Кирилл расстилал на деревянном настиле свою телогрейку, Тамара удобно устраивалась на ней, облокачивалась спиной о своего кавалера и начинала с нетерпением дожидаться момента, когда он прекратит трепать языком о развеселой жизни в Москве и примется ласкать губалш ей ухо и шею…

Кажется, ничего и не изменилось. И даже хорошо, что не надо было теперь отбывать два часа в видеосалоне, потом до седьмого пота колбаситься на дискотеке — эти мероприятия Тамару никогда не прельщали. Главное: она была рядом с Кириллом. И еще: условие, поставленное дядей Игнатом, было соблюдено — каждый вечер в девять часов его племянница пунктуально являлась домой. А чем она там занималась в дальнейшем, — какая, собственно, разница? Ведь дядя не оставлял указаний на этот счет.

Стараясь лишний раз не искушать судьбу, Тамара ограничилась подхалимской улыбочкой («Здрасте, Светлана Петровна. Удачно доехали?»), разве что не присела при этом в книксен, и поспешила убраться к себе на чердак. «Лучше пожертвовать сегодняшним днем, — решила она. — Добровольно отсидеть его в комнате с тем, чтобы вечером иметь повод выйти на улицу. («Я же сегодня еще не выходила на воздух. Неужели нельзя посидеть возле дома?») Вряд ли поможет, но все-таки какой-никакой шанс провести сегодняшнюю ночь на крыльце. Вот было бы классно провернуть это под самым носом у домоправительницы!»

Почти полтора часа Тамара проскучала у себя в комнатушке, напряженно вслушиваясь в шорохи и приглушенные голоса, доносившиеся снизу. Почти полтора часа… но вот ступеньки ведущей на чердак лестницы заскрипели, и в дверях нарисовалась слоновья туша домоправительницы.

— Мне надо с тобой серьезно поговорить. — Фрекен Бок выглядела совершенно убитой, и Тамара впервые отметила, что толстокожей домоправительнице, оказывается, тоже не всегда удается удерживать эмоции внутри себя. — Только что моя мама рассказала мне, где Игнат на самом деле обварил себе спину и грудь.

— «На самом деле»? — не смогла перебороть любопытства Тамара. — Интересно, а как он объяснил это вам?

Как ни странно, толстуха не стала из этого делать секрета.

— Сказал, что ошпарился в душе. — Она присела на краешек «кресла» и уткнулась потерянным взглядом в носки своих тапочек. — В Москве, в гостинице, из душа будто бы неожиданно хлынул крутой кипяток. Он говорил так убедительно, что я ему поверила, — вздохнула Светлана Петровна, и Тамаре стало ее немножечко жаль. — Даже настаивала, чтобы он подал в суд на эту гостиницу.

— Если бы он, и правда, обварился в Москве, то как бы мог после этого здесь, в деревне, париться в бане вместе с Петром Тимофеевичем?

— Про то, что они с отцом парились в бане, мне ничего не известно. Игнат сказал мне, что заезжал на сутки сюда, и я, дура такая, еще удивлялась, как он мог, с такими ожогами вести машину…

— Что, серьезные ожоги?

— Ему даже предлагали госпитализацию, шла речь о пересадке кожи, но обошлось. Хотя Игнат неделю не выходил из дома, а последнюю повязку снял только вчера…

— Вы уже побеседовали с ним?

— Он сейчас спит…

«По такому случаю могла бы и разбудить».

— …Впрочем, я все равно хотела сначала поговорить с тобой. Расскажи мне, пожалуйста, все с самого начала.

— Про баню?

— С того момента, как Игнат здесь появился.

— Я еще спала, когда он приехал. А когда проснулась, спал уже он. Потом он с полчаса ругал меня за все, что только смог накопать в моем поведении, не соответствующее каким-то там нормам…

— Не смей говорить так, Тамара, — не удержалась чтобы не одернуть ее Светлана Петровна. — Я в курсе, что говорил тебе дядя.

— Будете слушать дальше?

— Да.

А Тамара, подумав, что дядюшке сегодня не поздоровится, с удовольствием принялась смаковать подробности его гусарского наскока на баню, закончившегося позорным фиаско.

— А ведь ты запросто могла его убить, — негромко заметила толстуха, когда Тамара закончила. — Ты об этом подумала?

— Как бы не дать себя изнасиловать, вот о чем я тогда думала.

— Да, да, конечно, — пробормотала Светлана Петровна, и в комнате ненадолго воцарилась тишина. Пока ее не нарушила Тамара.

— Что будет дальше? — спросила она.

— А дальше негодяю не помешало бы дать хорошего пинка. — Домоправительница подняла взгляд на Тамару. Ее глаза сверкали от ярости. — Если б не ты, я так бы и сделала. Но не могу же я оставить тебя один на один с этим подонком. Ведь он либо все равно до тебя доберется, либо ему откажут в правах на опеку, и ты окажешься в интернате. На себя опекунство я перевести не могу — ведь я не только не родственница, я даже не была близкой знакомой твоей семьи. Так что пока тебе не исполнится шестнадцать, с этим выродком придется мириться. Но можешь не сомневаться, — многозначительно сжала увесистый кулак фрекен Бок, — к тебе он больше не прикоснется. Все будет нормально, девочка. — Светлана Петровна поднялась из «кресла». — Тамара, кому еще ты рассказала об этой истории, кроме Анны Ивановны?

— Никому.

— Хорошо, — сказала толстуха, и Тамара отметила, что она с облегчением перевела дух. — И никому никогда не рассказывай. Об этом знаем лишь ты, я, мои родители и этот подонок. Достаточно! Сейчас устрою ему веселенькую побудку! А ты посиди здесь. Нечего тебе слушать, как буду его разбирать.

И Светлана Петровна принялась осторожно спускаться по лестнице. А Тамара подумала, что сегодня впервые домоправительница вызвала у нее хоть небольшую симпатию. Возможно, потому, что ее, абсолютно убитую, было просто по-человечески жаль.

И она, стараясь не скрипеть ступеньками, принялась спускаться следом за домоправительницей. Подслушивать, как будет драть задницу дяде Игнату.

Разве можно было пропустить подобное?

Анна Ивановна с Петром Тимофеевичем уехали на телеге за сеном, Тамара, как была уверена фрекен Бок сидит в своей комнатушке, а потому домоправительница даже не думала о том, чтобы, устраивая выволочку дяде Игнату, хоть немного контролировать громкость. Все было слышно просто великолепно, и Тамара, затаившись за занавеской возле двери в дядину комнату, упивалась каждым доносившимся до нее толстухиным воплем.