Тамара мгновенно вспомнила всё, что произошло накануне: озабоченный дядюшка; ковш с кипятком; раскаленная кочерга… хитрая растяжка на лестнице с сюрпризом в виде ведерка с водой на верхней ступеньке.

Тамара растерянно замерла на кровати. И так и сидела до тех пор, пока в комнате не появилась Анна Ивановна. Волосы мокрые, злые карие глазки мечут молнии — всё понятно без слов.

— Тамара, ты спишь?

— Нет, тетя Нюра. — Она испуганно сжалась: опять неприятности!

— Тогда объясни мне, пожалуйста, что это ты учудила на лестнице? — Анна Ивановна подошла вплотную к кровати. Сказать, что она вне себя, было, в общем-то, не сказать ничего. — Что это за озорство с ведром и веревкой? На кого ты поставила этот капкан?

«Рассказать ей о том, как вчера в баню вломился дядя Игнат? Не рассказывать? Но ведь вчера я была твердо намерена рассказать. К тому же, если промолчу, дядюшка когда-нибудь улучит момент, чтобы повторить свои приставания. Да, решено! Рассказываю! Все, как на духу!»

— Я поставила этот капкан на дядю Игната. Боялась, как бы он ночью не проник ко мне в комнату.

— К тебе в комнату?!! Дядя Игнат?!! — Анна Ивановна вылупила глаза. — С чего ты взяла, что дядя Игнат должен проникать к тебе в комнату?

— Так же, как вчера вечером проник в баню, когда я там мылась. Вернее, стирала.

— Ты что, серьезно?!! Не шутишь?!!

— Я так никогда не шучу.

— И чего ему было надо? — хозяйка опустилась на кровать рядом с Тамарой.

«Что, разве не ясно, чего он хотел? Да ясно как день! Могла бы и не задавать глупых вопросов».

— Он сказал, что пришел потереть мне спину. Потом разделся в предбаннике. Но за это время я успела надеть футболку, которую принесла постирать. Когда он снова вошел в парную, уже раздетый…

— Совсем?!!

— Нет, в плавках, — улыбнулась Тамара, вспоминая фигуру субтильного дядюшки. — Он зашел в парную, начал размахивать веником и грозиться, что, если я не сниму футболку и не позволю ему себя вымыть, он отхлещет меня по лицу.

— А ты?

— Мне ничего не оставалось, как ошпарить его кипятком. Только тогда он оставил меня в покое.

— Да-а-а, дела… — покачала головой Анна Ивановна. — А ведь он, действительно, утром выглядел нездоровым. Поднялся чуть свет, отказался позавтракать и сразу же начал собираться в дорогу.

— Не в дорогу, а в Неблочи. В больницу.

— Но, дочка, ведь такие ожоги могут быть очень опасны. Смертельно опасны!

— Я об этом не думала. Я испугалась. Он мог меня изнасиловать.

— Да-а-а… — Анна Ивановна ласково погладила Тамару по голове. — А раньше он к тебе приставал?

— Это впервые.

— Я сегодня же напишу обо всем Свете. — Тетя Нюра решительно поднялась с кровати.

— Не надо ничего писать, тетя Нюра. Лучше расскажите ей, когда они с дядей Игнатом приедут сюда через пару недель.

— Дочка, — Анна Ивановна уже отворила дверь, собралась выходить из комнаты, но замерла на пороге, обернулась: — А ты уверена, что все было действительно так, как ты сейчас мне изобразила? Может, у дяди и в мыслях не было тебя изнасиловать?

— Может. Но он совершенно конкретно потребовал, чтобы я разделась, кричал на меня, тряс веником перед носом.

— Каков негодяй, — сокрушенно вздохнула Анна Ивановна. — А ведь казался таким серьезным, обеспокоенным твоим воспитанием…

— Кстати, о воспитании, — перебила Тамара. — Он потребовал, чтобы я приходила домой в девять часов, чтобы помогала вам по хозяйству, чтобы ходила в лес и собирала эти дурацкие ягоды только затем, чтобы потом в бане предложить мне сделку. Мол, он снимет запрет на походы в ДК в обмен на то, что я все же разденусь и позволю ему себя вымыть.

— Что, так и сказал?!!

— Приблизительно так. Тетя Нюра, вы ведь не будете следить за тем, чтобы я исполняла всю ту чепуху, что он вчера наболтал? Можно мне опять ходить в клуб?

— Не знаю, — покачала головой Анна Ивановна. — Потерпи немного. Я скажу тебе вечером. А пока мне надо немного подумать.

Цыганок у нас набралось бы, наверное, на целый табор. Всех возрастов, всех мастей их было человек пятнадцатъ-семнадцать. Держались они особняком, и я не завидовала тем, кому довелось жить рядом сними. Сплоченные, наглые, они получали обильный грев с воли, барыжничали разбодяженной ханкой и не признавали никаких законов, кроме того, что царил внутри их семьи. Не случалось, пожалуй, ни дня, чтобы эти бабы не доставили кому-нибудь геморроев. На власть в зоне они не претендовали, но и с Распиской их центровые, Нина и Зара, общались чуть ли не свысока. И это терпели — цыганьё к знаменателю не привести.

Итак, ни дня без наезда на какую-нибудь зачмыренную наркошу или синячку — этого порядка цыганки придерживались весьма пунктуально. При этом объектами их интереса, как правило, были фуфлыжницы, не удержавшиеся от того, чтобы не взять в долг у проклятых барыг чек герыча или флакон денатуры. Далее им было уже с цыганского счетчика, который включался на следующий день, не соскочить.

Другое дело — те, кто не имел с табором никаких отношений. Они не замечали цыганок, цыганки не обращали внимания на них. За редким исключением.

Вот одно из таких исключений и случилось тогда, два года назад, в душевой. С Дианой.

Словно сама судьба предоставила мне возможность оказать этой девчонке услугу, и мы в одночасье стали близкими подругами.

В тот день у меня порвался мешок, и при каждом ударе из шва начинал пылить по шарашке мелкий песок. Тренировку пришлось прекращать раньше срока.

— Сможешь поправить? — показала я свой израненный спортивный снаряд Галине — бабе, которая его сделала.

— Зашью. Только завтра. Возьму на швейке грубые нитки. Сейчас нет ничего под рукой.

— Завтра так завтра, — не особо расстроилась я предстоящему выходному и, прихватив полотенце и мыло, отправилась в душ, который находился в соседнем бараке. Смывать трудовой — вернее, спортивный — пот и остывать под холодной водичкой. «Потом чифирну и пойду смотреть телевизор», — планировала я.

А в душевой, а точнее, в раздевалке, как только туда вошла, я прямо с порога вписалась в нешуточную ссору.