— Ну, кок, что на обед приготовишь?
Как всегда, Кульбин не был расположен к болтовне:
Что там с видимостью?
Видимость — ноль… Давай помогу тебе. А ты ложись отдохни. На этой койке, думаю, особенно сладко спится.
Кульбин задумчиво взглянул на него:
Тебя только подпусти к еде — ты такого наворочаешь!.. Ложись отдыхай. Нужно будет — я тебя сгоню.
Ладно, я только глаза заведу…
Фролов лег, укрылся ватником и тотчас заснул крепким сном.
В полдень Кульбин вышел из кубрика с двумя манерками в руках. Туман стоял по-прежнему. Согреваясь, Медведев прохаживался за скалой,
— Проба, товарищ командир.
Старший лейтенант повернул к нему утомленное, заострившееся лицо:
— Что сегодня сочинил? На первое — суп из морских червей, на второе — гвозди в томате?
Кульбин глядел с упреком. Ко всякому выполняемому делу он относился с предельной серьезностью. Теперь, когда стал по совместительству завхозом и коком отряда, болезненно переживал шутки над своей кулинарией.
— На первое — суп из консервов, на второе — концентрат гречневая каша, — веско сказал Кульбин. — Прошу взять пробу.
Старый флотский обычай — перед каждой едой приносить пробу старшему помощнику или командиру корабля. И здесь положительный Кульбин не отступал от корабельного распорядка.
Ну давай!.. Много наварил?
Хватит… Это для вас, товарищ старший лейтенант.
Медведев зачерпнул ложкой суп. Вдруг почувствовал сильный голод. Вычерпал с полбачка.
— Отличный супец, Василий Степанович! Будто вы в нем целого барана сварили…
Из другой манерки съел несколько ложек каши. Положил ложку, вытер губы.
— И каша адмиральская!.. Вы, Василий Степанович, в жизни не пропадете. Если инженером не станете, как демобилизуетесь, можете шеф-поваром в ресторан пойти.
— Нет, инженером интересней, товарищ командир. Такой разговор бывал уже у них не раз и не два.
Но сегодня Медведев шутил рассеянно, по привычке…
— Идите обедайте, — сказал он, укутываясь в плащпалатку.
Кульбин не уходил.
— Агееву бы вернуться пора…
— Давно пора, — отвел глаза Медведев. — Говорил, обязательно до полудня обернется.
— Так я оставлю расход… — Хотел сказать что-то другое, но осекся, звякнул котелком о котелок.
— Конечно, оставьте… — Медведев помолчал. — Пока особенно беспокоиться нечего. Старшина — опытный разведчик.
— Я, товарищ старший лейтенант, в Сергея Агеева верю. Да ведь туман: мог на засаду нарваться…
Оба помолчали.
— Разрешите идти?
— Идите.
Кульбин будто растворился в облаках тумана. Медведев снова сел на скалу…
Он то сидел, то прохаживался напряженно, нетерпеливо. Один раз даже спустился по ущелью вниз, почти до самого водопада… потом снова сидел у скалы.
И вот расплывчатая высокая фигура возникла со стороны ущелья, подошла вплотную.
Медведев вскочил. Разведчик подходил своим обычным скользящим, упругим шагом. Остановившись, приложил к подшлемнику согнутую горсточкой кисть:
— Старшина первой статьи Агеев прибыл из разведки.
Медведев схватил его за плечи, радостно потряс. Что-то необычное было в лице старшины: широкие губы, десны, два ряда ровных зубов — в лиловатой синеве, будто в чернилах.
Черникой питались, старшина? — Медведев медлил с вопросом о результатах разведки, будто боялся ответа.
Так точно, товарищ командир! — Голос разведчика звучал четко и весело, разве чуть глуше обычного. — Черники, голубики кругом — гибель! Как лег в одном месте, так, кажется, на всю жизнь наелся.
А разведка? — Медведев подавил дрожь в голосе. — Выяснили что-нибудь?
Зря гулял, товарищ командир. В тот район пробраться не мог.
Не могли пробраться? Никаких результатов разведки?
Так точно, никаких результатов.
Медведев молча смотрел в бесстрастное лицо Агеева, на губы, окрашенные ягодным соком. Разочарование, застарелая тоска стеснили дыхание.
Он знал, что боцман старался добросовестно выполнить задание. Но после многочасового ожидания, тревоги за жизнь товарища, бессонной ночи получить такой лаконический рапорт! Спокойствие Агеева приводило в ярость, так же как этот ягодный сок на губах. Но сдержался, заставил свой голос прозвучать спокойно и ровно:
Хорошо, старшина, идите. Не этого, правда, я от вас ожидал… Отдыхайте.
Есть, отдыхать! — раздельно сказал боцман. Снова приложил к подшлемнику руку.
Он стоял, не спуская с командира прозрачных, ястребиных зрачков. Медведев увидел: поперек мозолистой ладони бежит широкий кровяной шрам, материя ватника на груди свисает клочьями.
Постойте, что это у вас с рукой, старшина?
А это я, товарищ командир, когда ягодами лакомился, сорвался немного, за куст уцепиться пришлось…
Он резко повернулся, исчез в тумане.
Когда Медведев вошел в кубрик, боцман сидел на койке, расстелив на коленях свой старый, защитного цвета, ватник: размышлял, как приступить к его ремонту. При виде Медведева встал.
— Сидите, сидите, старшина. — Медведев говорил мягко, глядел с застенчивой, виноватой улыбкой. — Вы что же не отдыхаете? Поспать нужно после вашего трудного похода…
Он особенно подчеркнул последние слова. Боцман глядел исподлобья. Медведев сел у радиоаппарата.
Я спать не хочу, товарищ командир. Вот прикидываю, как ватник мой штопать.
Ладно, я вам не помешаю…
Агеев снова сел на койку, вынул из кармана штанов плоскую коробочку, вытряхнул на колени моток ниток с иголкой. Расправив ватник ловкими пальцами, делал стежок за стежком.
— Меня, товарищ командир, если неряшливо одет, всегда будто червь точит…
Помолчали. Медведев бродил глазами по кубрику. Агеев старательно работал.
— Нет, товарищ командир, я бы не в море упал, я бы о скалы разбился.
— Да?.. — рассеянно сказал Медведев. И потом удивленно: — О чем это вы? Я же вам ничего не сказал,
— А подумать подумали?
Агеев продолжал зашивать ватник. Медведев не отводил от разведчика взгляда.
— Действительно подумал… А вы, похоже, умеете угадывать мысли?
Угадка здесь, товарищ командир, небольшая. Когда я словечко «червь» бросил, заметил: вы в угол кубрика взглянули, где Фролов свои сигнальные флаги держит. Тут я решил, вы о флажном семафоре подумали. Ведь для каждого моряка «червь» — это сигнал «Человек за бортом». А потом посмотрели вы на меня, на руку, что я поцарапал, и беспокойно головой качнули. Значит, подумали: не удержись я — пошел бы на обед к рыбам. Ну я вам и возразил, что там внизу не море, а скалы.