Шарлотта старалась сохранить добродушное выражение на лице, но оно слегка вытянулось, а глаза смотрели непонимающе. Рейчел же уставилась на Стрикланда с холодной яростью.

– Что это за песня? – беззаботно спросил ни о чем не подозревающий Бьяджио, заслышав далекое пение, доносившееся откуда-то с улицы.

– Это революционная песня, – пояснил Стрикланд. – Она называется «Безупречный учитель все может».

Губы Шарлотты двигались в беззвучном переводе.

– Мне любопытно, – продолжал Стрикланд, – по какому принципу набираются в это движение иностранцы, подобные вам. Вы читаете его труды? Он показывал вам шалаш, в котором он якобы живет?

– До чего вы хотите докопаться? – спросила Рейчел. Шарлотта, похоже, впала в сон, не закрывая глаз.

– До самой сути, – пояснил Стрикланд, – когда становится видна разница между тем, что люди говорят и что они делают.

Бьяджио пожал плечами и покачал головой, словно беседовал с самим собой.

– Может быть, нам не следует судить столь сурово, – заметил Стрикланд. – Мужик почти семьдесят лет был святошей. Теперь он наверстывает упущенное.

– Отчего это вы такой смелый? – в упор спросила его Рейчел. – Кого на самом деле вы представляете здесь?

– Какая вам разница? – в свою очередь поинтересовался Стрикланд. – Вы же всего лишь туристка. – И, повернувшись к Бьяджио, добавил: – В следующем году старый котяра будет выдавать им майки. Что будет написано на этих майках, Бьяджио?

– «Но пасаран!» – предположил Бьяджио и захихикал. Рейчел вобрала побольше воздуха, медленно встала и ретировалась к своему столику. Стрикланд сел на ее место.

– Какого дьявола, – ровным тоном проговорил он и бросил Бьяджио ключи от джипа. – Развлекайтесь. – Затем наклонился вперед и заговорил с Шарлоттой так громко, словно у нее были проблемы со слухом: – И ты тоже, либхен. Но смотри, веди машину осторожно.

– Ты плохой элемент, Стрикланд, – сказал Бьяджио, когда ключи перекочевали в его карман. – Троцкист и кальвинист.

– Гуд бай, Бьяджио. – Он опять повысил голос. – Чао, Шарлотта! Не наскочи с моим приятелем на какую-нибудь мину.

– Хорошо, – упавшим голосом ответила Шарлотта.

– Забудь о нем, – втолковывал Бьяджио, уводя ее с террасы. – Он не сможет причинить тебе вреда.

Стрикланд повернулся и смотрел на Рейчел, сидевшую через несколько столиков от него. Галстук она сняла, вид у нее был заплаканный. Молча уставившись в стол, она больше не принимала участия в беседе. Через какое-то время она встала и направилась в вестибюль. Стрикланд перехватил ее уже там.

– Что еще? – спросила она его.

– Я хочу, чтобы вы пошли со мной.

– Вы, наверное, спятили, – отрезала она.

– Вполне возможно.

Не двигаясь с места, она прошипела:

– Оставьте меня в покое.

– Пойдем со мной!

Она уставилась на него.

– Пойдем, – повторил он и засмеялся. – Не раздумывай, а делай, что тебе говорят. Пошли!

Она часто заморгала и, похоже, готова была последовать за ним.

– Зачем вы так поступили со мной только что, господин Стрикланд?

– Потому что Гарсиа Ленз лицемер. Вот почему.

– Нет, – сказала она. – Я вам не верю.

– Да неужели? – спросил он. – А чему же тут не верить?

– Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое!

Когда она попыталась пройти, он загородил ей дорогу.

– Я буду кричать!

– Над тобой лишь посмеются, – сказал он.

– Проклятый ублюдок, – не сдержалась она. – Я все о вас знаю.

– Что это значит, Рейчел?

– Мне известно о том, что произошло во Вьетнаме. Есть репортеры, которые были там вместе с вами.

Он усмехнулся, но от нее не ускользнула мелькнувшая на его лице тень.

– Всем известно, что там вытворяли солдаты.

– Если бы ты на самом деле знала хотя бы половину, – вздохнул Стрикланд, – то давно бы уже лишилась сна.

– Вот уж чего не хватало. Меня этим больше не испугаешь.

– Гарсиа Ленз не запомнит даже твоего имени, Рейчел. Мне известно, кто ты, и я догадываюсь, чем ты здесь занимаешься.

Глаза у Рейчел заблестели, она попыталась что-то сказать, но сорвалась и прижалась лицом к рельефной поверхности стены.

– Откуда вы можете знать обо мне? – спросила она.

– Это моя профессия. Быть проницательным. Понимаешь?

– Я не знаю, что я понимаю, – ответила Рейчел.

– Я расскажу тебе обо всем этом, – пообещал Стрикланд. – Мою версию.

– Вашу версию? – нетерпеливо спросила она упавшим тоном. – Вашу версию чего?

– Окружающего мира, – ответил он. – И того, что в нем происходит. Вы можете потратить так всю жизнь, наблюдая революции. Вы должны понимать, как надо правильно смотреть на них.

Импресарио, полицейские осведомители и миссионеры вытянули в их стороны носы, когда они проходили по вестибюлю.

– С тех пор как я попала сюда, я все время взвинчена, – пожаловалась Рейчел. – Какое-то время я даже была больна.

– Эй, – воскликнул Стрикланд, – я тоже. Больна? Ну, скажу я вам!

Когда он вел ее через вестибюль, настроение у него упало.

Он нажал кнопку, чтобы вызвать лифт, и увидел, что Рейчел хмуро взглянула на него и сделала шаг назад. Ему захотелось приободрить ее.

– Откуда ты, Рейчел?

Она молча посмотрела на него и покачала головой.

– Я хотел сказать, что примерно представляю, откуда ты, – поспешил заверить он ее. – Ты училась в какой-то частной школе. Вероятно, ездила в молодежные лагеря. Пикники с экзотическими яствами из разных стран.

Рейчел поднесла два пальца к брови, как будто у нее болела голова.

– Народные танцы, – фантазировал Стрикланд, – межрасовые спевки. Я… прав?

Рейчел прислонилась спиной к стене за лифтами и стала медленно сползать вниз.

– Эй, – сказал ей Стрикланд, – сохраняй спокойствие.

– Мне надо идти, – ответила она. – Я должна постирать свои прогулочные шорты. Гуд бай.

Она сидела на полу возле гигантского алоэ, между двумя дверями лифтов. Лифтами могли управлять сами пассажиры, но в каждом из них ездил лифтер. Стрикланд слышал, что все они служили информаторами при прежнем режиме и при нынешних властях занимались тем же самым. Один из них в свое время получил от Стрикланда щедрые чаевые и сейчас был рад видеть своего благодетеля. Двери лифта были раскрыты, но Стрикланд не стал входить. Лифтер выглянул и обнаружил на полу Рейчел. Его вопросительный взгляд перебежал на Стрикланда.

– Подозреваю, что зашел слишком далеко, – объяснил Стрикланд служащему, хотя ни один из них не признавался в своем знании английского. – Мне кажется, я упустил свой шанс.

Он вошел в лифт. В сущности, это был последний день его пребывания в стране. Он должен был возвращаться в Нью-Йорк, чтобы начать работу над фильмом о миллионере, участвующем в парусных гонках.

– Andale[2], – сказал он служителю. – Arriba[3]. Это было почти все, что он знал по-испански. Когда вестибюль с молчаливыми взглядами остался за закрытыми дверями, он почувствовал большое облегчение.

На полпути к этажу Стрикланда лифтер обернулся и заулыбался. Но, увидев перед собой мрачное и озабоченное лицо пассажира, тут же посерьезнел.

– Я работаю в службе правды, – поведал Стрикланд старику, – что не приветствуется нигде. Понимаешь, о чем я говорю?

Видя, что настроение у его пассажира улучшается, лифтер улыбнулся и наклонил голову. Стрикланд вложил в его руку десятидолларовую купюру.

– Нет, ты не понимаешь, – сказал он.