– Эй, – сразу же затормошил Димка, – ты чего?

– Погоди!

Денис выскочил в коридор, нашел умывалку, скрючился над раковиной. Изо рта брызнула густая, колкая жижа... Мимо проходили девушки, одни ворчали, другие сочувствующе охали. А Денис блевал, как мог, громче, не подавлял, а вызывал спазмы, задыхался, и становилось легче – казалось, что так плохо, как сейчас, ему уже не будет.

Проснулся на кровати. Рядом сидела Олька и курила вонючую сигарету. Димка с Наташкой развалились на соседней кровати.

– ...А чего она разрыдалась так? – спрашивал Димка.

– Нелька? А-а... – Наташка отмахнулась. – Она вечно ревёт.

Олька не согласилась:

– У неё все-таки причина, Нат. Её парень, женихом считался, пошёл служить, она ждала, а он потом письмо прислал, что остаётся на эту... Как она там называется?

– На сверхсрочную, – подсказала Наташка.

– А что это?

– Ну-у, Димочка, таких вещей не знать! Это когда после срочной службы ещё продолжают служить. Сверх.

– И кто-то остается?!

– Да полно. Им там какую-то зарплату платят...

Денис поёжился – представилось, что и он, отслужив два года, решает остаться...

– Ну вы дадите рассказать? – обиделась Олька. – А она из деревни, Нелька, и с ней никто ходить не хотел – мол, она забита уже, того пацана. Она взяла и сюда приехала, думала здесь...

– Все мы думали! – зло перебила Наташка.

Денис хотел сесть, и тут же под черепом колыхнулась боль, ударила изнутри по глазам.

– Ой, ожил! – заулыбалась Олька. – Бе-едный мальчик!

– Сколько время? – Через силу, со стоном, он всё-таки сел.

– Третий час.

– Ни фига себе! А как мы?..

– Мы тут жить остаёмся, – весело объявил Димка. – Всё, следы теряются, уходим на нелегалку. Но ты, если хочешь, можешь катить. Слышал про сверхсрочную службу?

– Отстань. Я же серьёзно. – Денис потёр лицо сухими ладоням. – Там ученические...

– Зачем нам ученические? Тебя через двенадцать часов обреют, дадут погоны – и вперёд. Меня...

– Слушайте, а давайте вас подстрижём! – оживившись Наташка, и лицо сразу помолодело. – И ножницы есть хорошие. Давайте?

– Похмелимся только. – Димка, наоборот, какой-то повзрослевший за этот вечер, поднялся, деловито налил из неизвестно откуда взявшейся бутылки портвейна.

Дениса передёрнуло, в горле булькнуло маслянисто-горькое, но он пересилил тошноту и выпил. Посидел неподвижно, почувствовал, что стало лучше, и согласился:

– Стригите. Мне терять нечего. Только, Наташ, спой сначала...

– Не-е! Три часа ночи.

– Пожалуйста. Про пиво. Я там буду вспоминать.

Димка поддержал:

– Слово призывника – закон, вообще-то. И песня чёткая.

Со вздохом "ладно, уломали", Наташка потянулась, достала из-за кровати гитару. Пересела на стул. Денис уставился взглядом на её белые, но уже суховатые, с узелками вен, ноги.

Некоторое время она настраивала инструмент – подтягивала и ослабляла струны, приговаривала как бы извиняясь:

– Давно не брала... нет желания – И наконец заиграла наверняка придуманную ей самой или, может, её давним, лодейнопольским, парнем, мелодию (у автора, Юрия Лозы, мелодия была совсем другая), и после двух тактов, запела:

У прилавка шум и гам, и суета и толчея,

Всюду грязь и рыбья чешуя.

Попивают пиво свежего разлива

Рядышком такие же, как я.

А на припеве с азартной безысходностью вступили Димка, Денис и Олька:

Облезлые сте-ены,

Опухшие лица, мозги, животы.

Под хлопьями пе-ны

Навеки уснули дела и мечты.

Жизнь повернулась спиной

К пивной!..

– Не забывайте нас. Ладно? – приобняв, попросила Дениса Олька. – Мы вас не забудем. Честное слово. Я... – приблизила губы к его уху, – я буду молиться.

Он вернулся в Питер ранним утром двадцать шестого декабря девяносто первого года. На перроне Финляндского вокзала сопровождающий раздал дембелям военные билеты и исчез, от греха подальше. Парни покурили у входа в метро, попрощались и разошлись. Многие были местные, некоторым до дома – несколько трамвайных остановок, а Денису предстоял путь ещё в четверо суток. Впереди, до поезда "Ленинград – Красноярск" был целый день. Огромный и короткий день в этом городе.

Побродил возле вокзала, разглядывая набитые дефицитными два года назад вещами киоски. Кожаные куртки, стальные фляжки на бисерном ремешке, зажигалки "Зиппо", плееры, наушники, водка, копчёная колбаса, ряды кассет с недавно полузапрещенными "Секс пистолз", "Кисс", "Автоматическими удовлетворителями", "ДК", "Гражданской Обороной"... Заглянул Денис и в продуктовый магазин на улице Михайлова. Безлюдно, прилавки пустые. Лишь детское питание "Малыш", солёный папоротник, плоские, как противопехотные мины, консервы "Килька в томате" и – неожиданно и нелепо – колонны из ящиков с пепси-колой... Денис достал деньги:

– Бутылку пепси, пожалуйста.

– А тара есть на обмен? – уныло отозвалась продавщица.

– Что, извините? – После полутора лет безвылазного пребывания на заставе Денис старался вести себя как можно вежливей; продавщица повысила голос:

– Бутылка такая же нужна взамен.

Денис удивился, ничего не понял, и вышел.

Питер стал каким-то бесцветным, его словно бы окутала серая ядовитая дымка. Люди ходили вяло, опустив голову, машины ездили медленней, чем раньше... Или это Денису так с непривычки казалось, ведь в мечтах-воспоминаниях город представлялся ярким, светлым, кипящим движением.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: