— Ну, стерва нахальная! Всё! — К Светлане Петровне вернулся дар речи. А Тамара почувствовала, что еще миг и ее скальпируют.

Толстуха, словно маньячка, начала раздирать на Тамаре одежду. Сначала халатик, потом колготки и трусики почти моментально превратились в мелкие клочья. После чего был пущен в дело кожаный пояс.

Сколько времени домоправительница трудилась над ее спиной и ягодицами, в памяти у девочки не осталось. Трудилась, наверное, до тех пор, пока от усталости не онемела рука. А как же иначе!

Кажется, в какой-то момент, чтобы поглазеть на экзекуцию, в комнатку пробовал сунуться дядюшка, но толстуха шуганула его с такой дикой злобой, что тот поспешил поскорее смыться обратно в гостиную.

А потом Тамара потеряла сознание.

…Она пришла в себя, возможно, от холода. Растерянно огляделась, силясь сообразить, где находится, и вспомнить, что с ней произошло накануне. Абсолютно голая — ни единой тряпицы на теле — Тамара сидела на тоненьком половичке, опираясь спиной об отделанную кафельной плиткой стену. Рядом ободряюще журчал унитаз. А дверь туалета была надежно подперта снаружи. По какой-то удивительной прихоти (неужто из человеколюбия?) ее не оставили здесь в кромешной темноте, и над дверью горела тусклая запыленная лампочка.

Итак, на этот раз карцер, если затемненную комнатушку, в которой Тамару запирали двое суток назад, принять за обычную «одиночку».

«А карцеру предшествовали побои, — вспомнила девочка, как ее, голую, охаживали поясом от пальто. — Странно, я считала, что после подобного спину должно жечь, будто ее ошпарили кипятком, а она болит так, словно по ней потоптался гиппопотам. Не так уж и страшно. Зато как же хочется пить!»

Первым порывом было начать колотить кулаком в подпертую дверь — проситься наружу, — но вместо этого Тамара добралась до унитаза, сняла крышку с бачка и, переборов брезгливость, напилась прямо оттуда. Вот теперь можно было и постучаться.

Но этого она так и не сделала.

«Рано или поздно кому-нибудь из них приспичит в сортир, и хотят они того, не хотят, но меня отсюда придется выпустить, — решила она. — Сама ни о чем просить их не буду. Всё, закончились просьбы! Теперь только требования! И условия!»

И Тамара принялась изготавливать из туалетной бумаги некое подобие набедренной повязки. Остатков рулона, подвешенного на стену, только и хватило что на этот подгузник и жиденький «лифчик» на грудь. А как хорошо было бы обмотать бумагой все тело. Но в этом дурацком сортире не было шкафчика над унитазом для хранения запасов туалетной бумаги. Вообще, из предметов обихода здесь был только половичок, ежик для чистки горшка и вантуз.

«Было бы здорово, — Тамара смерила вантуз взглядом, — когда Толстая Задница решит меня все-таки выпустить, двинуть ей им по голове! Хотя для этого куда лучше бы подошла тяжелая крышка бачка».

Дрожа от холода, девочка присела на унитаз, тщательно обмотала ноги половичком, склонила головку на грудь, закрыла глаза и попыталась проанализировать ситуацию. Но в голове была полная путаница. К тому же, несмотря на одуряющий холод и подавленное состояние, Тамара начала засыпать.

«Оно и к лучшему, — решила она. — Так скорее пролетит время в этом карцере». — И тут же ей начал сниться какой-то сумбурный сон.

Или это был бред?

Или всё, что происходило с ней за последнее время, было бредом? Только пригрезилось? Только приснилось?

Так тогда надо скорей просыпаться!!!

Удивительно яркие сны перемежались с пробелами яви: сон… сволочная действительность… бред… одуряющий холод… и снова сон… как же неудобно сидеть исхлестанной задницей, к тому же обмотанной туалетной бумагой, на этом горшке! В какой-то момент Тамара поняла, что на унитазе ей больше не удержаться, размотала с ног половичок и, подстелив его под себя, свернулась калачиком на полу.

Когда наконец наступило утро, Тамара поняла это по тому, что с кухни донесся будничный перезвон посуды.

«Вот теперь меня выпустят, — решила она и, подоткнув поудобнее под себя половичок, приняла сидячее положение. — Должны же они захотеть в туалет».

Но прошел еще, наверное, миллион лет, а никто так и не появился. Толстая Задница и дядя Игнат про Тамару словно забыли. Так же как и про свои естественные нужды.

«Да что они, йоги?!! — раздраженно тряхнула головой Тамара. — Или у них под кроватью ночной горшок?!! Или они ходят в ванну? Да, скорее всего, в ванну. Фу! Теперь буду мыться только под душем. Если мне вообще суждено еще хоть раз помыться».

Вскоре из коридора со стороны Тамариной комнатушки донеслись звуки какой-то активной деятельности: долгий ритмичный стук — так, будто забивались сотни гвоздей, — какой-то скрежет. Потом во входную дверь позвонили, после чего в коридоре топтались какие-то мужики, возле самого туалета переговаривались в основном при помощи матюгов, в промежутки вставляя непонятные строительные термины.

Мужики ушли, и опять возобновились ритмичный стук и скрежет. Потом рядом с туалетом раздался громкий шорох, и только Тамара успела вскочить на ноги и обернуть вокруг бедер половичок, как дверь распахнулась и в проеме нарисовалась Светлана Петровна.

Толстуха с ехидной улыбочкой разглядывала напряженно застывшую подопечную. Тамара же, прикидывая, успеет ли для обороны снять с бачка тяжелую керамическую крышку или лучше ограничиться вантузом, исподлобья изучала толстуху.

— Всё тот же взгляд озлобленного волчонка. А я надеялась, что сегодняшняя ночь тебя образумит.

Тамара презрительно улыбнулась и молча уселась на унитаз.

«Обломись, сука! Ты рассчитывала увидеть раздавленное животное. Ты ждала от меня слез и соплей, горячей мольбы о прощении и пламенных заверений в том, что теперь я до последнего волоска принадлежу вам с дядькой Игнатом. Не дождешься!»

— Ты не желаешь попросить прощения у меня и у дяди? — спросила Светлана Петровна и тут же сама ответила на свой идиотский вопрос: — Не желаешь. — Она театрально вздохнула: мол, как я разочарована! — А не желаешь ли провести здесь еще одну ночку?

«А куда ж вы тогда будете ходить по большому? Тоже в ванну?» — Тамара молчала.