Когда мы сошли с куска льдины, навалившегося на берег, раздавив в щепы какую-то барку, вся часть льда, лежавшая в воде, хрустнула и, покачиваясь, захлебываясь, поплыла.
- Ишь ты,- одобрительно сказал мордвин,- поняла дело!
Мокрые, иззябшие и веселые, мы на берегу, в толпе слободских мещан; Боев и солдат уже ругаются с ними, мы кладем Осипа на какие-то бревна, он весело кричит:
- Ребя, а книжка-то решилась, размокла ведь...
Эта книжка - точно кирпич за пазухой у меня; незаметно вынув, я швыряю ее далеко в реку, и она шлепается о темную воду, как лягушка.
Дятловы помчались в гору - в кабак за водкой, бегут, колотят друг друга кулаками и орут:
- Р-ря!
- Их ты-и!..
Высокий старик с бородою апостола и глазами вора убежденно говорит над моим ухом:
- А за то, что вы взбулгачили народ мирный, надо бы вас, анафемов, по мордам...
Боев, переобуваясь, кричит:
- Чем мы вас потревожили?
- Христиане тонут,- ворчит солдат, еще более охрипший,- а вы что делали?
- А что нам делать?
Осип лежит на земле, вытянув ногу, и, щупая полушубок дрожащими руками, жалуется тихонько:
- Ах, мать честная, как измочился... Спорчена одежа на нет... а - года не носил!..
Стал он маленький, сморщился и словно тает, лежа на земле, становясь всё меньше.
Вдруг, приподнявшись, он сел, охнул и злым, высоким голосом заговорил:
- Понесли вас беси, дураков,- в баню, в церковь, вишь ты! Чертогоны!.. Туда же... Не проживет бог без вас свой праздник... На смерть наткнулись было... одежу всю спортили, чтоб вас рОзорвало...
Все переобувались, отжимали одежу, устало сопя, охая, переругиваясь с мещанами, а он кричал всё горячее:
- На-ко, что удумали, окаянные! Баня им надобна... вот,- полицию бы, она бы вам показала баню...
Кто-то из мещан услужливо сказал:
- За полицией послано...
- Ты - что? - закричал Боев Осипу.- Ты зачем притворяешься?
- Я?
- Ты!
- Стой! Это как же?
- Кто подбил народ, чтоб идти, а?
- Кто?
- Ты!
- Я?
Осип задергался, точно в судороге, и сорвавшимся голосом повторил:
- Я-а?
- Это совсем верно,- спокойно и внятно сказал Бу-дырин.
Мордвин тоже подтвердил, тихонько, печально:
- Ей-богу, ты, дядя Осип!.. Ты забыл...
- Конешно, ты заводчик делу,- угрюмо и веско крикнул солдат.
- За-абыл он! - яростно кричал Боев.- Как же, забыл! Нет, это он пробует, нельзя ли свою вину на чужую шею хомутом одеть, знаем мы!
Осип замолчал и, прищурив глаза, оглядел мокрых, полуодетых людей...
Потом, странно всхлипнув - смеясь или плача - дергая плечами и разводя руки, стал бормотать:
- А ведь - верно... и впрямь - моя затея-то... скажи на милость!
- То-то! - победоносно крикнул солдат.
Глядя на реку, кипевшую, как просяная каша, Осип, сморщив лицо и виновато спрятав глаза, продолжал:
- Прямо - затмение... ах ты, батюшки! И как не утонули? Даже понять нельзя... Фу ты, господи!.. Ребята... вы - того... не сердитесь, праздника ради... простите уж!.. Помутилось в уме у меня, что ли-то... Верно: я подбил... экой старый дурак...
- Ага? - сказал Боев.- А как бы я - утоп, чего бы ты говорил?
Мне казалось, что Осип искренно поражен ненужностью и безумием сделанного им,- скользкий, точно облизанный, напоминая новорожденного теленка, он сидел на земле, покачивая головою, шаря руками по песку вокруг себя, и не своим голосом всё бормотал покаянные слова, ни на кого не глядя.
Я смотрел на него, думая - где же тот воевода-человек, который, идя впереди людей, заботливо, умно и властно вел их за собою?
В душу наливалась неприятная пустота, я подсел к Осипу и, желая что-то сохранить, тихо сказал ему:
- Будет тебе...
Он искоса взглянул на меня и, распутывая бороду пальцами, так же тихо молвил:
- Видал? То-то вот...
И снова заворчал громко, для всех:
- Какая штука - а?
...На вершине горы, на фоне уже потемневшего неба, стоит черная щетина деревьев, гора прилегла к берегу, точно большой зверь. Появились синие тени вечера, они выглядывали из-за крыш домов, прижавшихся к темной коже горы, точно болячки, смотрели из рыжей, влажной пасти глинистого оврага, широко разинутой на реку,- чудилось, будто она тянется к воде, чтобы выпить ее.
Река потемнела, шорох и скрежет льда стал глуше, ровнее; иногда льдина тыкалась краем в берег, как свинья рылом, минуту стояла неподвижно, покачнувшись, отрывалась, плыла дальше, а на место ее лениво вползала другая.
Быстро прибывала вода, заплескивая землю, смывая грязь,- грязь расходилась темным дымом по мутно-синей воде. В воздухе стоял странный звук - хрустело и чавкало, точно огромное животное, пожирая что-то, облизывалось длинным языком.
Из города плыл приглушенный расстоянием сладкозвучно-грустный колокольный звон.
С горы, как два веселых щенка, катились Дятловы, с бутылками в руках, а наперерез им - вдоль берега - шел серый околодочный и двое черных полицейских.
- Ах ты, господи! - стонал Осип, тихонько погла-живая колено.
Мещане, завидя полицию, раздвинулись шире, выжидающе примолкли, а околодочный - сухонький человечек с маленьким лицом и рыжими усами в стрелку - подошел к нам, строго говоря сиповатым, деланным баском:
- Это вы, дьяволы...
Осип опрокинулся спиной на землю и торопливо заговорил.
- Это - я, ваше благородие, я всему затейщик! Простите, праздников великих ради, ваше благородие...
- Как же ты, старый чёрт,- закричал околодоч-ный, но крик его пропал, потонул в быстром потоке умильных, ласковых слов.
- Квартера у нас здесь, в городу; на том берегу ничего нам нет, и денег нет у нас на хлеб, а после завтрея, ваше благородие, велик Христов день,- в баньку надобно, на церковную службу хочется, как мы христиане, ну - я и говорю "Айдате, ребята, что бог даст, не по худому делу пойдем" И за продерзость наказан я, вот - ноженьку разбил вовсе...
- Да! - сурово крикнул околодочный.- Ну, а если б вы утопли - что тогда было бы?
Осип глубоко и устало передохнул:
- Что же было бы, ваше благородие? Ничего бы, чать, не было, извините...
Полицейский ругался; все слушали его молча и внимательно, точно человек не матерей оскорблял грязно и цинично, а говорил важные слова, которые всем необходимо знать и помнить
Потом, переписав наши имена, он ушел; мы, распив жгучую водку, согретые и приободренные, стали собираться домой - Осип, усмехаясь, поглядел вслед полиции и вдруг, легко поднявшись на ноги, истово перекрестился.