Когда он начал играть, я подумал об одной прокофьевской вещи. Ее мне в свое время играл Андрон Михалков-Кончаловокий, и я эту вещь называл - в силу ее яростной стремительности - "танковой атакой".

Хоат назвал свое произведение "На фронте под звездами":

- "Оружие поднято в небо. Мы сидим возле. Мы не можем не верить, что победим, хотя ночь темна и в темноте ночи яркие звезды, которые темноту делают более осязаемой. И эти же звезды блестят в глазах погибших героев. Глаза смотрят из ночи и в ночь. А в это время под звездами, в траве у дороги, сверчки выкрикивают жалобно жабам: "Ниже по голосам, тише по нотам! Тише вы пойте! Бойцы слушают, пусть они слушают. Ведь те прилетают ночью..."

- Считается, - рассказывал Хоат, - что у нас полифоническая музыка. Это неверно. У нас полиритмическая музыка. Голос плюс скрипка "ний", плюс система ударных инструментов: большой и малый барабаны, малый гонг, кастаньеты. Это все рождает полиритмы. Я нашел для себя объяснение этой полиритмики. Если вы поедете на юг, будьте внимательны: гладкая равнина - и вдруг среди этой плоской равнины в сером мареве возвышается огромная одинокая скала. Одиночество - удел нашей музыки, одиночество - трагический удел музыканта...)

Провел весь день в университетском клубе профессоров Сингапурского университета. Тут собираются англичане, малайзийцы, американцы, индусы. Китайских профессоров здесь почти нет - видимое последствие колониализма. Собираются с пяти часов вечера и проводят свой досуг до одиннадцати. ("Попав на необитаемый остров, - пошутил Энрайт, - англичанин сначала строит тот клуб, куда он не будет ходить...")

Обслуживает профессоров мистер Ли, молодой, великолепно говорящий по-английски парень с жестокими глазами и постоянной улыбкой на лице. Профессор Вильям Виллет подшучивает над ним. Я видел, как холодеют глаза у мистера Ли, когда Вильям вежливо, но многократно просит его поменять пиво, потому что в нем слишком много теплой пены. Они словно бы испытывают друг друга: один - словом, другой - молчанием.

- Чего вы добиваетесь вашей ехидностью, Вильям? - спросил его американский профессор.

Раскурив трубку, Виллет ответил:

- Я хочу понять, как долго они могут терпеть.

- Хотите заранее купить билет на последний самолет?

- Зачем? Может быть, я выйду приветствовать их с красным флагом.

Беседовал с китайским журналистом, работающим в местной прессе. Он считает, что разумно трактовать сегодняшние события в Китае можно, лишь соотнося их с эволюцией конфуцианства.

...Действительно, Конфуций появился в ту эпоху, когда усилилась власть руководителей ханств, опиравшихся на бюрократический аппарат чиновничества. Конфуций выступил с критикой своего века. В пример он поставил век минувший. Мао, правда, наоборот, выступил с критикой своего века и высоко поставил века будущие. Конфуций был автором термина "благородный человек" - "цзюнь-цзы". Конфуций утверждал: "Благородный муж думает о долге, низкий человек заботится о выгоде". (Замечаете перекличку с гонением на "материальную заинтересованность" в Китае?) Мао легко найти союзников в тех семьях, которые воспитывались в догмах конфуцианства. А таких семей десятки миллионов. Конфуций утверждал, например, что истинный "цзюнь-цзы" должен быть безразличен к еде, к удобствам, к материальной выгоде, к богатству. Всего себя он обязан посвятить идее.

Смешно отвергать рациональное зерно Конфуция, его глубокую мудрость. Конфуций искренне старался создать некий эталон высокоморального "цзюнь-цзы". Но чиновники, которые воспользовались его учением, взяли лишь внешнюю форму демонстративное проявление преданности старшему, уважение к мудрым, показную добродетель, скромность. Был составлен трактат "Лицзи". Все записанные в этом сборнике правила китайцы обязаны были знать наизусть и применять на практике (чем не цитатник Мао!). Взяв за основу форму, а отнюдь не идеальную суть этого конфуцианского трактата, Мао перелопатил его по-своему, он влил в этически-религиозную форму средневековья "социалистическое" содержание. Он предложил учить свой псевдосоциалистический цитатник каждому китайцу - "тогда ты пойдешь далеко, у тебя тогда откроются неограниченные возможности". Он обратил свой цитатник не к чиновничеству, как это было во времена конфуцианства, а ко всем китайцам, для того чтобы дать им возможность бороться за приобщение к власти. Для Мао было очень важно выпустить цитатник, сделать цитатник моральным кодексом, каноном.

("Для того чтобы по-настоящему овладеть идеями Мао Цзе-дуна, необходимо вновь и вновь изучать целый ряд основных положений председателя. Некоторые, наиболее яркие, высказывания лучше всего заучивать наизусть, постоянно изучать и применять". Это писал Линь Бяо. Тогда, естественно, я не мог знать, какой конец был уготован Линю.)

Мао Цзе-дун обратился к молодежи, к "молодым бунтовщикам против бюрократии". Однако он сделал это для того лишь, чтобы канонизировать себя их руками. Молодежь, которая сейчас размахивает красной книжечкой, будет формовать своих детей в преклонении перед Мао Цзе-дуном.

Пекинская пресса не случайно публикует идиотские истории о том, как человек, почитав труды Мао Цзе-дуна, стал уважать старших, научился играть на скрипке и понял реакционную сущность ЭВМ. Во времена Конфуция были изданы сборники примеров "Сяо" - "сыновняя почтительность". Там также говорилось, что если молодой человек по-настоящему выучил "Сяо", то он, например, в летние ночи не станет отгонять от себя комаров - пусть они его жалят, но ни в коем случае не кусают его родителей. В пример ставится молодой парень, которого звали Пань. Он отрезал от себя куски тела и варил из них суп для своего тяжелобольного отца и стал в конце концов объектом для поклонения.

- За то, что Мао "играет в Конфуция", - закончил мой собеседник, - говорит также изучение противников конфуцианства - "лигистов". По их доктрине закон разрабатывает реформатор, умный человек, "светлая голова". Потом закон одобряет государь, а уж осуществляют эти законы министры, чиновники, отлаженный государственный аппарат. Чем, как не борьбой Мао, считающего себя последователем Конфуция, против государственного аппарата Лю Шао-ци ("лигистов"), отличалась последняя борьба в Китае, скажите мне, Джулиан? А когда и если Мао "ударит" по Конфуцию - знайте, - он хочет заставить народ забыть гения древности, чтобы у него вообще не осталось конкурентов "на вечность".

Отправил корреспонденцию в "Правду".

...Я встретился с ним в Сингапурском клубе пловцов. Он был одет в старенький, подштопанный, но выкрахмаленный и наутюженный колониальный костюм - белая рубашка, короткие белые шорты, толстые шерстяные носки и тупоносые коричневые ботинки. Он сидел в тени, смотрел, как в изумрудной воде загорелые люди играли в мяч, вытирал со лба пот и медленно потягивал пиво.

- Отчего вы не плаваете? - спросил я его.

- Не умею. Я родился в семье британского рабочего, мы не имели ни прав, ни возможностей посещать такие клубы.

Ученый, занимающийся древним Востоком, он презрителен ко всему сегодняшнему.

- Мир суетлив и опустошен. А я не умею плавать. И поэтому мне скучно, усмехнулся он, - и ясны мне все начала, а концы - тем более.

Мы закурили. Солнце было бесцветным, оно словно бы растворилось в расплавленном, алюминиевом, сорокаградусном небе.

- Спрашивайте про начала, - продолжая усмехаться, говорил он, - это пойдет на пользу вашей идеологической концепции. Я расскажу вам про то, как наш великий колониализм, сохраняя китайскую керамику четырнадцатого века и индийскую скульптуру тринадцатого века, уничтожал побеги того дерева, без которого нет развития, - он уничтожил сегодняшнюю культуру колониального Востока. И мне скучно, потому что мне ясны концы - придет сюда, в эти освободившиеся от нас, проклятых англосаксов, страны, новый Хам, или Мессия, или черт те кто, и некому будет противоборствовать, ибо противостоять вандализму может только культура - она сильнее пушек и морской пехоты.