Советской литературы в библиотеке, созданной десять лет назад, очень мало - Толстой, Достоевский, несколько рассказов Чехова и Бунина. Из советских писателей лишь один роман Фадеева, книга стихов Эренбурга, две повести Леонова и Шолохова. Новой советской литературы - Айтматова, Бондарева, Быкова, Сулейменова, Шукшина, Мележа, Гончара - нет.

- Мы стали выписывать журнал "Советская литература" на английском языке. Мы ждем от этого журнала, - улыбнулась миссис Ануар, - еще большего многообразия авторов, манер и стилей. Я понимаю, что вам наша библиотека может показаться не очень богатой, но, пожалуйста, учтите, что десять лет назад в республике было всего два квалифицированных библиотекаря. Сейчас - сто пятьдесят семь. Это - залог дальнейшего развития.

...Днем - встреча с журналистами в центральной газете республики "Истерн стар". Беседу начал г-н Венкат, ведущий политический обозреватель Сингапура. Разговор был доверительный. Газетчики старались понять, чем живет советский писатель, каковы важнейшие проблемы у нас в стране. Наскоков чисто пропагандистского толка, с какими часто сталкиваешься на пресс-конференциях, не было. Когда заговорили о проблемах Сингапура, все журналисты - малайзийцы, китайцы, индусы - утверждали:

- Главное - это создание сингапурской общности. Иначе могут возобладать националистические страсти. Нельзя допустить, чтобы восторжествовала идея "китайского" или, например, "индийского" Сингапура. Для всех наций, живущих здесь, Сингапур есть родина, республика, которая будет всегда исповедовать парламентскую демократию...

- Националистические тенденции сильны? - спросил я.

- Они есть, - ответили коллеги, - их подогревают.

(Потом я выяснил, что издатель "Истерн стар" Энг Минг Ао одновременно владеет китайской газетой. Материалы, которые печатают там, часто противоречат позиции "Истерн стар": значительно больше тенденциозности, грубой антисоветчины, национализма, припудренного словами любви к культуре "мэйнлэнда" - материкового Китая.)

Политический обозреватель малайской газеты г-н Бакар, присутствовавший на беседе, написал рекомендательное письмо в Кота-Кинабалу, в "Сабах тайме" г-ну Ли Энг-хуа.

- Он вам поможет, это главный редактор газеты, серьезный и доброжелательный человек.

Только вышел из ванны (температура здесь все время 42-45 градусов, ходишь весь мокрый), только надел шорты, как вдруг дверь с грохотом распахнулась и на пороге появился кряжистый мужчина в белой рубашке, заштопанной на плечах, но тщательно отутюженной, в коротких белых шортах и босоножках. Рядом с ним стояла высокая, голубоглазая, беловолосая женщина.

Я сначала растерялся: так резко и неожиданно, без всякого предупреждения, - обычно звонят от портье, спрашивают, можно ли зайти, - ворвались ко мне эти два человека.

- Профессор Вильям Виллет, директор Института искусств Сингапурского университета, - представился мужчина в белом. - Миссис Джо, моя помощница и по совместительству жена британского советника по культуре... Как это было у Маяковского, - продолжал Виллет. - "Ты звал меня? Гони чайи, гони, поэт, варенье".

- Простите, но я не звал вас.

- Ложь! Вы звонили в университет, и вам обещали помощь наши идиоты, и вот я - олицетворение этой помощи во плоти!

Он был резок и пьян - до того предела, когда каждая последующая рюмка грозит повалить человека навзничь. "Чаем" оказалась бутылка "Столичной", купленная мною в Токио. "Варенье" заменила холодная вода из-под крана.

- Не верьте, когда вам будут говорить, что в тропиках вреден алкоголь, говорил Виллет. - Наоборот. Здесь вы не знаете "синдрома похмелья" - водка выходит с потом, вы "вымокаете" из себя сивушную дрянь. Я пробовал было отказаться от моей нежной подружки - бутылки, но жизнь показалась мне столь омерзительной, а люди такими букашками, что я срочно вернулся на стезю пьянства. Лейте больше, не поддавайтесь буржуазному влиянию, я же знаю, что вы глушите водку стаканами...

- А заедаем ложками икры, - добавил я.

- И, слушая цыган, топите персидских княгинь в водах матушки-Волги, заключил профессор и, лихо выпив стакан, "задышал" его - чисто по-русски "мануфактуркой", даже воды пить не стал. И, как истый интеллигент, сразу же заговорил о литературе:

- Я не читал ваших книг, Джулиан, я вообще не люблю и не верю беллетристике. Я стою в оппозиции ко всем каноническим точкам зрения. У меня есть на все свой взгляд. Очень сожалею. Я, например, убежден, что Сомерсет Моэм - первый писатель из второклассных; "Дама с собачкой" - второклассная новелла из первосортных, ибо Чехов прежде всего гениальный драматург. Не знаю, быть может, его новеллы плохо переведены - все может быть. Все привычные мнения опрокинула середина двадцатого века. Сейчас выгодно быть нигилистом, чтобы не оказаться доверчивым болваном; сейчас выгодно отвергать устоявшиеся истины. Я завидую американцам - их дикости и обворожительной детской наивности. Американцы при встрече сразу же тянут руку, называют себя по имени и начинают задавать идиотские вопросы обо всем. Молодая нация, смешение всех стилей. Что вас интересует здесь? Политика, проституция, вложение капиталов или маоистское подполье? Что? Перестаньте, Джулиан, искусство здесь сейчас несерьезно. Лишь смерть выверит все меры ценностей, искусства в том числе. Приезжайте лучше ко мне в музей - у меня выставка работ Родена. Как вы сами понимаете, эту выставку патронирует и организует табачный концерн "Стайвезант"! "Посмотрев Родена, вы убедитесь, что надо курить только наши сигареты!" Ложь, кругом ложь! Искусство, литера, правда, истина! - снова фыркнул профессор. - Кто сейчас в Китайской Народной Республике пользуется париками и духами? Почему я об этом спрашиваю? Потому, что здесь седые парики и духи продают с маркой: "Сделано в КНР". Кто там пользуется париками и духами, спрашиваю я вас?! Лучше сходите в магазин КНР, а не в ателье здешних художников.

- Уже был. Спасибо за совет.

- Какого же черта молчали?! Я бы заткнул свой фонтан красноречия. Не сердитесь. Это с отчаяния. Большая ложь кругом, большая ложь. Только нигилизм, только отрицание всех догм даст человеку свободу. И хорошая доля пива. Пойдемте пить пиво. Вы, русские, наивно полагаете, что пиво пьют немцы. Ничего подобного! Пиво выдумали англичане и пьют его в значительно больших количествах, чем немцы. Я проехал Россию на паровозе - из Москвы до Владивостока. Когда я заказывал пиво в вашем вагоне-ресторане, меня спрашивали: "Вы немец?" Когда я отвечал, что я англичанин, официанты мне не верили: "Ведь англичане пьют виски". Наивное заблуждение. Виски - это дорого для английского профессора, виски хлещут американцы. Мы пьем пиво, это значительно дешевле, а напиться можно так же.

Профессор снял трубку, попросил соединить его с баром.

- Принесите сюда пива... Что? Подождите! Что?! - Хмыкнул, бросил трубку; телефон жалобно дзенькнул. - У них перерыв! Китайцы отстаивают свое достоинство! Сейчас я сам принесу пиво, - сказал он, - и докажу им, что не все англичане толстозадые консервативные тори! Я люблю революционеров и поэтому сам схожу за пивом!

Джо улыбнулась.

- Не сердитесь, - сказала она. - Вильям очень славный, умный и несчастный человек. Он одинок, доверчив и добр. Вы подружитесь, уверяю вас. Он хороший товарищ. Чем я могу быть вам полезной?

Эта женщина действительно потом очень мне помогала и как гид, и как шофер, и как человек, который пытается понять правду, не надевая на себя очки черного, белого или желтого цвета.

Встретился с ведущим режиссером телевидения Сингапура г-ном Лим Тхенг То. Когда ему было девять лет, его родители развелись. Трех сестер оставили матери, его отдали отцу. Но отец женился, и мальчик скитался по людям - то жил у деда, то в общежитии рабочих, то на улице, то у бармена, который работал в ресторане отца.

- Все свободное время я проводил на море, с рыбаками. Приходил из школы, кидал книги в угол, бежал на море, потом на улицу, а перед сном "играл" для себя прожитый день. Я был свободен, никто не смотрел за мной, - я стал курить, полюбил карты; торговцы научили меня работе на базаре, но учеба давалась мне легко, я был отличником, примерный мальчик в школе днем, игрок и курильщик ночью. Потом я поступил в "Чунг Чинь хай скул" - это нечто среднее между университетом и техникумом. Тогда в Сингапур хлынул поток гангстерских фильмов, и мы, естественно, начали играть в бандитов. Если мне не давали главную роль в школьном кружке, я вообще отказывался играть... - Лим усмехнулся. - Видимо, тогда во мне родился режиссер, зачаточное проявление культа силы в искусстве. А потом я пришел во взрослый самодеятельный театр. Там мне давали роль на выходах. Этот щелчок по носу полезен, для режиссерского честолюбия - особенно. У нас были гастроли - мы выступали в других школах. Мы очень любили гастроли из-за того, что это очень "взрослое" слово. В самодеятельном театре я понял, какая великая тайна Станиславский. Мне объяснял это "хобби-режиссер" Тан. Что такое "хобби-режиссер"? Мистер Тан бизнесмен, но все свободное время он отдавал театру, таких у нас большинство. Потом я учительствовал. А когда организовалось радио Сингапура, меня пригласили писать программы по школьному образованию. А уже потом я ушел в режиссуру, потому что был единственным режиссером на ТВ, кто знал классический китайский язык - его называют "мандаринским". Когда я ставлю на мандаринском языке Чехова или Ибсена, я прежде всего обращаюсь к актеру с вопросом: "Почему?" Я против традиции мандаринского театра: актер - это кукла режиссера. Искусство театра это искусство коллектива. Музыка? Что ж... Самые любимые мои композиторы Бетховен, Лист, Шопен, Чайковский, Сметана.