среди ночи меня разбуди — расскажу, чем «Вирджиния» отличается от «Бенджамена Франклина». Или ты, Андрей Львович, тоже думаешь, что это галлюцинации были?

Гумилев вздрогнул.

—Что значит «тоже»? Кто еще так думает?

Свиридов неопределенно мотнул головой.

—Да есть тут всякие… поборники общечеловеческих ценностей.

Вся разговорчивость генерала куда-то исчезла. Он сидел, мрачно глядя в свой бокал, и явно не собирался развивать свою мысль.

—К вам кто-то приходил? — спросил Андрей напрямую.

—Приходил? С чего ты взял? Кому нужен старый пень в отставке?

—Тогда к чему весь этот разговор… про галлюцинации?

—Просто хочу разобраться. Может, мне уже скоро в домовину, как мой дед говаривал, а я до сих пор не могу понять, что ж там с нами произошло.

«Если ты рассчитываешь, что я все объясню тебе, генерал, — подумал Гумилев, — то тебя ждет разочарование».

—Что непонятного? — сказал он сухо. — «Земля-2» погибла в результате атаки американской подводной лодки. Нам пятерым каким-то чудом удалось спастись.

—Вот и хотел бы я узнать каким. Почему все остальные погибли, а мы выжили.

—Этот вопрос два года назад очень интересовал следственную комиссию, — напомнил Андрей. — И она пришла к выводу, что мы в момент гибели станции находились в автономной катапультируемой рубке.

Свиридов тяжело посмотрел на него.

—Про следователей ты мне, Андрей Львович, не рассказывай. Я про них тебе сам могу всего порассказать. А вот объясни-ка ты мне лучше, куда ты дочку дел? Она же ни на шаг от своей няньки не отходила. То у нее на руках, то у тебя. А когда нас катапультировало, где ж она была?

Гумилев стиснул челюсти. Ему нестерпимо захотелось встать и уйти, оставив старика, бывшего некогда генералом Свиридовым, в его огромной, неживой, похожей на никому не нужный музей квартире.

—Генерал, — сказал он, — вы можете себе вообразить, что мне не хочется говорить на эту тему?

—Могу, — охотно согласился Свиридов. — То, что со мной не хочется, — могу, и очень даже легко. А вот в то, что ты с Марго своей ни разу на эту тему не разговаривал, — извини, не поверю. Наверняка ведь выясняли, кто ее последний за руку держал, куда она побежала, когда все началось, даже ругались, должно быть, кто виноват, кто недосмотрел?

—Оставьте в покое Марго, — оборвал его Андрей. — Вы уже и без того ей чуть жизнь не сломали.

—Это ты про Кролика? — невесело усмехнулся бывший глава ГУАП. — Откуда ты знаешь, сломал я ей жизнь или подарил счастье, за которое любая женщина все на свете отдала бы? Ты, олигарх, вообще знаешь, что такое — быть любимым?

«Знал, — мысленно ответил ему Гумилев. — Или… думал, что знаю».

—Зато вы, генерал, очевидно, большой специалист в этой области. Не хотите устроиться консультантом в службу знакомств? Неплохая прибавка к пенсии.

—Разозлился, — добродушно констатировал Свиридов. — Молодец, значит, еще не все потеряно. Кстати, рана потом не гноилась?

—Какая рана? — не сразу понял Андрей.

—Ну, откуда Марго Кролика вырезала.

—Нет, — нехотя ответил Гумилев. — Зажила быстро.

—Вот видишь. Мы ж не знали, какое воздействие оказывают предметы на организм. Кое-кто боялся даже, что может начаться некроз тканей.

—Это почему еще?

—Ну, когда предмет и хозяин долгое время вместе, между ними возникает связь. А если они расстаются, хозяину становится худо. Фильм смотрел такой, «Властелин колец»? Вот то-то. Думаешь, с чего вдруг я такой развалиной стал?

—Не преувеличивайте, генерал, — проговорил Андрей сквозь зубы. — Вы нормально выглядите… для своего возраста.

—Именно что для своего. А раньше молодым себя чувствовал — а почему, знаешь? Орел, вот кто мне силу давал. С предметами ведь знаешь как: если предмет не твой, он у тебя жизненные силы отбирает. А если твой — поддерживает. Орел мой был…

Он замолчал и налил себе еще коньяку.

—А теперь лежит он на дне моря, вместе с Кроликом, Единорогом и Морским Коньком. Их-то мне не жалко, а вот Орла…

Гумилев молчал.

—Впрочем, может, оно и к лучшему, что он на дне морском. Никто его там не найдет, верно ведь, Андрей Львович? А предмет это опасный. Ладно я, человек мирный, без особенных амбиций, и то время от времени так и подмывало им воспользоваться себе на благо. А если бы он попал к какому-нибудь маньяку? Вон Гитлер сколько дел натворил с его помощью…

Было время, когда Гумилев мог только мечтать о том, чтобы разговорившийся глава ГУАП раскрыл бы ему секреты своего ведомства и хранившихся там предметов. Но тогда Свиридов умело хранил свои профессиональные тайны. А теперь Гумилеву было не до волшебных предметов. У него хватало других забот.

—Знаешь, я ведь себя первое время половиной человека чувствовал, — пожаловался генерал. — Орел этот треклятый у меня будто всю жизнь отнял. Шутка ли — я с ним с шестьдесят третьего года, почти полвека. Нет, не понять тебе. Тебе предметы ни к чему, ты сам по себе предмет.

—Это как понять? — сухо спросил Андрей.

—А вот так. Есть на свете люди, которые и без предметов кое-что могут. Всегда были.

—Фокусники, — не удержался Гумилев.

—Что с тобой говорить, — досадливо скривился Свиридов.

Андрей отставил бокал и поднялся. Довольно, подумал он. Слишком много времени потеряно зря.

—Сиди, — неожиданно властно прикрикнул генерал. — То, что предмет тебе не нужен, — твое счастье. Таких, как ты, мало. Смотри, Андрей Львович, нас, выживших, пятеро. У четверых были предметы: у Кирсана — Единорог, у Марго — Кролик, у меня — Орел, у Беленина — Морской Конек. И все мы своих предметов лишились. Только ты один ничего не потерял.