К не менее парадоксальным выводам можно прийти, если признать, что, напротив, демократические принципы органически неприемлемы для российского общества и российского государства. Эту точку зрения высказывают не только отечественные "консерваторы" ("Демократия — в аду, а на Небе — Царство"), к ней еще в 1999 году фактически присоединился эксперт Международного валютного фонда, один из "крестных отцов" российских экономических реформ, наставник Гайдара и Чубайса Джеффри Сакс (Jeffrey Sachs): "Мы положили больного (т.е. Россию) на операционный стол, вскрыли ему грудную клетку, но у него оказалась другая анатомия". С подобной точки зрения под вопросом оказывается уже не только универсальность демократических принципов, но и вообще их необходимость для очень и очень многих стран мира, которые обладают собственными культурно-историческими традициями, иногда чрезвычайно прочными и уходящими в глубь веков.
Поэтому единственно приемлемым и логически непротиворечивым решением дилеммы "Россия и демократия" выглядит тезис о том, что под видом перехода к демократии в России реализуется совершенно иная модель переустройства общества, не имеющая с демократией как таковой ничего общего.
Известный политолог и специалист по России, профессор Нью-Йорского университета Стивен Коэн (Stephen F.Cohen) в 1999 году, комментируя итоги российского дефолта, говорил: "Совсем недавно мы выделили миллиарды долларов некомпетентным и, возможно, коррумпированным российским "реформаторам". Впрочем, при всей возможной справедливости данной оценки, речь не может идти о некомпетентности и коррумпированности "элит" как о главных причинах провала демократических преобразований на территории Российской Федерации. Всё это — не более чем вторичные эффекты принятой в России модели "реформ". Чтобы охарактеризовать эту модель в ее соотношении с принципами демократии, необходимо прежде всего выяснить, что в действительности понимается сегодня под "демократией".
В английском академическом словаре политических терминов говорится: "Широко распространившийся поворот к демократии как подходящей форме для организации политической жизни насчитывает меньше сотни лет. В дополнение — в то время, как многие государства сегодня могут быть демократическими, история их политических институтов раскрывает хрупкость и уязвимость демократических образований… Демократия возникла в интенсивных социальных битвах и часто в этих битвах приносится в жертву… Слово "демократия" вошло в английский язык в шестнадцатом веке из французского democratie; это слово — греческого происхождения, с корневыми значениями "демос" (народ) и "кратос" (право). Демократия относится к форме правления, в которой, в отличие от монархий и аристократий, правит народ. Она влечет за собой государство, в котором имеется некоторая форма политического равенства среди людей (выделено мной. — авт.). Но признать это — еще не значит сказать очень много. Поскольку не только история идеи демократии, отмеченная конфликтующими интерпретациями, но Греческие, Римские понятия и понятия Просвещения, среди других, перемешиваются, чтобы произвести двусмысленные и непоследовательные трактовки ключевых терминов демократии сегодня: характер "правления", коннотации "править посредством" и значения "народ"".
Разумеется, речь здесь идет не столько о различиях формы прямой демократии античных полисов и современной представительной демократии, сколько о различиях концептуальных, связанных с самим существом демократических принципов. Известный американский культуролог и лингвист Ноам Хомски (Noam Chomsky) пишет по этому поводу следующее: "Позвольте мне начать с противопоставления двух различных концепций демократии. Первая гласит, что граждане в демократическом обществе обладают средствами, позволяющими в некотором туманном смысле участвовать в управлении общественными делами, а массовая информация открыта и свободна. Если вы заглянете в словарь, то наверняка найдете определение вроде этого.
А по альтернативной концепции широкая общественность должна быть отстранена от управления, а средства массовой информации пристально и жестко контролироваться. Эта концепция может казаться маргинальной, но важно понять, что в действительности именно она превалирует не только на практике, но даже в теории. История демократических революций, восходящая к первым революциям XVII века в Англии, выражает именно эту точку зрения" . И далее Хомски, характеризуя взгляды "короля американской прессы" начала ХХ века Уолтера Липпмана (Walter Lippmann), отмечает, что "по его (Липпмана. — авт.) выражению, интересы народа часто противостоят интересам общества в целом… Только немногочисленная элита, интеллектуальное сообщество… может понять интересы общества. Это мнение с историей в сотни лет. Это также типично ленинское мнение. Сходство с ленинской концепцией очень близкое — также предполагалось, что авангард интеллектуалов-революционеров захватит государственную власть, используя народную революцию в качестве двигателя, а затем поведет глупые массы к будущему, которое эти массы даже не могут себе вообразить".
Хомски утверждает, что эта последняя модель легла в основу и советского, и нацистского, и современного западного общества, где за ней закрепилось название "либеральной демократии" (У.Липпман говорил о "прогрессивной демократии"). Именно данным обстоятельством он объясняет факт, что представители "интеллектуального сообщества" способны с легкостью менять свои внешние политические позиции, поскольку у этих вроде бы противостоящих друг другу систем "элитарной демократии" одна общая мировоззренческая суть. О том, что концепция Ноама Хомски основана не на пустом месте и во многом адекватна реальности, может свидетельствовать хотя бы этапная книга Збигнева Бжезинского (Zbignew Brzhesinsky) "Между двумя эпохами" (1970), уже в названии которой зафиксирован переживаемый тогда переломный момент мирового развития. Не исключено, что Бжезинский, оказывавший и продолжающий оказывать сильное влияние на американскую политику, первым сформулировал тезис о стратегической цели, к которой должен стремиться Запад: "создание системы глобального планирования и долгосрочного перераспределения мировых ресурсов". Им были также впервые выдвинуты публично соответствующие социальные и политические ориентиры:
— замена демократии господством элиты;
— формирование наднациональной власти (но не на путях объединения наций в единое сверхгосударство, а через союз индустриально развитых стран);
— создание элитарного клуба ведущих государств мира (в 1975 году возникла "Большая шестерка" (Great 6, G-6) — мировой регулирующий орган).
В известной работе "Демократия и тоталитаризм" французского политолога и философа Реймона Арона (Raymond Aron), выпущенной издательством Gallimard еще в 1965 году (русский перевод — М.: Текст, 1993), говорится: "Сомнительно, чтобы наилучший режим можно было определить в отрыве от общих основ устройства социума. Не исключено, что наилучший режим можно определить лишь для данного общественного устройства".
Это — крайне важное положение, впоследствии закрепленное международным правом. Согласно Статье 1 Части 1 Международного Пакта ООН о гражданских и политических правах, ратифицированного 23 марта 1976 года, "Все народы имеют право на самоопределение. В силу этого права они свободно устанавливают свой политический статус (выделено мной.— авт.) и свободно обеспечивают свое экономическое, социальное и культурное развитие". Иными словами, на уровне международного права закреплено, что "наилучший режим" народы устанавливают для себя сами, и демократия с этой точки зрения у каждого народа — своя, со своими особенными формами и институтами. Однако при этом непременной основой демократии является свободное волеизъявление народа.