Медведев встал. Его глаза блестели.
— Так, думаете, можем радировать координаты?
— Думаю, не ошибетесь, товарищ командир. Медведев раскрыл планшет, стал быстро писать.
— Я вот что сообщу, старшина: «Визуальным наблюдением установили точки орудий береговой обороны, зенитных батарей…» Тут выпишу все наши записи на карте… Дальше: «Предполагаемые координаты объекта X…» Дам указанное вами место… «Прошу инструкций о дальнейшей работе поста. Имею двух посторонних…» Составлю шифровку. Пусть Кульбин немедленно передаст.
Он склонился над бумагой и картой.
Агеев ушел, как обычно, бесшумно и быстро…
Ветер шелестел картой, рвал бумагу из рук, но Медведев не менял положения, хотелось скорее отправить шифровку.
Чье-то деликатное покашливание заставило его оглянуться.
— Хелло!
Английский летчик стоял в нескольких шагах, дружески улыбаясь. Подошел, присел на камень.
Медведев спрятал карту и бумагу в планшет. Улыбалось рядом розовое толстощекое лицо; подстриженные усики отливали отблеском меди.
Хелло, камрид, я вам помешал? Но здесь чертовская скука, на этой площадке под облаками. Хотел бы узнать о своей дальнейшей судьбе. Знаете, в разгар войны, когда прямо с боевого самолета переселяешься в орлиное гнездо над океаном, хочется иметь некоторые перспективы на завтра.
Перспективы у нас одинаковые, мистер О'Грэди. Пока мы находимся здесь, думаю иметь вас своим гостем.
Я в восторге от такого хозяина! — поклонился летчик. — Но сколько времени это может продлиться? Простите за солдатскую прямоту вопроса.
Этого не могу сказать вам точно. Может быть, два дня, может быть, месяц.
Но, черт возьми! — Летчик хлопнул по колену ладонью. — Я не могу пробыть здесь месяц. Меня призывает мой долг. Я прошу вас, старший лейтенант, дать мне возможность перейти линию фронта, пробраться к своим.
Медведев холодно взглянул на него:
Вы представляете себе, где мы находимся, капитан О'Грэди?
Представляю! — крикнул летчик. — У черта в зубах, в самой пасти врага! Но вы-то проникли сюда? Если дадите мне провожатого или хотя бы карту местности, путь, которым вы шли…
Провожатого я не могу вам дать: вы сами видите, сколько у меня людей, А отпустить вас одного… это значило бы отправить вас на смерть.
Но если я хочу рискнуть жизнью, чтобы пробраться на корабль?
За вашу жизнь отвечаю сейчас я: вы мой гость.
Может быть, вернее, пленник? — Летчик резко поднялся.
Но почему же пленник, мистер О'Грэди?
Я чувствую себя пленником, — угрюмо сказал англичанин. — Я в таком возрасте, что не нуждаюсь в няньке. А этот ваш боцман ходит за мной по пятам. У меня отобрали оружие…
За утерю вашего пистолета боцман понесет наказание, если вы настаиваете на этом.
Нет, не настаиваю, — пожал плечами О'Грэди.
А другой пистолет, к сожалению, я выдать вам не могу. У каждого из нас имеется только личное оружие — расставшись с ним, совершим воинское преступление. Что же касается няньки, я скажу боцману, чтобы не досаждал вам своим присутствием.
Спасибо, старший лейтенант! — Летчик вдруг весело расхохотался; усики запрыгали на пухлой губе, над ровными зубами. — Что ж, будем считать дипломатические переговоры оконченными. Будем надеяться, все идет к лучшему. Хотя у нас есть пословица: «Надежда — хороший завтрак, но плохой ужин…»
Он повернулся, неторопливо пошел за скалу. Медведев снова склонился над шифровкой.
Несколько времени спустя старший лейтенант вошел в кубрик.
Женщина вскочила с койки, словно захваченная врасплох. Она что-то кроила: перед ней лежали полосы материи, лоскутья.
— Вот, Василий Степанович, передайте сейчас же! — протянул Медведев шифровку Кульбину.
Потом взглянул на женщину:
— Да сидите, пожалуйста. Зачем встали?
Она продолжала стоять, смотря с каким-то испугом.
— Садитесь! — повторил Медведев.
Она села на самый кончик койки, поджав ноги.
Кульбин начал радировать, склонившись над столом. Аппарат тонул в вечернем полумраке. Медведев вышел наружу.
Агеев стоял возле кубрика, задумчиво глядя вдаль. Синеватые длинные тени от вершины скалы пересекали площадку.
Медведев подошел к боцману. Отсюда видны были спуск в ущелье, стоящий на вахте Фролов с автоматом в руке. Недалеко от Фролова — летчик.
Медведев взглянул на Агеева:
Слушайте, старшина, мне на вас этот англичанин жаловался. Правда, вы за ним по пятам ходите?
Никак нет, товарищ командир. Просто площадка здесь маленькая, разминуться трудно, вот ему и мерещится.
Так вот что: вы все-таки старайтесь разминуться. Чтоб он себя здесь пленным не чувствовал. Правда, сам я отдал приказ глаз с него не спускать и не отменяю приказа. Да ведь тонкое это дело… — Медведев испытующе глядел в строгое лицо боцмана: — Парень он как будто хороший, простой, незачем ему жизнь отравлять. А?
Агеев молчал.
— Вы что молчите, боцман?
Я, товарищ командир, с чего-то папашу-покойника вспомнил. Был он рыбак, помор, человек малосознательный, в Соловки на богомолье Белым морем ходил. Так он мне всегда образок Соловецкой божьей матери показывал — копию с иконы, что висит у соборных ворот. А на том образке два кругленьких отверстия прорезаны, там, где ядра с английских кораблей соловецкую икону пробили.
Вы это к чему?
А к тому, что папаша, по своей малосознательности, всегда мне говорил: «Хоть и англичане, видно, не те стали и мир у нас с ними, а все-таки нужен глаз да глаз». А потом, бывало, добавит: «С медведем дружись, а за топор держись». Это у нас такая пословица есть.
Дельная пословица, старшина!
— И против этого летчика я хоть ничего не имею, но пришла мне чудная мысль.
Какая мысль? — насторожился Медведев.
Кажется мне, что он в чужом платье ходит. Не видели, как он платочек мимо кармана сунул? Будто к этой одеже не привык.
Медведев беспокойно провел рукой по лицу:
— Фантазируете, боцман. Странные у вас мысли… — Точно, товарищ командир. Мне после всех этих походов скоро зеленые черти мерещиться начнут. Разрешите идти отдохнуть?
— Идите… Впрочем, подождите, боцман. Агеев остановился.
— Хоть и странные у вас мысли, а все-таки береженого и бог бережет. Так ведь, верно, папаша ваш говорил?